Виктор Вавич (Книга 2)

Виктор скрестил руки, вцепился пальцами, и вдруг истома выгнула спину, и Виктор вытянулся на стуле, голову за спинку, и дохнул едва слышно сквозь зубы:

– Ре-ежь!

И вдруг оглянулся на Грунины шаги за дверью. Виктор вскочил, открыл двери и сделал хмурое лицо.

– А знаешь, старика можно устроить. Я уж говорил там... Видел полицмейстершу, просил, обещала.
– И Виктор смотрел в глаза Груни, трогал глазами, пробовал.

– Ага! Ага!
– говорила Груня, перевешивала Викторову шашку на крайний крюк.

– Да, и скажи, чтоб шинель почистила... и карманы вытрясти... труха всякая.

Виктор еще раз глянул в Грунины глаза, а Груня смотрела на вешалку, обдергивала свое пальто.

– Я думаю, Петру Саввичу надо, - начал Виктор и глядел на папироску, закуривал. Думал, глядит теперь на него Груня или уйдет сейчас, и вдруг над самой головой затрещал звонок.

Виктор кинулся к дверям, толкнул по дороге Груню.

– Кто? Кто, спрашиваю?
– и держался за ключ.

– Не отпирай, не отпирай!
– шептала сзади Груня. Но Виктор уже вертел ключом, он толчком распахнул дверь, толкнул человека.

– Да чего ты, дьявол, с ума сходишь!
– какой-то штатский. Виктор нахмурился, вглядывался. Голос ведь знакомый.

– А тьфу тебя!
– и Виктор пропустил мимо себя человека. Маленькая барашковая шапочка сковородочкой сидела на боку, как наклеенная.

– Да, конечно, Сеньковский, - шептал он и протискивался мимо Виктора. Он глазами уж зацепил Груню и протягивался к ней в узком месте.
– А красивый, правда?
– И Сеньковский состроил дурацкую рожу Груне.

Груня тихо повернулась на месте и пошла в коридор, в кухню.

– Гордая онау тебя, что ли, или не обедала?
– говорил Сеньковский в прихожей.

Виктор запер дверь, оглянулся.

– Видал?
– Сеньковский мотнул головой к дверям, и дрыгнула шапчонка.

– Штатское у тебя есть?
– уж из гостиной говорил Сеньковский.
– Нету? Ну-ну-ну, брат!
– и Сеньковский размахивал пальцем перед самым носом Виктора.
– У нас, брат, чтоб было! А где хочешь, там и доставай. Сейчас, брат, тебе расскажу.
– Сеньковский скинул грязненькое пальтишко, кинул вместе с шапчонкой на диван, на подушку - Груня кошечку вышивала.
– Водка есть? Без водки этого дела не разберешь.
– И Сеньковский прошел в столовую. Там на скатерти стояли еще неубранные тарелки.

Виктор все смотрел на пиджак, на короткие рукава, на синюю рубаху под пиджаком, не мог до конца признать Сеньковского.

– Мадам Вавич, - крикнул Сеньковский в коридор, - пожалуйте непременно, я вам сюрприз принес.

– Груня, Груня! В самом деле, иди! Очень необходимо!
– крикнул Вавич.

Фроська шаркала по коридору в опорках.

– А чего изволите, барыня велела спросить, - и Фроська вдруг фыркнула: узнала Сеньковского.

– Водки нам подай, - говорил Сеньковский, - не обхохочись, дура, - и сделал Фроське гримасу.

– Да, да! Водки живо, - говорил Виктор.

– И дворника позови, - Сеньковский отхлебнул из стакана.
– Ну иди же, черт тебя. Дело вот какое, - Сеньковский прикрыл двери за Фроськой, видал, какую блевотину тут жиды развели?

– Ну?
– Виктор глядел, как прихлебывал водку Сеньковский.

– Ну, так сегодня же ночью сдачи! В Киеве герб сорвали, наш русский герб. Чего смотришь?
– Сеньковский стукнул пустым стаканом и густо сплюнул на пол.

– Да прямо сказать - трепануть жидов. Приказ тебе передаю, понял? Чей? Дурак! Чей? Мой приказ.

– Как то есть?

– А так то есть: выбить жидов так, чтоб сто лет вспоминали. Жидов... и жидовок.

Сеньковский налил второй стакан и пощелкал ногтем по пустому графину отвечаешь?

– Жидовкам можешь пузо пороть вот от сих пор - во по сие время!
– и Сеньковский чиркнул себя пальцем.
– И кишки можешь на руку наматывать, - и Сеньковский завертел кулак, наматывал.

Но в это время распахнулась дверь, и Груня втолкнулась, стала и выпученными глазами глядела на Сеньковского, бледная, и двигала без слов открытым ртом.

– Что? Ты что сказал?
– дохнула Груня и хрипло и на всю комнату.

– А что, под дверьми подслушивали? Больно стало?
– Сеньковский держал стакан у груди, развалился на стуле, глядел снизу на Груню.
– А есть и женщины, что кусаются. В кровь, как щуки. Спросите вот хоть...
– и он кивнул на Виктора.

Груня вдруг зарделась, сразу. И Виктор не узнал лица - крашеное.

– Сволочь!
– крикнула Груня и плюнула в лицо Сеньковскому. Он дернул рукой, расплескал стакан.

– Грунечка, Груня, - бросился к ней Вавич, - он врет, он врет, все врет.

Груня толкнула Виктора и стремглав выбежала из столовой.

– Про жидовок, говорю, врет, - бормотал Виктор в коридоре, - Грунечка!

Груня пролетела в кухню, вся красная еще, стала у плиты, снимала и хлопала крышками кастрюлек, спички схватила, опять положила.

– Груня! Аграфеночка!
– говорил Виктор шепотом.
– Грушенька, ты слушай, Грунюшка, я скажу что, слушай. Груня смотрела на плиту, мигала широкими глазами.

– Да Аграфена!
– дернул за плечо Груню Виктор. Черная дверь хлопнула.

– Вот привела дворника.
– Фроська вошла в кухню, а дворник топал у дверей, обтирал ноги.

– А ну сюда, сюда!
– кричал Сеньковский из столовой.
– Давай сюда дворника.

Виктор выскочил из кухни.

– Идем!

Дворник снял шапку, застукал сапогами по коридору.

Сеньковский закрыл за дворником дверь.

– Ты вот что, ты доставить должен сюда, вот через полчаса, чтоб было, - Сеньковский ткнул пальцем в часы, - фуражку вольную, штаны и свитку там или пальтишко, вот на господина надзирателя. Понял?
– Сеньковский двинулся к дворнику.
– И смотри мне, сукин сын, чтоб ни гу-гу! А то знаешь!
– и Сеньковский вдруг дернул лицо вперед, и дворник шатнулся назад.
– Шкуру с живого сдеру. Пшол!

Дворник пятился боком в закрытую дверь.

– Разиня!
– визгнул Сеньковский, вцепился в волосы, в затылок и стукнул дворника головой о дверь.
– Лбом, лбом прошиби! Слушай, доставай! повернулся вдруг к Вавичу и заболтал в воздухе пустым графином.

– Фрося!
– крикнул Вавич и сам вышел, пошел к кухне, не дошел вернулся.
– Сейчас, сейчас, - бубнил вполголоса Виктор и ходил, топтался по комнате.
– Нет, ты кроме шуток - приказ?
– Виктор на минуту остановился перед Сеньковским.