Вкус жизни

Потом узнала, что эти беседы не просто отвлеченные слова. Прошло совсем немного времени, и он устремился на поиски неведомого. «Отвел душу?» – откровенно радовалась свекровь, тряся своими вечно неухоженными космами. Нет чтобы потребовать: «соблаговоли прекратить»... А я, глупая, надеялась, что она поймет, полюбит меня. Послать бы ее куда подальше, как сделала твоя подруга. Мол, какого рожна лезешь в нашу жизнь! Не умела…

– Чудо ты мое в перьях! Жди! Полюбит кобыла хомут, – рассмеялась уверенная Инна.

– А жеребец плеть, – невесело дополнила Лиля. – Жди, когда рак на горе свистнет.

– В самую точку, в десятку! – обрадовалась удачной поддержке Инна.

– Почему я не сопротивлялась, не давала отпор их наглости, позволяла помыкать собой? Боялась, сказав правду, обидеть неправильным пониманием их поведения. Слабость характера тому виной? Привычка правильной девочки слушаться старших? Врожденная внутренняя мягкость, интеллигентность? Все вкупе. Вот и не получали они должного отпора. Нет, я, конечно, пыталась… но их было двое, да еще и родственники. Даже мои невинные претензии на частичную независимость в ведении домашнего хозяйства тут же разбивались о стену авторитета матери, воздвигнутого сыном, и подвергались осмеянию. А он был безумно доволен собой… Да и некогда мне было воевать. Каждый день расписан по минутам, когда на руках трое малышей. Я только переживала: как дети будут уважать мать, если в семье ее в грош не ставят? Повезло. Дети по большей части в меня характером пошли.

«Она обожает в себе собственное великодушие?» – удивилась Инна.

«Похоже, Эмма впервые выплескивает перед девчонками правду – безжалостные горькие слова признания в унижении. Для нее это самый тяжелый груз, выпавший на ее долю», – подумала Лена.

– В старости я отказалась ухаживать за свекровью, не стала остатки своей жизни на ее капризы разменивать. Знала по опыту с ее матерью – она тоже одно время с нами жила, – что надо мной она будет издеваться больше, чем над сыном или нанятым человеком. Мне надо силы беречь, чтобы внуков помогать растить. Я, конечно, еду ей готовлю отдельно и стираю, но ни шага не переступаю через ее порог по принципиальным соображениям. Видеть не хочу…

– Мстительная божественная Диана! – удивилась Жанна. – А как же катарсис, самоочищение?

– Никто не знает, на что способен человек, когда задевают его самолюбие, когда его медленно умерщвляют, – мрачно заявила Рита.

– Надо было обратить свой пылающий взор на мужа, – с вызовом заметила Инна.

– Он – следствие, мать – причина, – жестко ответила Эмма. И добавила:

– Пусть вокруг нее прыгают те, кому она делала добро… Правда, не знаю таких, потому что она себя только любит, а других заставляет себя любить. Но кто же насильно станет любить? Если только вид делают... Нет, я понимаю, она мать Федору, он обязан о ней заботиться. Я не собираюсь этому противиться. Сама постоянно напоминаю ему, мол, не забудь то, захвати это… Но я знаю, что даже теперь она была бы рада, если бы ей удалось насолить мне… Любить ее меня никто не заставит.

– Похоже, не дождаться тебе от нее припадков старческой любвеобильности или хотя бы безразличия, – сказала Жанна.

– Я свекра еще застала в живых. Хороший был человек. Тоже, бедный, изнемогал от ее «любви». Раз Бог таких эгоистов не наказывает, мы сами должны это делать, чтобы другим неповадно было издеваться над ни в чем не повинными. Для всех должно приходить время платить по счетам. Я не прощаю ее. Пусть подумает, как жила.

– Говорят, непрощенные на том свете очень маются, – тихо сказала Жанна.

Эмма не услышала ее или сделала вид, что не услышала, и продолжала свою печальную исповедь:

– Мое детство было безрадостным по вине мамы. Но так уж неудачно складывались обстоятельства ее жизни. Она сама из-за этого жутко страдала. Я давно ее простила. А свекровь намеренно издевалась надо мной. Как говорится, г… готова проглотить, если мне от этого станет плохо. Поначалу по своей наивной искренности и открытости я безоглядно принимала все ее советы и часто попадала впросак или делала что-то в ущерб себе, после чего погружалась в самообвинение и самобичевание.

Сначала свекровь показалась мне даже деликатной. Она открыто не выказывала своей неприязни ко мне. Первое время выглядела доброжелательной. А сама мои положительные черты оборачивала неприглядными: вежливость – подхалимажем, доброту – слабостью и зависимостью, экономность – жадностью. Выставляла меня за моей спиной то равнодушной, то расчетливой. Любой мой поступок объясняла только низменными мотивами. «С правдой на лице» лгала. Свихнуться можно. Представляешь, по ее мнению, причина вежливости – страх. Получается, если человека не боишься, то ему можно как угодно грубить? Богатый и независимый по определению должен быть хамом? А как же интеллигентность, респектабельность? Еще пример. Я в праздники не оставалась в компании сотрудников, домой, к семье торопилась, а свекровь утверждала, что будто бы я успевала сбегать «налево». Компрометировала меня ложью. По себе, что ли, всех градуировала? И Федора сделала насквозь лживым.

– Разгромила, разделала свекруху под орех! Наверное, она слышала изречение Геббельса. Он утверждал, что ложь, повторенная несколько раз, становится правдой, – заметила Инна.

– Она намеренно создавала в сыне гадкое представление обо мне, вызывала в нем досаду, разочарование, непонимание. Внушала ему чувства недоверия, ревность. Сама «запускала» сплетни, а другие довершали ее черное дело, доводя их до сведения моего мужа. А потом еще и она, будто бы защищая сына от «нелепых слухов», старательно, с подробными комментариями рассказывала ему о них. Интриганка. Ведь говорят же, что самый короткий путь для достижения гадкой цели – ложь. Вот она с успехом и пользовалась ею.

– Источник сплетен быстро забудется, а смысл и дурная слава останутся, – объяснила суть «явления» Лера.

«Так и стоят у меня перед глазами юные, распахнутые миру, чистые глаза Эммы», – подумала Лена.

– Угар беспричинного дозволенного зла заражает, – расчетливо-непринужденным тоном заметила Инна.

– Ты прозорлива как Кассандра, – поняв ее тонкий намек, усмехнулась Эмма. – Никогда я не стану такой, как моя свекровь. А ее я просто игнорирую и не прощаю. И это, с моей точки зрения, самое сильное наказание.

«Эмма всегда была такая строгая, правильная, скромная. Обидчивое упрямство придает ее лицу отпечаток твердости или она на самом деле сделалась железной леди? Только зачем она сразу взяла обвинительный тон?» – подумала Жанна.

«Обычно ирония Эммы несла в себе скрытый или, по крайней мере, скрываемый характер. Это у Инны она прямолинейно била не в бровь, а в глаз без всякого камуфляжа. А теперь они поменялись ролями?» – удивилась Лиля.

– Мне никак не хотелось верить, что свекровины подвохи преднамеренные, что у нее искаженный взгляд на людей и их отношения. Но то были целенаправленные обманы и глумления, которые ни в какое сравнение не шли с тем, что я слышала из рассказов подруг. Она вытаскивала из себя все самые гадкие, самые низменные качества, приписывала их мне и умудрялась распространить на всех женщин. Тоже мне, эталон! Знала его мамаша толк в подлости. Я многократно пыталась поговорить с мужем, объяснить свою невиновность, но он уклонялся от давно назревших проблем или категорически защищал мать.

– Между правдой и мамой он всегда выбирал маму. Вот в чем корень всех твоих проблем. И в этом он видел свое право на ложь и на всё остальное, с этим связанное… – сказала Лера, глядя в окно, будто рассматривая что-то бесконечно удаленное. – Именно это понимали те девушки из общежития, которые хотели остеречь тебя от ошибки.

– А я не понимала, почему не складываются у меня отношения с мужем, ведь для меня семья всегда была на первом месте, во имя нее я забывала о своих амбициях. Мне не нужны были компании, если в них не было Феди. Я узнала, что свекровь оговаривала меня, когда у нас было уже трое детей. Мать преподносила сыну обо мне всякую гадость, а он с готовностью верил каждому ее слову и следовал ее советам. Так она успокаивала его совесть, умышленно подготавливая к распутству. Не обделена была фантазией. Кто знает, может, сюжеты черпала из собственного опыта? Исподтишка крысятничала и всегда смотрела на меня «с любопытством преступника, разглядывающего свою жертву». Мстила мне за что-то свое, мною незнаемое?