Виктор Вавич (Книга 1)

– Маменькин миленький!
– У Тайки слезы встали в горле.
– Ей-богу, только боится она. Она хочет... боится. Позволь - придет. Страшно хочет. Маменькин!

Тайка выбежала, выбежала так, будто Груня в прихожей ждала только, что вот - позовут. Тайка на ходу застегивала пальтишко, кутала голову вязаным платком. Захрустели морозные мостки. Тайка чуть не бегом пустилась вверх по улице. Тайка перебежала площадь и тут только сунулась в карман. Один двугривенный был завязан в уголке платка.

– За двугривенный к тюрьме, - сказала Тая извозчику.

– Шесть гривен положите!

– гулко по морозу отколол слова извозчик, и весь извозчичий ряд шевельнулся, оглянулся. Тая шла вдоль ряда.

– Куда везти-то?

Но уж молчала и шагала скорее. И вдруг голос над самым ухом:

– Случилось что-то? Нет?! В самом деле? Тая быстро мотнула головой он, он, Израиль. И застукало сердце, как будто не было его раньше.

– Нет, я, кроме шуток, - говорил Израиль и шагал, загребая ногой. Может, несчастье, я знаю?

– Ой, мне скорее надо, - говорила Тая, запыхавшись, и еще быстрее засеменила.

– Куда ехать?
– крикнул последний извозчик.

– Нет! В конце концов, куда ехать?
– и Израиль придержал Таю за рукав. Тая глянула на него, улыбаясь и часто дыша.

– В тюрьму, в тюрьму!

– Что?
– наклонился Израиль.
– Кто-то у вас сидит?
– спросил он шепотом.
– Нет, а что?

– Там подруга, подруга, - говорила Тая, - к смотрителю, к знакомым, тараторила Тая. Израиль все тянул ее за рукав вниз.
– Надо скоро, скоро, и Тая хотела двинуться. Но Израиль улыбался и не отпускал рукава.

– Давай сюда!
– крикнул он извозчику.
– В тюрьму и обратно, полтинник. Что? Цельная бутылка водки и один огурец сдачи. Ну а что? Садитесь, толкал Израиль Таю в сани, - помиримся, погоняй!

Извозчик тронул. Израиль на узком сиденье плотно прижался и рукой обхватил Таинькину талию.

– Не надо... зачем? Я пойду, - говорила Тая.

– Какая разница?
– говорил весело Израиль и бережно отводил к себе Таю от встречных оглоблей. Тайка совсем наклонила голову и смотрела в колени.

Тайка боялась глядеть по сторонам, ей казалось, что все знакомые высыпали из домов и шеренгой стоят на панели. Стоят и провожают ее глазами. Ей казалось, что она задевает эти взгляды, они хлещут по глазам, как ветки в лесу.

Хорошо, как хорошо, что Израиль закрывает ее хоть с левой-то стороны! Таинька тряхнула головой, чтоб платок больше насунулся на лоб.

– Извозчик!
– говорил весело Израиль.
– Эй, извозчик! Ты дорогу в тюрьму знаешь? Да? Сам знаешь, так это уже хорошо. А что? Лучше, чем тебе кто-то покажет.

Очень весело переливался в морозном крепком воздухе Израилев голос, и Таинька улыбалась. Глядела на полсть саней, как вспыхивал на ней снег на свету фонарей.

И вот веет уж за спиной легким облаком городской шум, и серьезно по новому снегу заскрипели, закрякали полозья Снежная, мутная темнота потекла по сторонам. Израиль двинулся и крепко взял Таю за талию.

– Не боишься, что везешь жуликов? А, извозчик?

– Оно хорошо бы, коли жулики, я говорю, сами в тюрьму съехались. Э-ха!
– махнул извозчик на лошадь.

– Вам не холодно в бок?
– спросил Израиль и захватил в горсть Таинькино пальтишко, помял в руке, и Таинька чувствовала его пальцы. Воздух! Вы же захолонете...

– Израиль сказал с таким испугом, что обернулся извозчик.

– Ничего, мне тепло, очень хорошо, - говорила Таинька.

– Вдвоем только и греться, - сказал извозчик, задергал вожжами.

– Ты пусти, извозчик, пускай бежит, я тебе гривенник на чай.

– Ничего, ничего, поспеем, - шептала Тая. Израиль растирал крепко и не спеша Тайкин бок.

– Хорошее дело, в таком демисезоне. Что, нельзя взять на ватин немножко, - приговаривал Израиль.

Как уголья в поле, тлели вдали красные окна тюрьмы. Извозчик подхлестнул. Таиньку откинуло назад, но Израиль удержал и сейчас же сильней прижал к себе. И Таинька прислонилась на секунду, совсем без думы прильнула и закрыла в темноте глаза. И от всего мира заслонил ее Израиль этой рукой, что обняла и разлаписто держала и грела, - в драповом рукаве, в толстой вязаной перчатке. На одну, на одну секундочку прильнула Таинька, так хорошо, так покойно замерла. Израиль повернул свой котелок с острым клювом и глядел сверху из поднятого воротника. Одну секунду.

– А куда ж заезжать?
– обернулся извозчик.

– Туда, туда, - задохнувшись, крикнула Тая и наугад замахала ручкой в воздухе.

– К смотрителю, так вона, - извозчик ткнул кнутовищем в черноту.

– Вы бежите, я не смерз, - Израиль отстегнул полсть. Тая затопала замерзшими ножками к Груниной калитке и слышала, как Израиль весело сказал:

– Куришь, извозчик?

Она забыла, что бежит к Груне, она бежала - поскорей передохнуть от того, что было.

Тая дернула калитку, и крикнуло мерзлое железо, звонко хлопнула сзади щеколда. Еле видно было дорожку в белом, мутном снегу, и вдруг ярким квадратом распахнулась над крыльцом дверь, и большой черный Грунин силуэт в светлом квадрате.

– Кто, кто?
– пропела Груня с порога.

– Я!
– на бегу дохнула Тайка, и Груня в два шага слетела с крыльца, нащупала Тайку, схватила за руку и потащила. Спотыкались о ступеньки непослушные ноги, и вот уж в яркой кухне, и Груня целует жарким лицом Тайкины морозные щеки и давит так, что дыхание в груди спирает.

– Таинька! Душенька! Душенька! Таинька! Потом оттолкнула за плечи и смотрела мокрыми широкими глазами и дышала широко и жарко.

– Едем... к маме... велела скорей. Виктор велел, - говорила, срываясь, Тайка и улыбалась. И Груня видела, как шевелится счастье в зрачках.

– Скорей, скорей, ждут!
– толкнула Тайка Груню, чтоб не глядела в глаза. И Груня бросилась к шубе.

Груня обежала палисадник, бежала, подобрав шубу, лисью, мамину еще шубу. Застукала ключами в тюремные ворота, в окошечко сунула ключи:

– Передай отцу, скажи - в город...
– и целиной, через сугробы, широким махом поскакала к извозчику.

– Добрый вечер!
– Израиль с саней поднял котелок и протянул Груне руку.
– Будем знакомы. Что это? Побег с тюрьмы?

– Трое, куда же? Уговору не было, - бубнил извозчик, - это отсель только рубль издать взять.