Вихрь Бездны

Сразу две тонких черных брови — явный плод усилий лучших куаферов Сантэи — поползли вверх. Двумя изящными червями.

— Как? Разве Тенмар вам не сообщил? В Эвитане с вас сняты все обвинения, виконт. И вы — совершенно свободны… за исключением того, что связаны приказом Тенмара. Лишняя причина, чтобы задуматься: кому можно доверять, кому — нет. Не так ли?

А есть те, кому — можно? Ну разве что Сержу — в некоторых вопросах. И еще себе — иногда.

— Но что бы там ни думал Тенмар, это еще не значит, что вы не сможете вернуться домой.

— Это значит, что я просто должен правильно выбирать друзей и союзников? — помог собеседнику Роджер.

Новоиспеченный друг и союзник поощрительно рассмеялся:

— А я-то думал напомнить о вашем настоящем месте в этом мире. Скажем, что это место — высший свет, а не армия. А вы и сами всё прекрасно понимаете.

— Понимаю, — невинно улыбнулся Роджер. Как привык — Алану в первые дни их знакомства. Когда еще доверял ему, как родному отцу. То есть ни капли.

— Как видите, я многое о вас знаю. Поверьте, я достаточно проницателен.

А еще более — самодоволен.

— Военную форму вы надели сначала по приказу отца, а потом — чтобы оказаться от него подальше.

В доме Бертольда Ревинтера действительно окопался шпион этого Андроника, или он просто так хорошо угадал?

— Мне было очень тяжело… — Роджер отвернулся, разглядывая расписных птичек на вазе. Красивых. И очень дорогих. Того, кто запечатлел их на этой посуде, нет в живых уже веков десять. — Я был опозорен… мне руки никто не подавал. Я думал, что хуже быть уже не может. Но потом я оказался здесь, среди этих людей…

А теперь — поднять взгляд на собеседника. И побольше отчаянной тоски в глазах — в тебе ведь ее много.

— Я согласен на всё! Помогите мне вернуться домой!

Получилось! Проклятие, получилось! В глазах «проницательного» патриция — снисходительная, чуть презрительная жалость к так легко сломавшемуся «вербуемому». А ее мы «не заметим».

— Конечно же, я помогу вам, виконт. Для этого вы здесь. Ну, успокойтесь же, Роджер!

Перешел на имя. Значит — точно перестал воспринимать всерьез. Или тоже играет? До отца ему далеко, или… Или Ревинтер-младший столь же проницателен, сколь считает таковым противника.

Камень-кинжал-бумага — вечная игра политиков. Камень затупляет кинжал, кинжал режет бумагу, бумага оборачивает камень. Птица когтит змею, змея кусает кошку, кошка рвет птицу…

— Вы мне поможете?

Тебе — двадцать один, и ты — слюнтяй и папенькин сынок. А вдобавок — подлец и безвольная тряпка. Даже не слишком придется врать, не так ли?

— Вы действительно вытащите меня отсюда?!

А вот теперь — безумную надежду во взгляд. То, чего в тебе нет и быть не может, но ты уж постарайся. Только не переиграй! Подумай… представь, что кто-то когда-нибудь пообещает найти твою дочь!

— Да, виконт. Но чтобы у меня появилась возможность помочь вам, вы должны помочь мне.

— Я готов… — Немного запнуться. Ты — трус, не забывай.

— Есть те, кто будет ставить палки в колеса моему влиянию, а значит — и вашей свободе, виконт.

А теперь — внимательнее, Роджер Ревинтер. Сейчас этот столп проницательности сдаст тебе своих врагов!

— А им можно как-то помешать?

Стоп! Немного, но переигрываешь.

— Можно помешать любому врагу — запомните это, виконт.

Можно. Вопрос лишь в цене. И — насколько серьезно помешать…

— В семье одного из знатнейших квиринских патрициев требуется учитель эвитанского и мидантийского. Вы ведь знаете языки, виконт?

Глава 6

Глава шестая.

Эвитан, Лютена. — Квирина, Сантэя.

1

Сегодня Элгэ потратила на одевание времени вдвое против обычного. Спать пока желания нет. Оно появится ближе к обеду — это уж как пить дать. Но пока можно всё обдумать. И попытаться успокоиться.

Причем «успокоиться» — вовсе не значит немедленно выкинуть из пустой головы «ночные бредни» и радостно сунуть ее под куриное крыло. И остаться в полной уверенности: раз утро пришло — то и странная угроза больше не вернется. А следующая ночь не наступит никогда…

Нет, обдумать-то Элгэ обдумала всё — едва осталась одна. Ночное происшествие — талантливо поставленный спектакль? С целью войти в доверие к глупой и впечатлительной илладийке? Эта версия пришла в голову первой.

Войти в доверие… а то и соблазнить. То, что так не соблазняют… ну а кто сказал, что Юстиниан вообще умеет это делать? С куртизанками-то особого опыта не надо.

Еще Элгэ (уже подготовленной странным, мягко говоря, поведением мужа) могло «причудиться» всё, что угодно. Она же ничего не видела! Ничего такого, что можно схватить за руку (лапу, щупальце, клешню).

Сколько раз в детстве напару с Виктором бегали по ночам на кладбища и в заброшенные, пользующиеся дурной славой деревенские дома. И ни разу ничего не мерещилось. А тут вдруг… Ладно, всё когда-нибудь бывает впервые — сказал некий аббат. Стучась ночной порой в келью к самой благочестивой монахине…

Но и последняя дура-северянка при свете дня лишь рассмеется над ночными страхами. А Элгэ даже сейчас — когда можно солнечных зайчиков зеркальцем ловить, при одном воспоминании о прошлой ночи колотит глухая, липкая дрожь! Яркий свет тускнеет, тепло исчезает из комнаты… и из сердца и души. Зато неотвратимо подступает тоска — черная, безнадежная, безысходная. Не злая, а именно тупо-покорная. Когда не хочется уже ничего. Будто за окном — по-прежнему ледяная, северная зима.

Или — серая, промозглая зима Вальданэ. А по следам неотвратимо мчит погоня. То ли в неделе пути, то ли — в нескольких часах…

…Нужно заснуть — всего-то часа четыре осталось, даже меньше. А завтра — новый, изнурительный день… если не схватят еще до рассвета.

Нужно спать — и не спится. С самого начала пути. Восьмую ночь подряд.

И кажется, что ты, наоборот, не в силах проснуться. Вырваться из бесконечного ночного кошмара. Где вместо родных и чужих лиц — маски. А весь подлунный мир кривляется и пляшет в нескончаемом змеином танце. И рябит в глазах…