Вкус жизни
Шрифт:
– Много позже я неизбежно научилась оставлять и отпускать мужчин, без слез, просто вспоминая их недостатки. Мол, что испытывала? Гадливость, стыд, омерзение?.. И это был огромный плюс. Уже не хватало энергии на инициативы романтического, бескорыстного добра. Много чего неожиданного возникало на моем пути. Мужья были, мужчины не встретила. Не знаю, бывают ли удавшиеся судьбы? Даже Чехов не верил в любовь. «Любовь – это нечто великое, что было в прошлом и что будет в будущем, но не в настоящем». Не встретил он настоящей женщины, такой, чтобы он смог написать что-то другое, более оптимистичное.
Вот Марго утверждала, что «в покое и равновесии нет развития, а потому вечного счастья не может быть теоретически, что не бывает чувства длиною в жизнь. Рано или поздно в любой семье возникает исчерпанность
Подруги молча слушали. Понимали, Лиле надо выговориться, выплеснуть наболевшее. А Лена подумала: «Нагородила слов! Ворохом эмоций засыпала. Конечно, все правильно говорит, но я бы тут одной фразой обошлась».
– Сколько лет на мужей ухлопала, и никакой отдачи. Дикие фантазии бледнеют перед твоими рассказами. Есть от чего прийти в отчаяние, – вздохнула Жанна.
– Ох, и насолили тебе мужчины, – посочувствовала Лиле Аня. – У мужчин получается так: надоели проблемы в семье – бегом от них к бутылке. Загорелся – помчался искать новое счастье. Любить не умеют. Пока они молоды, секс ставят на первое место, водку на второе. А потом наоборот.
Сказала и рукой махнула: чего, мол, теперь говорить.
«Тоже мне эксперт по семейным вопросам. Каждый судит о ярмарке по своей выручке», – насмешливо фыркнула про себя Инна.
– Так ведь не все плохие. Хороших много, – тихо произнесла Жанна.
Ее слова были встречены длительным молчанием.
Первый муж
А Лиля словно отключилась. И побежали, побежали виденья… воспоминания вдруг нахлынули разом, беспорядочно, безжалостно… Прошлое не убирает за собой последствий. Ничего не стирается из памяти, все намертво врезается.
…Первый муж. Мать как щупальцами спрута охватывает его, заполняет всего без остатка. Она – его Вселенная, а не женщина, которая делит с ним ложе, обихаживает его, растит их ребенка. Она – родная, навсегда вошедшая в его сознание единственно преданной, не может быть вытеснена какой-то там чужой женщиной, удел которой – прислуга, нянька, пусть даже если бы она нянчилась с ним уже вдвое больше, чем нянчилась с ним мать. Каждое слово матери – доброе или заведомо лживое – для него закон. И не может тут быть ни размышлений, ни рассуждений. Это как вера в Бога. Бог есть, и он всегда и во всем прав. И точка. Это выше разума, это как инстинкт у животного. Она зовет – он идет. И при чем здесь семья, если говорит, если требует мать. Его сердце заполнено любовью к матери, и в нем нет места для любви еще к кому-то. Даже отцу там не было малюсенького уголочка. Как смогла внушить ему такое безграничное почитание обыкновенная хитрая женщина?
Кем закладывается в человеке прекрасная возвышенная душа, полная благих намерений, или гадкая, подлая? Богом, многими тысячами поколений предков? А родители ее только чуть-чуть корректируют? Но, видно, не чуть-чуть… Может, он родился таким? Только что вылупившийся цыпленок тоже следует за тем, кто первым появится перед ним. Но даже птица, повзрослев, покидает родителей. Так запрограммировано природой…
И вдруг я прозрела, вспомнив, как часто мать буквально часами восторженно нахваливала сына. Помнится, мне было неловко выслушивать не очень заслуженные дифирамбы, а он светился от счастья. Лестью добивалась такой привязанности! Сын был единственной выигрышной картой в ее игре, он для нее знаменовал весь мир. Она хотела, чтобы он любил только ее. От ее воспитания его вечное недовольство их молодой семьей. Он ей был нужен, и она умышленно не готовила его к отрыву от себя, к будущему нормальному браку. Она тщательно оберегала его от долгих надежных привязанностей к другим женщинам. Но в студенческом коллективе ее материнские чары на время ослабли, и он вышел из-под контроля. А я, глупая, так самозабвенно отдавалась первой влюбленности, так верила в счастье! Я была с ним ласкова и нежна и не замечала, что он только принимал
мою любовь…Позже, когда разошлись с ним, вычитала, что такое поведение называется эдиповым комплексом. Для таких сыновей единственная в их жизни женщина – мать. И как я затесалась в этот нерасторжимый союз?.. Возможно, такая непостижимая любовь – привилегия ущемленных людей. А я-то сначала никак не могла понять: что так меня в нем возмущает?.. Теперь это не суть важно.
Увидев свою свекровь, я почему-то сразу многое в ней поняла, но не поверила, что ей совершенно нет дела до того, что у сына теперь кроме нее есть еще кто-то, кого можно любить. У меня возникали сотни нетерпеливых вопросов к мужу. А он не хотел ничего объяснять, разражался криками, истерикой. Вместо спокойного диалога говорил с интонацией выяснения отношений, упреков, создавая этим еще более неприятную и запутанную ситуацию.
Ведь как люди беседуют: один спросил, другой ответил. Все просто. А с моим мужем нормально говорить было невозможно. Он сразу ерошился: что ты этим хотела сказать? что ты имела в виду? Ты хочешь меня унизить, захватить власть в семье? И понеслась писать губерния… Зачем мне искать двусмысленности, тайные подкопы и черт знает что еще? Зачем ему эта странная способность завуалировать элементарное, делать из мухи слона, задалбливать дурацким многословием? Чтобы заткнуть мне рот, не дать высказать свое мнение, не позволить точно и четко обозначить проблему? А его мать на мои прямые вопросы после ее очередной пакости просто молча смотрела мне в глаза неподвижным стеклянным, ничего не выражающим взглядом. И я терялась.
Мою свекровь можно понять. Она теряла слишком много: внимание сына, деньги. Но это же дикий противоестественный эгоизм! А я-то надеялась, что муж защитит меня от всех возможных невзгод в их семье. Ведь для чего еще нужен мужчина? С остальным я сама могла справиться... Всегда хочешь чего-то большего, надеешься на лучшее, а дождешься или нет – это другой вопрос. Здесь всегда есть варианты, и они часто не в пользу женщин.
А он верил: мама для него – все. Она и теперь, когда он женат, по-прежнему будет о нем заботиться, беречь, пока сама жива. Вот она даже свою любимую детскую скрипку сожгла у него на глазах, потому что та его раздражала… Хоть чем-то старалась блеснуть, запомниться, заслужить его любовь… Но когда мы уже жили отдельно и вдруг заболели гриппом, она не захотела прийти на помощь своему сыну. Побоялась заразиться. Так и сказала. Я была потрясена, а он не удивился, будто не заметил… А вот прийти и нагадить мне она не забывала… У нашего сыночка тогда случилось тяжелейшее осложнение. Ничего. Сама выходила. Выиграла битву за его жизнь. Я сильная. А для него это событие не стало из разряда заметных. Желания мамы – эти да, самые важные. Другая мамаша, видя мою заботу о семье, сказала бы сыну: «Держись за эту женщину, с нею не пропадешь. Она горой за тебя». А эта…
Почему между нами не стало душевной близости, когда мы появились в квартире его матери? Ведь была же. Может, мне только казалось? Ни ласкового, ободряющего слова, ни нежности. Как отрезал. Инстинктивно боялся ревности матери, боялся своей любовью к жене обидеть ее, вроде как предать?.. А она выискивала в моем поведении малейшие недостатки и своим ехидством и оскорблениями принижала меня, стремясь изжить в сыне то чувство влюбленности, которое еще теплилось в нем. А не найдя к чему придраться, в мое отсутствие оговаривала, настраивая его против меня. Ранила бездушно, безжалостно, с удовольствием, с улыбкой. Наверное, мстила за что-то свое несостоявшееся, мною незнаемое. Мне было жалко мужа. Он тоже страдал… Оказалось, не из-за любви ко мне. Самолюбие страдало…
После бесед с матерью он становился невыносимым, а она торжествовала: не выпустила сына из своих рук, он по-прежнему ставит ее на первое место, и так будет всегда! А ее сын, обсуждая только с ней свои дела, все дальше уходил от меня, все глубже погружался в омут ее лести и лжи.
Она не хотела нашего ребенка. «Только аборт! Ничего с ней не случится. Все женщины через это проходят. Сама проявила беспечность. Предохраняться – ее дело». «Ему будет трудно с твоими детьми. У него слабое здоровье». – «У вас оно тоже было слабое, но вы же рожали». – «Я тоже делала аборт. Хотела для себя пожить». – «А я не хочу для себя», – возражала я.