Вихрь Бездны

Огонь и сталь. Это не считая святой воды, но ее здесь нет. Еще, говорят, в таком деле хорош солнечный диск, но он пусть на шее и остается. Защищает владелицу.

А если Священные Свитки ошибаются — значит, не поможет ничто. Но страх еще точно никому не служил защитой!

Нечисть не появилась, липкая жуть не возвращается… а вот тревога — растет! И самое паршивое — неизвестно, за кого. Просто всё сильнее и сильнее.

«Если поймешь, что я — уже не я…»

А ну, прекрати — нашла опять, о чём думать! Паникерша бестолковая!

Бойцы на стене то ли усмехаются, то ли зло скалятся. В до блеска начищенном золотом подсвечнике колеблются свечи. С чего бы — Элгэ же не вставала… Кому тут нечисти не хватало, а?

Девушка поспешно подхватила подсвечник — едва от волнения не выронила. Ледяной пот прошиб всё тело — при мысли о едва не пронзившей комнату тьме. А вместе с мраком вернутся…

Проклятье! Темный и все змеи… (Заткнись — нашла, кого поминать!) Чуть дрогнул огонек — и Элгэ Илладэн в мгновение ока превратилась в перепуганную, истеричную бабу!

Делай что-нибудь, дура! Время утекает сквозь пальцы струйками илладийского песка…

Папа смеется на середине реки, мама грозит ему кулачком. Алекса в венке из белых лилий, Диего удирает от развоевавшихся сестер. Набежавшая волна рушит песчаную башенку…

Из горла рвутся сдавленные всхлипы. А слезы набегают на глаза, скатываются по щекам…

Элгэ не плакала, когда услышала о смерти Алексиса. А здесь, на севере…

Два часа ночи.

Октавиан не придет — как и его брат. Хотя можно, конечно, прождать до утра. А потом сказать, что всё равно ничего не могла сделать.

Давай, теряй еще одну ночь! Почему — еще? Что такого случилось в прошлую?

Тебе напомнить?

Дверь заперта снаружи… ну и заперта. Зато окно — свободно.

Если кавалер не лезет к даме — даме придется лезть к кавалеру.

Кинжал — с собой, а вот факел при всем желании не возьмешь. И внимание привлечет, и… нужно быть акробаткой из Ганги, чтобы скакать с ним по карнизам. Элгэ так не умеет, а экспериментировать — некогда. Нет времени на сломанные руки-ноги.

Ночь за окном угрожающе щерится почти непроглядной тьмой. В паре шагов ничего не видать. Сумрачный сад — зловещ, как замок мэндского графа-вампира.

Луна, где ты? А, вот — бледный, тусклый круг сквозь облака. Хищный проблеск — от него еще жутче. В той легенде погасло не только солнце, но и луна…

Вот-вот — еще под кровать забейся! Авось там не найдут…

Чего бояться вне пределов особняка, скажи на милость? Помнишь зловещие склепы и часовни в Вальданэ? Ничего там не было — и быть не могло.

А здесь если с чем дело и нечисто — так это с самим особняком.

Ничего, если на обратном пути в комнате не будут гореть свечи — Элгэ просто не полезет назад. Лучше быть трусливой дурой, но зато — живой.

Не будь в комнате ее мужского костюма, возвращенного по доброте Юстиниана, сейчас пришлось бы кромсануть кинжалом полы юбок.

— Чего уставились? — зло бросила девушка неутомимым бойцам. Влезая в такие родные штаны. — За столько дней не насмотрелись еще? Ничего, больше не увидите.

Решение вдруг пришло само. До этого Элгэ сомневалась — вернется ли. Теперь — точно нет. Что бы ни случилось — порог этой комнаты она больше не переступит! И этого особняка — тоже.

Значит, всё необходимое берем с собой. «Всё» — это немногочисленные деньги и драгоценности. Больше у нее ничего нет.

Всё. Прощай, виконтесса Эрден. Графиней Мальзери ты не станешь никогда, свой бы титул вернуть…

Знала б заранее, как карта ляжет, — никогда не отказала бы Виктору. И не смеялась бы над сожалениями стареющего Лоренцо, что он родился много раньше нее.

Недописанные наброски картин, детские и полудетские стихи, пара незаконченных пьес, фрагменты будущей исторической хроники — ей теперь не стать настоящей… Элгэ, взгляни правде в глаза — что бы ни ждало впереди, живой ты выберешься вряд ли. И вряд ли кто из близких людей, в спешке покидая Аравинт, потащит с собой твои «шедевры». Да всё ли еще разберут… Твой почерк никогда не блистал особой каллиграфичностью.

От твоей жизни, Элгэ, не останется ничего.

Ну и пусть. Всё равно она — не Лоренцо Винсетти. Это он у нас — гений.

Сколько всего можно было сделать иначе… прожить по-другому.

В раскрытое окно пахнул прохладой ночной воздух. Свежий-свежий. И неожиданно — совсем не страшный.

2

Камердинера в комнате не оказалось, слуг — тоже. Они и не нужны. Если, конечно, Октавиан не отрастил зубов — цепи перегрызть.

Не такие уж они, кстати, толстые. Не кандалы — как в какой-нибудь жуткой тюрьме… Куда отправляют за убийство свинопринцев, например.

Элгэ могла цепей даже не заметить — если б так напряженно не вглядывалась в полумрак. Но, увы, Октавиан — не легендарный чудо-богатырь из бьёрнландской саги.

Поддеть кинжалом раму — это илладийка всегда умела даже лучше Виктора. И хуже Беллы… хорошо, что девочки здесь нет и не будет!

Тусклый полумрак колеблет одна-единственная свеча.

Бледный светловолосый юноша в кресле. Цепь толщиной в руку ребенка охватила его правую лодыжку. Черно-серый стальной тюремщик уползает куда-то вглубь комнаты. К стене.

Открыть окно Октавиан не мог при всем желании. Только встать с кресла — навстречу гостье.

Рама бесшумно легла на место. А Элгэ стремительной тенью оказалась возле юноши. И тонкие сильные пальцы тепло накрыли ее холодную руку.

— Ты все-таки пришла… — такие тихие слова. Шепот — или просто выдох?

— Как видишь, — удалось шепнуть не громче собеседника. А мысли лихорадочно бьются. Хоровод кружат.

Что делать с шедевром неизвестного кузнеца? Пилить здесь нечем. Да и потом — делать это бесшумно Элгэ не умеет. И Октавиан — вряд ли.

Нужен ключ, а где он? На поясе у Валериана Мальзери?

— Что с Диего? Ты его видел?

Как странно звучит в полной тишине даже еле слышный шепот. Хоть и не так жутко, как прошлой ночью…