Викториада

Два раза, лично меня, просить не пришлось. Я сгрузил автомат, всю амуницию на стол, сверху водрузил свой пистолет и вышел из оружейки. О чём они там еще разговаривали - я не слышал, но из-за двери слышалось только бормотание и хлюпанье носом.

А меня солидно затрясло. Прямо как на вибростенде, аж зуб на зуб не попадал. Калейдоскопом, как в детском диафильме, мелькали картинки пережитого, и из головы никак не выходил предсмертный крик бойца в соседней фишке. Вот ведь - тогда ни капельки не было страшно, а сейчас так накрыло, что даже ноги подкашиваются. Страшно то как, аж жуть! Нечто подобное у меня было после моего единственного опыта прыжка на тарзанке, но тогда к трясучке у меня ещё и сумасшедшая двигательная активность была. Помню, я носился по всему каньону, как в жопу ужаленный взбесившимся шмелём, отмахиваясь от сотрудников аттракциона, пытающихся отстегнуть меня от страховки. А сейчас накатила такая слабость, что я сел на корточки, пытаясь собраться в кучку. Колотило. Перед глазами стояла та первая рыжая девчонка и ее мамаша, с мертвыми и одновременно жутко живыми глазами. Одно слово нежить. А потом выстрел, и глаза как бы потухли, и словно стержень вынули из куклы - ноги подогнулись, и тело осыпалось на землю. Бррр… Жуть. Неправильный мир. Не должен я стрелять в молодых рыжих девчонок и их мамаш, а они не должны хотеть меня сожрать. Запомнился дедок с академической бородкой и с клюкой. Вот ведь, мертвый, а клюку свою не бросил. Так и ковылял, опираясь на палочку. На учителя высшей математики моего похож… в университете. А может это он и был - кто сейчас разберёт. Он мне формулы в голову вбивал, а ему пулю в лоб. Вот такой несмешной каламбур получился. Я прерывисто и тяжело вздохнул, отгоняя от себя видение дедушки с испачканной кровавыми потеками бородкой.

Катя вышла, только минут через пятнадцать, грустно посмотрела на меня, сидящего в уголке и пытающегося дрожать менее интенсивно, и села рядом, прижавшись плечом. Не знаю почему, но это помогло. Тепло ее плеча, как лекарство перетекло в меня и дрожь, постепенно, прошла. Не так чтобы полностью, но я уже мог посмотреть на часы и членораздельно говорить.

– Галюню накрыло. Винит себя во всем, что не может быть рядом с нами.
– Её голос меня окончательно успокоил. Вот ведь, как сложна жизнь. Кто-то отдал бы всё, чтобы вот так сидеть и ковыряться в железках, а его в окоп в самую мясорубку. А кому-то наоборот, и таланта бог дал - стреляет как Робин Гуд, и характер такой, что любой зомби от одного взгляда ломанется куда подальше, а организм говорит: - нет, сиди тут. Да, жалко Галюню.

Я посмотрел на часы. Едрить!По моим ощущениям и насыщенности событиями прошел уже, наверное, целый день, а на самом деле время только клонилось к обеду.

Катя поднялась и посмотрела на меня сверху вниз.

– Ладно, пошли тебя лечить.

– Я нар-рмаа-ально.

Она улыбнулась.

– Вижу, как нар-рмаа-ально, - передразнила она меня, - тебе сейчас на конкурс по танцам надо. Все призы возьмешь по брейк-дансу. Пошли, говорю.
– Она пошла по коридору, не оборачиваясь на меня. А что я? Ну, плохо ведь мне. Оставалось лишь плестись сзади, касаясь для страховки руками стен, а то еще реально завалюсь. Вот смеху то будет.

Ковыляли мы обратно в основной зал, где стояла суета, как в растревоженном муравейнике. Сергей Борисович стоял на своём любимом месте - возле фюзеляжа вертолета. К нему побегали какие-то люди, что-то ему говорили или показывали какие-то бумаги, после чего получали от него очередные указания и быстро растворялись среди лабиринта коробок и ящиков. Катя подошла к нему со спины.

– Пап.

– Кать, вот сейчас точно не до тебя, подожди чуток я сейчас… - он потыкал пальцем Михалычу в строку в каком-то списке и продолжил, - освобожусь, а потом ты мне подробно все расскажешь. Не думай, что я за тебя не волновался. Ещё как волновался… Но…

– Пап, обернись. У меня вот.

Он, наконец, оторвался от непосредственного руководства и оглянулся на нас. Предмет тревоги дочери он понял сразу, поскольку он, этот предмет, решил облокотиться на какую-то коробку и свернул ее, к чертям собачьим, рассыпав какие-то упаковки с деталями. Попытался поднять, но окончательно потерял равновесие и завалился среди всего этого устроенного им же бардака.

– Ого, как тут у вас всё…Ты, это… веди его домой. Где «лекарство» - знаешь. Только много не наливай. А я сейчас еще парочку ЦУ и ЕБЦУ раздам и прибегу.

Катя кивнула, и, подхватив меня под руку, чтобы я еще чего-нибудь не снес, потащила в сторону жилого сектора.

Меня дотащили до комнаты, усадили на уже знакомый диван и вручили в руки бокал, где на донышке плескалась янтарная жидкость, пахнущая карамелью и миндалем.

– Пей!

Я послушно глотнул обжигающий напиток. На языке осталось приятное карамельное послевкусие. Я облизнулся. Что-то у меня часто день кончается «лекарством». Так и спиться не долго. Я тупо уставился на бокал. Как там говорилось? Всё начиналось с бальзама «Биттнер», по чай ложечке в день - так и втянулся.

– Допивая до конца, гурман. Тебе это как лекарство дали, а не для балдежа.

Я допил. По телу разлилось приятное тепло, и дрожь постепенно отступила. Но навалилась такая слабость, что я на всякий случай поставил бокал на столик рядом с собой.

– А что это было?

– Коньяк.
– Катя пожала плечами.
– Со слов отца очень дорогой и очень хороший.

– Это я уже понял, я о другом. Со мной что было?

– Мария Семёновна называет это состояние адреналиновый шок, это когда весь адреналин выплескивается в кровь, а потом железы его еще выработать не успели и вот так вот становится. Если я правильно поняла. У меня тоже пару раз так было. Тоже папа коньяком отпаивал. Как вы его пьете? Такая ж гадость!

– Да не, хороший коньяк.
– Я нахохлился как мокрый воробей.
– Даже можно сказать отличный. А твой отец сказал, что кому-то там даст ЕБЦУ. Что такое ЦУ я знаю, а вот второе - первый раз слышу, звучит как-то угрожающе.

Катя хихикнула, закрыв рот ладошкой.

– Не обращай внимания. Это армейский юмор.

– Ну, всё же. А то хихикаешь, а я не в курсе над чем.

– ЦУ - это ценные указания, а ЕБЦУ - это ещё более ценные указания.

Век живи, век учись, даже такому дебилизму. Я понимающе покивал, но потом всё-таки улыбнулся. В конце концов, весь юмор служит для того, чтобы скрасить суровую действительность, а в данном случае тут её, эту действительность, ещё скрашивать и скрашивать, и всё равно будет выглядеть как воздушный шарик на кладбище.

Ждать пока закончатся все эти ЕБЦУ, пришлось более часа. Катя уже и сбегала за обедом для нас двоих, и мы почти успели все это съесть, когда в комнату зашел ее отец.

– О, трапезничаете. Кать, будь другом, сходи и для меня, а то я сейчас у вас отбирать начну, а оно вам надо?

Катя недовольно фыркнула, но встала из-за стола и скрылась за дверью.

– Смотрю, на человека уже стал похож.

– Ага, отпустило. Никогда так плохо не было.

– Ничего, привыкнешь. Всех поначалу трясет, а потом, так и ничего.

Зашла Катя, неся на подносе две тарелки и компот. Борисыч подхватил у нее из рук свой обед и поставил себе на стол, отодвинув компьютерную клавиатуру.

– Я тут буду жевать и вещать, так что если чего не поймете, переспрашивайте, не стесняйтесь. Чёрт, голодный… У тебя вот трясучка, а у меня от волнения аппетит разыгрывается не на шутку, слона бы съел.

Он накинулся на еду, словно и правда, не ел несколько дней.

Ты ничего не заметил?
– Он посмотрел на меня, но когда увидел мое растерянное лицо, перевел взгляд на Катю - А ты?
– Не добившись от нас вразумительного ответа, продолжил.
– Короче, что-то с этими зомбаками было не так. Раньше было как? Накатила волна, мы их из пулеметов порубали и всё… убирай то, что осталось. Пардон, не к столу сказано.
– Несмотря на тему, это ему не мешало орудовать ложкой со скоростью заправского чемпиона.
– А теперь. Первая волна, в лоб, как обычно и когда мы решили, что всё, ещё две. Клешнями, с запада и востока. Поэтому, мы к вам и не успели, что отвлекли нас на западном секторе. Там тоже ограждение прорвали, но ближе к центральным воротам. И самое интересное, что и это еще не всё. Оказывается, была еще и четвертая волна, но она шла с юга и не прошла наши минные поля и заграждения. Если бы дошла еще и она - зомбец нам был бы полный. Мы уже на этих трех волнах были полностью на нуле.

Так что это было - они поумнели?
– Катя задала вопрос, вертевшийся у меня на языке.

Сергей Борисович отставил пустую тарелку из-под супа и принялся за второе.

– Не знаю, Кать. Мне кажется, что скорее ими кто-то управлял. В любом случае пока у меня нет ответа на этот вопрос. Одно скажу - они меняются или вирус меняется. Все эти изменения не в лучшую для нас пользу. Изменения эти как-то связаны с нашими походами, что-то мы там растревожили, и ответочка не заставила себя долго ждать.