Вкус жизни

Ее печальные черные глаза в этот момент отсвечивали лилово-синим, как цейсовские линзы современного прибора, что придавало ее лицу особую обреченность. Взгляд был мучительно и напряженно прикован к одной точке, чуть выше экрана телевизора.

– Что до тебя, дорогая, то вот тут оправдания тебе нет! Потребовалась следующая попытка. Хотелось надеяться, верить. Изголодалась, тепла захотелось… И перед этим вывернула душу как карманы. И к чему это привело? Опять обожглась. Такая вот странная подробность…Все мы крайне падки на гормон счастья. Только «наука побеждать» нужна не только в армии, – сказала Жанна. – Знаешь, как у меня на родине старики говаривали? Получила свою порцию счастья и больше не вымаливай у Бога. Разобидится.

– Выразительный, предельно четкий, безупречно-убедительный комментарий, – обронила Алла. И Рита поняла, что Аллу тоже интересует и беспокоит ее судьба.

А Кире дневник Ритин припомнился. Рита сама давала ей читать его в минуты грустных откровений.

Она писала о первом муже: «Увидела тебя в поезде слабеньким – ты не в силах был бороться со сном и заваливался на сидящую рядом немолодую женщину, – и тепло разлилось в груди. Так вдруг захотелось быть на ее месте, шептать «люблю», оберегать от всех предстоящих бед, идти рука об руку. Быть единственной для единственного. А в данный момент защитить от тетки, которая сердито сбрасывала твою голову со своего плеча. (Она не женщина, она не мать!) Говорят, надо слушать свой внутренний голос и подчиняться. И я поверила».

«Мое чувство к тебе просто и естественно, как приход весны, как восход солнца, как запах цветов… Это состояние милостивого просветления объединяло меня с лучшей частью прекрасного мира, где каждое слово значимо, где каждый жест говорил о любви».

– Помнить можно и за плохое, – каким-то посторонним голосом произнесла Аня. Сказала, как выдохнула из себя что-то тоскливое.

– Не задевая самолюбия! Непростительное легкомыслие уравнивать в правах ангела и демона. Не мечи икру. С чего это ты вздумала мужа жалеть? Напыжилась! Он-то жестко тебя задевал, и я что-то не заметила, чтобы при этом горевал. Отчетливо помню, как при мне тебя оскорблял и третировал, устраивал сцены, кричал, простирал вверх руки да еще имел наглость называть свои грубости шутками. Он же чудовище! Тоже мне – моду завел! Юмором разряжают градус нервной обстановки, но не оскорблением и унижением человеческого достоинства. Подфартило – нечего сказать! – вспыхнула Инна. – Усвой простую истину: он был желчный, грубый, ни в грош тебя не ставил. Все норовил уколоть. Он убежденный противник равенства мужчин и женщин. Он же спал и видел, как бы припахать тебя. На фиг ему твои тонкие психологические переживания. Не стал он их препарировать и филигранно оттачивать. Не знал он и не хотел знать, что равновесие добродетели и красоты возможно только в отсутствие стрессов. К тому же в молодые годы мужчин больше интересует наше тело, чем образ мыслей. У них, видите ли, в это время преобладает культ красоты и наслаждений… Я же знаю их вдоль и поперек.

– Как я устала слышать этот идиотский довод. Не все мужчины такие, – с непередаваемым отвращением дернула плечами Рита.

– Те, которые сексуально озабочены. У таких мужчин, когда они завоевывают очередных женщин, семьи не существуют. Небезосновательно утверждаю. Я же тебе еще много лет назад доказывала, что таких чумовых мужей надо сразу безжалостно «сбрасывать с парохода» и проклинать, иначе вся жизнь коту под хвост пойдет, а в старости поздно будет разбираться, да и не к чему. А ты все: любовь, любовь… Десять лет на него угробила.

– По большому счету, ты права. Было бы за что клясть, а за этим у нас дело не станет. Каждому нужен свой Аустерлиц, Ватерлоо или Измаил, – рассмеялась Лиля.

– Ну не Цусима же! Ироничный подход к неразрешимым семейным проблемам более жизнестойкий, чем слюнявый. Этому учат нас мужья.

– Крамольная мысль. Ты слишком цинична, – остановила Инну Рита.

– …Мужчины утверждают, что женщины не понимают юмора. Интеллектуальный, тонкий еще как понимаем! А грубый, мужской, тот, что ниже пояса, не хотим воспринимать. Как-то по телеку шла юмористическая передача: там все падали. И женщина свалилась с лошади. Одежда на ней задралась, «батоны» из выреза блузки вывалились и некрасиво разнеслись по плечам, полные ноги раскинулись жутко противно. Она лежала на траве и вульгарно хохотала. Я была в ужасе, а мой третий муж чуть ли не икал от восторга. Когда я, расстроенная и рассерженная, ушла на кухню, он мне вслед «запустил», мол, помешалась на эстетике, юмора не понимаешь! – возмущенно рассказывала Лиля.

– А вот шутим мы на самом деле меньше, – сказала Лера.

– Что правда, то правда, – подтвердила Жанна.

– До шуток ли, после того как напляшешься в две смены – на работе и дома, – огрызнулась Лиля. – Ты представляешь себе мужчину искрометно шутящим, после того как он два выходных подряд проведет дома, выполняя вместо жены все домашние обязанности? Скорее всего, он, бешено матерясь, станет клясть жизнь, семью и все, что с нею связано.

– У меня есть неженатый одноклассник. Такой был веселый, компанейский парень! А когда умерла его мама, а потом и сестра, которые с ним нянчились, то стал он скучным занудой, – сообщила Аня. – Куда его юмор делся?

– Домашний быт съел, – рассмеялась Жанна. – А что бы с ним стало, если бы ему пришлось нянчиться с женой, детьми и внуками?

– Наверное, повесился бы, – рассмеялась Лиля.

– Вот вы тут о шутках заговорили, и я сразу вспомнила друга моего мужа. Шуточки так и выскакивают из него. И все больше короткие, мягкие, добрые. Например, едем мы как-то за грибами. Мой муж просвещает друга на предмет характеристик грибов, высказывает свое мнение об их вкусовых достоинствах. Мол, польский гриб – брат белому. А Николай Сергеевич ему влет, не задумываясь, отвечает: «Брат, только двоюродный». И сразу стало ясно, что у него другая шкала распределения вкусовых предпочтений. Умные, тонкие экспромты друг выдает, естественно, без всякого гонора, не красуясь. Шуток бросает на единицу времени столько, что всех не упомнишь. Хоть записывай за ним. От них на душе спокойно и радостно становится.

Бывало, встретятся с моим мужем, и давай друг друга дружелюбно подначивать. Я тоже вступала в игру, настраиваясь на их волну. Мы вместе хохотали. Такая прекрасная разрядка после напряженной рабочей недели… И никакой пошлости. И никогда ниже пояса. Слабые или больные места друг друга не трогали, щадили самолюбие. Не искали случая, чтобы больнее ущипнуть. Друг любил поддразнивать моего мужа тем, что рыба, пойманная им, за год «вырастала» в его видении вдвое, а Саша «в отместку» проезжался по его страсти к хорошим снастям.

Как-то наловил мой муж мелких окушков на уху – крупная рыба в тот день не брала, – так Николай Сергеевич с хитреньким видом спросил: «Ты сразу их будешь готовить или сначала доведешь до кондиции?» И тут же предложил оставить их в колее с водой, что образовалась после дождя возле нашего гаража. А потом с самым серьезным видом добавил: «Лужа может быстро пересохнуть. Пожалуй, лучше помести их в ванну. Там им самое подходящее место. Этой рыбе совсем чуть-чуть – месяца три – надо бы покормиться».

Что их объединяло? Они ничего не выгадывали из дружбы. Ясные, определенные были отношения, без фальши. В друзья друг к другу не набивались. Само собой у них сложилось. По душе.

– Он ему дороже брата? – зачем-то спросила Инна.

– Это разные, несравнимые категории, – ответила Алла.

– Ты и на рыбалку ездишь? – удивилась Аня.

– А почему бы и нет. На природе не думается, только чувствуется. И всё только хорошее, радостное. Будто отсекается все трудное, что возникало в течение недели.

Наверное, Алла хотела настроить подруг на приятный лирический лад, но продолжения беседы в том же русле не получилось. Видно, не стоило ей заводить этот разговор, не тот душевный настрой. Женщин сегодня «цепляли» только грустные темы.

– Человек не исчерпывается умом и наличием юмора. Я бы сказала, существо человека не ум, а совесть. Терзание совести – наш великий инквизитор, он делает из нас людей, не позволяет стать абсолютными скотами. – Это Лера подала голос, остановив тем самым приятные ностальгические воспоминания Аллы.