Вирус бессмертия

– Не знаю, как у тебя, – нахмурился Карл, – а у меня мурашки по спине от этого звука. Если это может быть чьим-то голосом, то разве что дьявола. И вообще, я себя отвратительно чувствую. Пожалуй, я не дойду до дома. Ты позволишь мне заночевать у тебя?

– Оставайся, – Грот Ребер в задумчивости потер переносицу.

Глава 11

29 декабря 1938 года, среда.

Небо над Подмосковьем. Высота 7000 метров

Свет внутри гондолы стратостата был настолько тусклым, что Павла начал мучить приступ удушья. Пол под ногами неприятно покачивался.

– Тебя не тошнит? – спросил Гринберг, высовываясь из-за черного куба, занявшего почти все свободное место.

– Не очень, – неуверенно ответил Стаднюк.

– А то смотри, заблюешь тут все.

Продолжать разговор не хотелось. Павел ссутулился и принялся украдкой осматривать доступное взгляду пространство. И без того в герметичной кабине не было слишком просторно, а теперь, с огромным кубом из черного стекла, водруженным посередине, и вовсе стало не развернуться. Павел не имел ни малейшего представления о целях своего присутствия в столь неожиданном для себя месте, но спросить об этом у Гринберга опасался. Не потому, что Гринберг выглядел слишком сурово, хотя и это было правдой – низкорослый, широкий в плечах, с тяжелым взглядом, – но скорее от того, что в глазах Павла он был облечен властью. Власть для Стаднюка была понятием почти мистическим – это была сила, которую он и не мечтал получить. Власть, по его мнению, являлась уделом избранных, то есть людей особого рода. Есть те, кто повелевает, а есть те, кто подчиняется. Своим запуганным, непривычным к смелому анализу мозгом Паша понимал, какая бездна разделяет эти два типа людей, но не мог сообразить, в чем именно заключается разница. В конце концов он утомился от непривычных мыслей, и страх снова начал овладевать им.

Внутренняя обшивка гондолы была сделана из плотно сшитых полос шелка, а в глубине на ощупь угадывались еще какие-то мягкие слои, не позволявшие пальцам наткнуться на твердыню внешней стальной скорлупы. Это вызывало чувство крайней незащищенности.

«Как крыса в мешке», – с недовольством подумал Паша, прислушиваясь к мерному шипению аппарата, нагнетающего в гондолу воздух.

Резкие перемены давления то и дело вызывали болезненную ломоту в ушах, а электрический обогреватель едва справлялся с пробирающим до костей морозом. При каждом выдохе изо рта вырывалось облачко пара и оседало инеем на стекловидной поверхности куба перед лицом.

– Ты там живой? – приподнялся со своего места Гринберг.

– Да.

– А чего молчишь всю дорогу? Перетрусил, что ли?

– Нет.

– Врешь, брат! – рассмеялся воздухоплаватель. – Если я со своим опытом каждый раз боюсь в штаны наложить, то тебе-то небось… Хотя тебе, может, и проще. Ты ведь не знаешь, как тут все работает, на каких соплях приборы склепаны. Особенно аппарат дыхания.

Окрепший холодок ужаса забрался к Павлу под куртку и принялся жестко царапать спину.

– Но опыт – важная штука. – Гринберг поманил Павла рукой. – Это молодые не знают, как бороться со страхом и холодом. А у меня есть надежное средство. Подь сюды, говорю!

Павел без особой охоты поднялся и, протиснувшись между обшивкой и гранью куба, присел рядом с Гринбергом.

– Да на тебе, брат, лица нет, – усмехнулся воздухоплаватель. – Сейчас мы это дело поправим. – Подмигнув, он достал из-за пазухи четвертную бутылку водки и свернул ей пробку. – Ну что, дорогой, будем греться. – Отхлебнув из горлышка, Гринберг протянул бутылку Павлу.

– Я из горла никогда не пил, – попробовал тот возразить, но Гринберг так на него глянул, что рука сжала бутылку, повинуясь скорее его воле, чем собственной.

Глотнув, Стаднюк поморщился и чуть не выпустил на пол содержимое желудка. Однако огненный ком не просто обжег пищевод, но и произвел в организме другие, пока еще незначительные, но важные изменения. По крайней мере стало теплее.

– Как? – спросил Гринберг, словно на допросе.

– Лучше, – признался Паша.

– То-то.

Вместе с холодом немного отступил и страх, оставив место обычному человеческому любопытству.

– А что это за приборы? – осмелился спросить Стаднюк, глянув на круглые шкалы сбоку от Гринберга.

– Решил изучить матчасть? – рассмеялся воздухоплаватель и, сделав еще глоток, вернул бутылку Павлу.

Тот выпил уже без отвращения.

– Это манометры, – показал Гринберг. – Этот наружный, а этот внутренний. По наружному определяем высоту подъема, видишь, тут градуировка в тысячах метров. А по внутреннему качество работы аппарата дыхания. Но лучше об этом не думать. Дурацкий прибор. Что случись, все равно каюк. Так зачем смотреть на него? Вот если бы в нем было спасение, тогда дело другое. Здесь обычный ртутный термометр. А вот это шкала электрического термометра.

– Неужели такой бывает? – удивился Паша.

– А ты думал, в Стране Советов поганые инженеры? – покосился Гринберг.

Стаднюк с перепугу прикусил язык, но быстро нашелся с ответом.

– Нет, я просто не знал, что электричеством можно мерить тепло.

– Можно. Этим термометром мы меряем забортную температуру.

– И сколько там?

– Много будешь знать, скоро состаришься. Это секретная информация. Пусть наши враги сами запускают аэростаты и меряют. А то ты напьешься и разболтаешь кому-нибудь.

– А высота хоть какая?

– Уже восемь километров до земли.

«Мама родная!» – мысленно ужаснулся Паша и сделал глоток из бутылки.

– Ты так все скушаешь, – Гринберг забрал водку.

Но и полученной дозы Стаднюку хватило – по телу разлилась приятная расслабленность, создав ощущение не то безразличия, не то умиротворенности и спокойствия. Представилось даже, что после окончания эксперимента, если он не очень секретный, о Паше напишут в газете. Тогда, может, и девушки будут обращать на него больше внимания.

– Я что-то смешное сказал? – подозрительно глянул на Павла Гринберг.

– Нет.

– А чего рот до ушей?

– Согрелся.

– Понятно.

– А что нам придется делать во время эксперимента? – решил разузнать Стаднюк. – И когда он начнется?

– На пятнадцати километрах подъем закончится, вот тогда и начнется. Ты молиться умеешь?

– Что?! – вытаращился Паша.

– Молиться.

– Это еще зачем?

– Дроздов приказал. На высоте пятнадцати километров тебе велено думать о Боге.

«Что за странный эксперимент?» – подумал Паша, снова ежась от страха.

– И все? – на всякий случай уточнил он.

– Все. В наркомате не дураки, они знают, зачем это надо.

Гринберг вновь приложился к бутылке. Стаднюк поднял воротник и пристроился в уголке, но теснота давила невыносимо. В любой позе, даже когда она поначалу казалась удобной, затекала рука или нога или начинало ломить шею. Стрелка манометра ползла вверх, быстро отсчитывая новые сотни метров от земной поверхности. У Павла от взгляда на прибор снова закружилась голова.