Виктор Гюго

Личные воспоминания, которыми делился с писателем его отец, сражавшийся в годы революции в войсках республики, посланных для подавления крестьянского мятежа в Вандее, помогли Гюго создать грандиозную и мрачную картину бретонских лесов, где люди ютились под землей, как кроты, где «тайные армии змеей проползали под ногами республиканских армий», а коварные чащи были полны невидимого вражеского воинства, постоянно подстерегающего республику и готового утопить ее в крови. Тень «кровавой недели», организованной реакцией после разгрома Парижской коммуны, как мрачный призрак стоит за описанием белого террора, которое Гюго дает в своем романе.

«Мы сами еще недавно наблюдали подобные нравы», — говорит он, описывая, как вандейские варвары массовым порядком расстреливали республиканских бойцов и тех, кто их поддерживал, будь это мужчины, женщины или дети, порой закапывая вместе с трупами расстрелянных живых и полуживых людей.

Два лагеря — революции и контрреволюции — согласно художественно-романтической манере Гюго воссозданы оба в гипертрофированно контрастных планах. Контрастные сопоставления проходят через всю образную систему романа.

С одной стороны, «грозное шествие разгневанной цивилизации» или «неистовый и неукротимый натиск прогресса, несущий с собой необъятные улучшения», с другой — длинноволосый дикарь, прикованный к своему полю и к своей соломенной кровле, верящий во все поповские басни, «суеверно привязанный к своим палачам, своим господам, своим попам и своим вшам», как говорит писатель.

С одной стороны, мрачная башня Тург, с ее бойницами, подземельями, каменными мешками и следами средневековых пыток на древних стенах, олицетворяющая пятнадцать веков феодального рабства и монархического деспотизма. С другой — неумолимая гильотина французской революции, воплощавшая, по мысли Гюго, идею революционного возмездия: «Из этой земли, щедро политой потом, слезами, кровью… из этой земли… схоронившей в себе столько злодеяний… в назначенный срок выросла эта незнакомка, эта мстительница, эта жестокая машина, подъявшая меч, и 93-й год сказал старому миру: «Я здесь!» (11, 385).

На этом масштабном фоне действуют титанические герои, олицетворяющие революцию и контрреволюцию в романе Гюго.

С одной стороны, старый аристократ — маркиз де Лантенак, посланный англичанами, чтобы возглавить мятежную Вандею. С другой — бывший священник, а затем революционер — Симурдэн, защищающий родину и революцию всей силой своей неподкупной совести и непреклонной воли. Лантенак и Симурдэн — первая контрастная пара героев. Сопоставление двух лагерей с особой силой художественной выразительности воплощается писателем именно в этих двух фигурах.

Маркиз де Лантенак защищает от наступающей революции привилегии своего класса, свои земли, свои титулы, свои феодальные права, не брезгуя при этом никакими средствами и не останавливаясь перед тем, чтобы призвать на родные земли иностранцев. «Лантенак бредил высадкой англичан», — говорит писатель, замечая, что нельзя быть героем, сражаясь против родины. Симурдэн же действует только во имя родины и революции. Служа человечеству, он ничего не имеет и не желает иметь для себя лично; он абсолютно бескорыстен. Это «безгрешный человек», «воплощение нравственной чистоты», как характеризует его Гюго.

Маркиз де Лантенак презирает простой народ и несет ему ненависть и истребление. С девизом «Быть беспощадным!», «Никого не щадить!», «Убивать, убивать и убивать!» проходит он по селам и городам французской республики, возбуждая невежественные души, раздувая пожар войны, сжигая деревни, расстреливая мужчин и женщин, без сожаления добивая пленных и раненых. Симурдэн, напротив, с нежностью относится к народу. «У него была своеобразная жалость, предназначенная только пасынкам судьбы», — говорит писатель. Он собственноручно перевязывал раны, ходил за больными, дни и ночи проводил в лазаретах и на перевязочных пунктах, готов был плакать над босоногими, голодными детьми, не имел ничего, потому что все раздавал бедным. Если при этом Симурдэн и был суров и безжалостен к врагам революции, то лишь потому, что он твердо знал: они стремятся убить молодую республику, завоеванную ценой народной крови.

Эти два человека, действующие в горниле жестокой гражданской войны, кажутся писателю ее «двуликой маской»: «Одно лицо этой маски было обращено к прошлому, другое к будущему, оба были трагичны… но горькие складки на лице Лантенака были окутаны мраком ночи, а на зловещем челе Симурдэна сияла утренняя заря».

С другой стороны, маркизу де Лантенаку противопоставляется нищий Тельмарш, который живет в лесной хижине на бывших землях маркиза, конфискованных революцией. Среди волнений гражданской войны этот бедняк продолжает жить под обаянием мирной природы. Его больше, чем люди, занимает движение небесных светил, он с большим наслаждением, чем к звукам речи, прислушивается к пению птиц. «Поверьте, никак я в толк не возьму. Одни приходят, другие уходят, события разные случаются, а я вот сижу на отшибе да гляжу на звезды» (11, 83), — признается он Лантенаку, которого он, по своему простодушию, прячет в лесной берлоге и спасает от разыскивающих его республиканцев.

Философствующий бедняк, который живет вдали от общества, стараясь не вмешиваться в его распри, но помогая людям всем, чем он может, всегда является воплощением человеколюбия и бескорыстной доброты в романе Гюго, подобно Урсусу из «Человека, который смеется». Однако в романе «Девяносто третий год» это принципиальное невмешательство и подобного рода человеколюбие показаны в совершенно новом аспекте. Писатель уже не любуется им, а осуждает его. Добро Урсуса, приютившего и вырастившего двух сирот, отторгнутых обществом, было абсолютным добром. А «добро» Тельмарша, укрывшего от республики воинствующего вождя контрреволюции, обернулось страшным злом. Спасая вождя контрреволюции Лантенака, Тельмарш вместо добра приносит неисчислимые бедствия множеству людей, ибо спасенный Лантенак тотчас же дает о себе знать горящими деревнями, массовыми расстрелами, беспощадным террором по отношению к республике. «Если бы я знал! Если бы только я знал!» — восклицает ошеломленный Тельмарш при виде жертв Лантенака.

Фигура Тельмарша, введенная в роман «Девяносто третий год», становится воплощением известного тезиса автора о неправомерности позиции невмешательства, о том, что в моменты острых общественных столкновений человек не имеет права погружаться в «чистое» искусство или в «чистую» природу. Он должен прислушиваться к людским голосам и распространять свое человеколюбие вовсе не на первого встречного, а лишь на того, кто этого действительно стоит. Иначе добрый поступок может превратиться в свою противоположность.

Таким образом, идея абстрактного добра и всепрощения, так горячо проповедуемая писателем в романе «Отверженные», решительно отвергается им в годы создания «Девяносто третьего года». Снова, как в «Отверженных», идеал Гюго разделяется между двумя типами героев — справедливым, как Мириэль, и пылким, как Анжольрас, но это теперь герои революции, связанные кровно с ее воинствующей поступью, с активной, наступательной, революционной защитой человеческих идеалов. И — интересная ассоциация! — если мы всмотримся в новую пару положительных героев Гюго, мы обнаружим, что руководитель революционной баррикады Анжольрас, с мечом в руке мечтающий о лучезарном будущем человечества, остался без принципиальных изменений в романе «Девяносто третий год», получив лишь новое имя революционного командира Говена. Зато священник Мириэль, горячий защитник гонимых и отверженных, сбросил свою рясу и во имя этих же принципов стал проводить в жизнь идею революционного возмездия врагам народа, называясь именем революционного комиссара Симурдэна. Может быть, нигде лучше, чем в этом видоизменении положительного героя, не проявилась эволюция взглядов Гюго, пережившего уроки Парижской коммуны.

Симурдэн и Говен — две стороны революции, «два полюса правды», как называет их писатель. Вместе с Говеном возникает новый конфликт и поднимается вторая важнейшая проблема романа «Девяносто третий год». Говен и Симурдэн — люди единого революционного лагеря, защищающие единую революционную правду. Убежденные солдаты революции, они заняты одним и тем же делом: один из них командует экспедиционным корпусом, посланным для подавления контрреволюционного мятежа в Вандее, другой является делегатом Комитета общественного спасения, состоящим при этом корпусе. Молодой Говен — воспитанник и духовный сын Симурдэна. Они связаны между собой крепчайшими узами идейного единства и сердечной привязанности. И в эту тесную дружбу, в это духовное единство лагеря революции писатель намеренно вводит трагический конфликт для того, чтобы поставить в своем романе волнующую его проблему революционного насилия и острого противоречия между вынужденной беспощадностью революции и ее глубоко человечной и гуманной целью.