Вкус свинца

– Вот уж не думал, что так можно получить имя.

– Жаль только, что свое настоящее имя никогда не узнаю. И национальность тоже.

– Ты – латышка, – мой голос звучит уверенно. – Если у латышей выросла, то ты можешь быть только латышкой, даже если кожа у тебя черная и глаза узкие.

– Ха-ха-ха! Ты умеешь утешить, спасибо! – она легонько касается моего рукава, потом быстро делает шаг вперед, останавливается напротив и, улыбаясь, смотрит мне прямо в глаза.

Мы останавливаемся.

– Где тебе больше нравится – в Риге или в Валмиере?

– Конечно, в Риге. Слушай, ты мне настоящий допрос устроил.

– Неужели? Ну… я просто хочу получше узнать тебя. Да ты скажи, если я слишком…

– А что если ты шпион? – она берет меня за лацкан.

– На твое счастье – нет. Ты… ты мне очень нравишься. Поэтому и любопытствую.

Белые щеки Суламифи порозовели. Пока у меня на языке вертятся другие доказательства симпатии, наши лица неудержимо приближаются друг к другу, и через мгновение наши губы соприкасаются. Алилуйя!

– Как хорошо, что я тебя встретил.

– Как хорошо, что я встретила тебя.

В толк не возьму, и как время может лететь так быстро. Давным-давно растаяли последние порыжевшие полоски снега, промелькнул апрель с его пасхальными днями и березовым соком; уже май, птицы чирикают изо всех певчих сил, словно участвуют в соревнованиях, на ветвях деревьев распускаются почки и бутоны. Цветет над головой, цветет под ногами. Весна спешит переодеться в лето.

Когда по улице Индрика мы дошагали до дверей дома Соле Мио, она предложила присесть на скамеечку в парке Аркадияс. В такое чудное время с большой радостью. С еще большей радостью я задержался бы в ее комнатке или пригласил к себе, но не гоню коней, потому что чувствую – миг более тесной близости уже совсем рядышком.

– Я не хочу ничего скрывать от тебя и очень хочу, чтобы ты со мной был таким же, – глаза Суламифи – сама серьезность, и я замираю, хотя внутри все кричит: улыбайся, смейся и гони прочь печали!

– Что с тобой? Мне кажется, мы уже откровенны друг с другом, – мне и не приходило в голову что-то скрывать от своей девушки. Правда, не обо всем я рассказал, но еще не солгал ни разу.

– Да, и все-таки мне нужно тебе кое-что показать. Не волнуйся, милый, ничего плохого не случилось, – поймав мой неуверенный вопросительный взгляд, Суламифь сжимает мою ладонь.

Она вынимает из сумочки конверт, из него письмо и начинает читать.

– Дорогая Розочка! Ваше объявление было единственным, на которое мне захотелось ответить, – она прочитала всего одно предложение, а мое лицо тут же побагровело, как флаг.

– Хватит! Не читай дальше!

– Тут говорится – я маляр, и в конце подпись – Матис. Это ведь твое?

– Да. Но, значит, объявление было твое?

– Да, – ее голос едва слышен.

И тут мое смущение как рукой сняло, я понимаю, что лучше и быть не могло.

– Ясно. Но я не собираюсь выяснять, сколько писем ты получила и со сколькими мужчинами встречалась. И знаешь, почему?

– Я мало кому отвечала и ни с одним так и не встретилась. Не успела, потому что познакомилась с тобой.

Ее голос звучит испуганно, и, кажется, губки слегка надулись. Теперь нужно держать ухо востро, чтобы не вышло недоразумения, но и мямлить нельзя, нужно говорить уверенно и спокойно.

– Ну вот! Если мы с тобой сейчас вместе, значит, все остальное больше не имеет значения. Милая Соле Мио, это же просто замечательно!

– Замечательно? – удивилась Суламифь. – Меня это смущает. Ты в самом деле ответил только на это объявление?

– Да, честное слово! Знаешь, чему я рад больше всего?

– Чему?

– Что я написал тебе, но познакомился без помощи этого письма. Нам было суждено встретиться! Так или иначе, но все равно мы бы с тобой познакомились. Понимаешь?

Суламифь, не ответив сразу, погружается в раздумья, и я вижу, как лицо ее постепенно светлеет. Моя Соле Мио не может быть мнительной дурочкой. Иначе я бы это уже давно заметил.

– Ты искала кого-то, я искал, и мы нашли друг друга, – продолжаю я. – Причем идя двумя дорогами одновременно. Разве это не великолепное доказательство благосклонности судьбы?

– Да, – напряжение отпускает ее, и она теснее прижимается ко мне. – Я и сама теперь не понимаю, что себе нафантазировала. Ты мне поверишь, если скажу, что после того, как мы познакомились, я не хотела, чтобы в почтовом ящике оказалось еще чье-то письмо?

– Конечно, верю! – обнимаю Соле Мио за плечи и прижимаюсь щекой к ее волосам.

И все-таки не все еще сказано. Она не знает, что я тоже разместил объявление и получил пару десятков писем. Можно и смолчать, но буду ли я спокоен? Вряд ли. Да и нечего мне скрывать, тем более, что первый ответ я получил, когда Суламифь уже основательно вошла в мою жизнь. Я боялся, что другие письма собьют меня с толку, и мне казалось, что их чтение стало бы каким-то предательством возникавших между нами сердечных отношений, поэтому конверты так и остались неоткрытыми. Собираюсь с духом и рассказываю ей.

– Правда-правда, ни одно не прочитал? Трудно поверить… я бы так не смогла.

– Если не веришь, могу их тебе показать. Хочешь – сама открой и прочитай.

– И все-таки ты их хранишь… она проводит пальцами по лбу. – Прости! Я не лучше. Я ведь тоже не бросила в печку те, что получила сама.

– Я просто бросил их в ящик стола, да и думать забыл… Слушай, отличная мысль! Давай возьмем наши письма и вместе их спалим.

– Да… но где?

Воистину Господь благословил этот день, поскольку я очень хорошо знаю, где мы могли бы устроить костер из ненужных писем.

– Давай – бери свои письма, идем ко мне и там растопим печку. Мама с Вольфом сегодня в Опере. Никто не будет таращиться, и ты наконец увидишь, как я живу.

– Ой, не знаю. Так неожиданно, к тебе…

– Пожалуйста, не пугайся… я и в мыслях не допускаю, что в своем доме могу совершить что-то… против твоей воли.

– Я верю тебе, Матис… Подожди меня здесь, я заскочу домой предупредить хозяйку.

Когда Суламифь выходит из дома, замечаю, что лицо ее изменилось, – на губах ярко-красная помада. Эффектно, как у настоящей дамы, но не скажу, что броский цвет мне очень нравится. Хм, а что, собственно, мне не нравится? Искусственность? Нет, не только… так что еще? Химия… да, теперь вспомнил! Природоведение в школе нам преподавал учитель Витолиньш. Он умел захватывающе рассказывать про химические элементы, всякие реакции и формулы и непременно дополнял свое повествование примерами из реальной жизни. На том уроке господин Витолиньш рассказывал о свинце и среди прочего заметил, что женские губные карандаши содержат этот тяжелый металл. Свинец токсичен, значит, ядовит, но что поделать – красота требует жертв, усмехнулся учитель. Танненберг с первой парты обернулся, обвел класс взглядом и полным возмущения голосом закричал: «Как это так?! Они будут краситься, а мы травиться?» Все засмеялись. «Не волнуйся, – успокоил его Маркитанс, – столько свинца, сколько в ружейной пуле, не будет». «Или в пушечном ядре,» – добавил один из трех наших Берзиньшей, сейчас не помню, который.