Владимир Ост

– Ха-ха, волнуетесь? – сказал Наводничий и глянул через зеркало заднего вида на друзей, сидевших за его спиной. Понизив голос, нарочито зловеще, как актер, читающий на радио детективную историю, Василий добавил: – Банда маньяков вернулась на место преступления. Тут и там дымились трупы замученных милиционеров.

– А почему дымились? – сказал Осташов. – Маньяки их сожгли из огнемета?

Василий не ответил.

Некоторое время они ехали в молчании.

Осташов вспомнил видение, захватившее его, когда они мчались по мосту к Балчугу. Ему стало интересно, каким образом станут развиваться события в истории со скифским воином и жрецом, но это видение (подобно и другим снам, которые время от времени посещали его наяву – как серийные, с продолжениями и дополнениями, так и одиночные), – это видение не могло возникнуть по заказу. Фантазии всегда накатывали на Владимира спонтанно, без причин и, тем более, без усилий воли. Сейчас, видимо, был не самый удачный момент для такого рода грез, и потому история с воином и жрецом не возникала.

Съехав с моста, Наводничий направил машину на набережную, обогнул Кремль, свернул еще раз направо у дома Пашкова, затем ушел с Моховой на Воздвиженку.

– Ну что, мужики, кто куда? – сказал Григорий. – Мне домой надо. Васек, сбросишь меня где-нибудь у метро?

– Ну вон, сейчас «Арбатская» будет, – сказал Наводничий. – Пойдет?

– Пойдет. А вы куда?

– Мы в редакцию, да, Вованище?

– В какую? – спросил заинтригованный Хлобыстин.

– В «Комсомолку», – сказал Василий.

– А зачем?

Наводничий свернул на бульвар, остановил «семерку» рядом с подземным переходом и заглушил двигатель.

– Да я тут попросил Вову сделать текст про ястребов в Кремле.

– В смысле?

– А Вова тебе не говорил?

– Никто мне ничего не говорил.

– Ну, в общем, видишь как? Я же этих кремлевских ястребов уже по стольким газеткам распихал – туши свет! И каждый раз надо для каждой редакции по-разному писать. Чтобы они потом не говнились, что я им впариваю старую текстовку из чужой газеты.

– Ну понятно, – сказал Хлобыстин с видом матерого журналиста.

– Ну вот. Ну и, в общем, я недавно договорился с одним парнем из «Комсомолки» – у них, оказывается, такого материала еще не печаталось, про ястребов. Хэх, я даже удивился. Я почему-то решил, что кто-нибудь им давно уже это дело продал. Короче. «Комсомолке» кремлевские ястребы нужны. Как, кстати, и «кремлевским ястребам» нужна «Комсомолка».

– В смысле? – спросил Григорий.

– Да это так, каламбуревич. Но, знаешь ли, в каждом каламбуре есть доля… Блин, что-то я растекаюсь по древу… Чего сказать-то хочу? В общем, Гриш, я уже про этих ястребов просто физически ничего писать не могу – двадцатый раз клебздонить новый текст про одно и то же. Это – вилы.

– А-а. А я думал, ты только фотаешь.

– Ну да. Но иногда они сами писать не хотят, а без заметки ставить карточки тоже не хотят. Ну вот тогда я им леплю и текстяры.

– Ну и что? А при чем тут Вовец? – сказал Григорий и, повернувшись к Осташову, спросил: – Ты чего, писателем заделался?

– Да каким писателем? Просто этот пристал, – сказал смущенно молчавший до этого момента Владимир и кивнул на Василия, – как репей. Ну, я и написал заметку. Но, кстати, больше, Вася, можешь не рассчитывать. Я целый день промудохался с этой ерундой, – с этими словами Осташов достал из внутреннего кармана куртки сложенный вчетверо лист бумаги машинописного формата и протянул Василию. – На, возьми, а я тогда наверно тоже с Гриней на метро пойду. На фиг мне с тобой в редакцию тащиться? Отдашь им там, и все. Если, конечно, это годится, – Владимир, прикусив губу, глянул на репортера, погрузившегося в чтение рукописной заметки.

– Мне-то дайте тоже почитать, – обиженно сказал Хлобыстин.

Владимир решил, что Григорий, видимо, ревнует – чувствует себя несправедливо отстраненным от общих дружеских дел, хотя, если уж по справедливости, дело это все-таки было не общее, а сугубо наводничьевское. Надо было, конечно, раньше сказать Гришке про заметку, подумал Осташов, но ведь никто от него нарочно и не скрывал этого – просто разговор как-то не заходил. Между тем, Хлобыстин и впрямь ощущал обиду. Но не на отстраненность от общества друзей, как решил Осташов, а на судьбу вообще. В данном случае – на то обстоятельство, что вот ему, Григорию Хлобыстину, Наводничий не предложил написать заметку для газеты. А почему? Потому что это бесполезно, Григорий просто не в состоянии написать ничего путного. И Григорий знал, что Василий это понимает. Словом, Хлобыстин почувствовал собственную ущербность, и ему было чертовски неприятно. При том что ни Василий, ни Владимир не считали Григория неполноценным и никогда не давали поводов для подобных обид.

– Да-а, ха-ха, оригинально, конечно, но… даже не знаю… – сказал Наводничий, дочитав текст, и передал бумагу Хлобыстину.

– Ну не катит, так не катит, – с деланным равнодушием сказал Осташов и, взявшись за край листа, потянул его из рук Григория. – Я же тебя предупреждал: какой из меня, в жопу, журналист?

Владимир тянул бумагу на себя, но Хлобыстин не выпускал ее, и они стали вырывать листок друг у друга, стараясь при этом не порвать.

– Э, алле, отдайте сюда, – заорал на них Наводничий. – Вы чего? – Василий повернулся, всем корпусом подался к заднему сиденью и тоже вцепился в бумагу. – Да уберите вы оба свои грабли! – Василию наконец удалось отнять материал у друзей. – Как я это в редакцию отдам?! – он стал расправлять изрядно помятую бумагу. – Мало того, что не напечатано, а ручкой написано, как в каменном веке, так еще измяли, придурки. Ну писец, вообще, полярный зверь.

– Ну я же не дочитал, бубенть, – возмутился Григорий. – Дай взад, ты!

– Перебьешься. В газете почитаешь, – Наводничий достал из кофра папку для бумаг, положил в нее заметку Осташова и спрятал папку обратно. – Дикари!

– Так чего, ты отдашь это в редакцию, что ли? – осторожно спросил Владимир.

– Ну а что делать? – ответил репортер. – Я уже договорился на четкое время. Отдавать материалы и карточки вовремя – это часть профессионализма.

– Василиск, дай почитать, не будь сволочью, – сказал Хлобыстин.

– Блин, да обычный текст, чего там читать? Уже нету времени, я и так опаздываю на встречу. Давай, Гриш, правда, вали, если валишь, а мы поедем.

– Ну и ехайте.

Григорий стал нервно дергать за ручку открывания двери, но механизм заклинило, дверь старой машины не поддавалась.

– Гришаня, ну чего ты гонишь? – сказал Наводничий. – Ну, как дети, ей богу. Ну хочешь, дам почитать, но тогда поехали с нами, по пути будешь наслаждаться творением великого автора, ха-ха.

– К черту вас, дятлов. У меня тоже нет времени, мне пора.

Дверь все не открывалась.

– Бля, ты хоть когда-нибудь свой драндулет ремонтируешь? – сказал Хлобыстин. – Давай, сам дверь открывай, я уже задолбался.

– Слышь, Вась, я все-таки наверно с Гришей выйду, – сказал Осташов и открыл дверь со своей стороны, он испытывал некоторую неловкость перед Хлобыстиным и хотел по пути поддержать его. – Давай, Гриш, вылазь через мою дверь.

Владимир быстро покинул салон, за ним стал выбираться и Григорий.

– Вась, мы пойдем, пока, – сказал, наклонившись к проему двери, Осташов.

– Куда «пока»? Поехали со мной, – сказал Наводничий.

Хлобыстин наконец вылез из автомобиля и, сказав: «Будь здоров, жмотяра», захлопнул дверь.

Василий тоже выскочил и крикнул через крышу «семерки»:

– Вованище, ну ты-то куда? А вдруг там надо будет сразу что-то поправить в тексте. Я, что ли, за тебя должен это делать? Садись, и поехали, я тебе говорю! Дело надо до конца доводить.

– Да?

– Да.

– Ладно, Гриш, – сказал Осташов, – мне тогда все-таки нужно ехать.