Виктор Вавич (Книга 1)

– Уроками... частными, - сказал Башкин. Вода его освежила.

– Что ж вы преподавали?

– Все, все, - замотал головой Башкин.

– То есть как это все?
– ухмыльнулся полковник.
– Решительно все? Анархическое учение, например?

– Нет, нет, не это!
– и Башкин замотал головой на слабой, тряской шее.
– Нет, нет...
– Башкин постарался даже улыбнуться насмешливо.

– А откуда мы знаем, что нет? Вот вы говорите: "нет". Но ведь это же не довод. "Нет" - этак можно и убить, а потом отнекиваться.

– Спросите моих... моих учеников - алгебру, простую алгебру, русский, латинский. Вы спросите.

– А молчать вы их учили?
– спросил полковник. Он поставил локоть на стол, подпер бороду и прищурил глаза на Башкина.

– To есть как молчать? Болтать всякую ерунду... не давал... нет, болтать - нет, нет.

– Ну, так нам их и спрашивать нечего: молчать, значит, они умеют...

– Я не про то! Господи! Я ж не то...
– Башкин даже поднялся на стуле. Он не мог говорить, он дышал невпопад. Он схватил недопитый стакан и стал громко глотать.

– Выпейте, выпейте, не мешает, - зло, с насмешкой, сказал полковник. Офицер писал.

– Да. Я никакого такого не знаю... То есть я знаю и вовсе другое... Я другое думаю. Совсем не так...

– А как же?
– Полковник положил оба локтя на стол, приготовился слушать.
– Как же, однако, вы думаете? Ну-с... Башкин опять схватился за стакан, - он был уж пуст.

– Я думаю, - начал Башкин, но мыслей он не мог собрать, - вот господин офицер знает, как я думаю.

Башкин наклонился в сторону офицера. Но офицер погладил руку с перстнем и посмотрел на Башкина пустыми и крепкими глазами.

– Так вот потрудитесь теперь здесь изложить, что же вы думаете? Ну-с!
– Полковник пожевал губами, и от этого заходили усы, они широкими скобками загибались вверх.
– Довольно с водой возиться, - строго отрезал полковник: Башкин потянулся к стакану.
– Что ж, неудобно сказать?

– Я думаю, что анархизма не надо...
– начал Башкин.

– А нужен социализм, так, что ли?

"Что за глупость, ах, какая ерунда, что я говорю?" - думал Башкин, он напряг голову, проглотил слюну. Но мысли рассыпались и шумели, как дробь по пустому полу. Сердце стукнуло, и хотелось пить, пить.

– Нет, нет, - болтал головой Башкин, - я не так думаю.

– То есть позвольте, - громко, широко распахнул из-под усов рот полковник, - а вот это? Позвольте-ка, - потянулся он к офицеру.

Офицер привстал и вежливой рукой протянул большую тетрадь. Башкин узнал свой альбом. Кровь неудержимо напирала в лицо. В ушах звенело. И как издалека он услышал голос полковника:

– А вот это как же нам объясните?
– Он приладил пенсне.
– Вот тут, вот. Ага, вот.
– И он прочел: - "Нужны: эс и эс". Да-с. Так как же?
– И он поверх пенсне глянул на Башкина.

Башкин отмахивался головой, он прикусил губу, как от боли, и заерзал ногой по полу. Он не сразу даже вспомнил, что значили эти "С. и С", но он видел, как они там написаны, и этого нельзя говорить, это такое... И он мотал головой и поднимал брови.

– Ну-с?
– сказал полковник.
– Что, никак не подберете двух слов на "эс"? А вот тут потрудитесь нам объяснить. Вот-с: "Нужно эн-ве". Это, например, как прочесть прикажете?

Полковник снял пенсне и постукивал им по бумаге. Башкин молчал, ежась на стуле.

– Сразу паралич напал? Что ж так жиденько? А позвольте-ка я вам растолкую это, - полковник поднял голос, и голос рассыпался по зале и повис над Башкиным.

– Вот, разрешите-ка мне это так прочесть: "нужно Н. В." нужно немедленное восстание. И дальше: "нужны С. и С.", то есть: свержение и социализм.

У Башкина повело рот, он вдруг вскочил со стула, взмахнул до локтя голой рукой - раз! раз!
– по столу, кулаком по зеленому сукну.

– Нет! Нет!
– хриплым лаем крикнул Башкин и потом: - Ай! Ай!

Он сам не знал , что кричит "ай!" Он бросил стакан об пол и повалился на стул. С ним случился обморок.

Серебро

САНЬКЕ не стоялось, не терпелось. "Не велят, не велят!" передразнивал Санька курьера, и красный, ни на кого не глядя, сбегал через две ступени по банковской лестнице. Казалось, что все знают, что ушел с носом. Санька в расстегнутой шинели дул полным ходом по улице, косо перебегал по снегу через улицы. Захватанная ломбардная дверь крякнула и засопела сзади пневматическим блоком. Санька сразу нашарил глазом "прием золотых и серебряных вещей" и на ходу стал стягивать часы. Две старухи шептались около узла на скамье. Дама в котиковом пальто на весь зал модулировала голосом:

– Мне ведь всего на пять дней, пока му-уж приедет.

– Тридцать два, я сказал, - и в окошечке брякнули о стойку серьги. Дама улыбалась, оглядывалась и вертела головой, как будто ей через грязь перейти, и кто же руку протянет? Санька узнал компаньонку Мирской, узнал по злым глазам. Они торчали из улыбки.

Оценщик вставил в глаз черный обрубок с лупой, а Санька оглянулся на компаньонку. Она шла в угол, и там со скамьи встала ей навстречу дама в стройной бархатной шубке. Меховая шапочка сидела чуть лихо. Черные глаза смотрели надменно и забубенно. Санька узнал Мирскую.

– Что, мало?
– сказала Мирская на весь зал грудным голосом.
– Снеси и это. Надо ж выручить.
– И Мирская, выпроставши из рукава руку, стала другой отстегивать браслеты.

Все обернулись и глядели на эту руку на отлете.

– На, неси!
– Мирская стряхивала с руки расстегнутые браслеты, и они звякали подвесками, цепочками. Компаньонка подхватила, сунула в муфту и пошла в очередь.

– Восемь рублей, берете?
– сказал Саньке оценщик.

– Да-да, давайте, - схватился Санька. Он глядел на Мирскую. Он никак не ждал, что она может быть такой дамой, настоящей элегантной дамой, без тени крика в строгом шике. Только чересчур заносчивая походка да пристальный вызывающий взгляд. И Саньке непременно захотелось заглянуть в эти глаза. Глянуть разок и пройти. Мирская прохаживалась по залу, ждала свою ведьму. Санька с треугольным квитком шел к кассе. Он остановился на секунду и оглянулся на Мирскую. И вдруг почувствовал, что не Мирская, а глаза узнали его. Мирская, не торопясь, шагала, опустив руку в муфте.

Санька хотел повернуться, пойти. Но Мирская спросила вполголоса:

– Что, пропился?
– спросила серьезно, как про болезнь.

– Товарища выручить, - сказал Санька. Не мог не сказать.

– А я тоже: офицюрус продулся, дурак, шулерам. Плачет там у меня. Мирская вплотную подошла к Саньке.
– Подержи муфту, - Мирская протянула, не глядя, руку с меховой пушистой муфтой.

Санька засунул руку в мягкую шелковую теплоту, нащупал там кошелек и платочек. А Мирская, закинув руки, перевязывала вуаль на шапочке.