Владимир Ост

– Как хочешь, – ответил Григорий. – Я порыл домой. До вечера, писаки. Чур, я в первой паре на бильярде играю.

Лицо Хлобыстина, к удивлению Владимира, уже вновь излучало радость жизни, или, как уже было отмечено, – предвкушение приятного вечера в пивной, в данном случае – в мультипликационной студии.

– Чего стоишь? – сказал Владимиру Наводничий. – Садись.

* * *

– Садись где-нибудь здесь. Я спущусь на шестой этаж, покараулю Баринова у кабинета и с ним сюда приду, лады? – сказал Осташову Наводничий.

Василий вышел из двери, оставив Владимира в небольшом зале кафе на седьмом этаже здания на улице Правды, где, кроме редакции «Комсомольской правды», занимавшей целый этаж, находились редакции и представительства как минимум пятнадцати газет, журналов и издательств.

В этом кафе практиковалось самообслуживание, поэтому Осташову, чтобы взять себе что-нибудь, пришлось встать в очередь из нескольких человек, которая выстроилась вдоль витрины, оборудованной спереди полочкой для перетаскивания подносов.

Перед ним в очереди стояли двое мужчин: один – худенький парень в свитере, а второй, постарше и с брюшком, был в пиджаке, но без галстука.

– Ты свой хвост уже срубил? – спросил мужчина в пиджаке.

– А почему вылез хвост? Я же сделал точно, сколько ты просил, – сказал худенький в свитере.

– Ну так сверстали. Я, что ли, виноват? Иди – там строк пятнадцать надо срезать.

– Пятнадцать?

– Где-то так, пятнадцать, – сказал мужчина в пиджаке. – Или двадцать.

– Блин, я этих художников поубивал бы. Даешь гениальный текст, а им плевать, лишь бы свои иллюстрации напичкать.

– Не стучите лысиной по паркету, – процитировал коллег-классиков мужчина в пиджаке.

– Ладно, сейчас поем и срублю, – упавшим голосом сказал парень в свитере, словно «хвост», который ему предстояло удалить из заметки, был не лишним куском текста, а его собственной плотью.

– Не делай из еды культа, – снова процитировал пиджачный мужчина и добавил от себя: – А делай культ из работы. Иди прямо сейчас, потом будешь набивать свою утробу.

Шепча себе что-то под нос – видимо, проклятия в адрес художников и верстальщиков, – журналист в свитере удалился.

Тем временем очередь сильно продвинулась, мужчина в пиджаке взял себе сосиски с рисом, кассирша пробила ему чек, и он удалился. Осташов при виде пиджаковых сосисок подумал, что и самому неплохо бы подкрепиться более основательно, и попросил себе того же блюда и томатного сока и, расплатившись, занял свободный столик, усевшись спиной к стене.

Владимир огляделся. Большинство из примерно дюжины столов в зале было занято.

Осташов впервые видел журналистов так близко (Наводничий – не в счет, потому что он был, во-первых, вольный стрелок, не состоящий на службе ни в какой редакции, а во-вторых, – свой человек, Василия Владимир воспринимал, прежде всего, в качестве приятеля).

В окружении людей, чьи статьи вся страна ежедневно читала в центральной прессе, Осташов испытывал некоторый трепет. Что-то вроде того, что, надо полагать, в позапрошлом веке испытывали всякие Наташи Ростовы, когда попадали на бал – робость и одновременно желание показать себя более значимым, этаким гусаром. Если, конечно, использовать сравнение с гусаром применительно к Осташову, а не к девушке на балу. Кстати уж отметим, что его недавнее мнение обо всех людях без исключения как о никчемных придурках здесь, в буфете для журналистов, ему на ум отчего-то не приходило.

Между тем, демонстрировать гусарское ухарство, поедая тривиальные сосиски с рисом, было проблематично. Следует вдобавок признать, что из этих двух чувств превалировала все-таки робость, которую сильно подпитывало беспокойство по поводу слов Василия о том, что заметку, возможно, придется быстро доработать прямо в редакции. Осташов ведь соврал, когда сказал, что промучился с текстом целый день. Он маялся не целый день, а целых два дня плюс целую бессонную ночь. Сейчас он очень затруднился бы точно подсчитать, сколько зачинов написал и забраковал, так и не сумев продвинуться к сути заметки, прежде чем сообразил, каким образом вообще браться за тему. Правда, после долгих терзаний у него в конце концов все пошло, как по маслу, однако поправить сделанное (если понадобится), поправить вот так, на скорую руку – это было определенно выше его сил, и Владимир опасался сесть в калошу. Данное обстоятельство беспокоило Осташова даже больше, чем вероятность того, что выстраданную им заметку сразу признают мертворожденной и не поддающейся реанимации. «Как там Вася сказал, зовут этого типа, за которым он пошел? – попытался вспомнить Владимир. – А, да, вроде Баринов, редактор отдела».

Занятый размышлениями, Владимир не заметил, как съел свою порцию и как к нему подошел Наводничий с мужчиной лет тридцати пяти, солидным, неспешным, в деловом костюме.

– Знакомьтесь, – сказал Василий. – Это редактор отдела, для нас он – главный редактор, Баринов Игорь… э-э, Игорек, как тебя по отчеству?

– Да ну! Давай по имени, – ответил начальник отдела и протянул руку вставшему со своего места Осташову.

– А это автор – Володя, – закончил церемонию знакомства Василий. – Осташов.

– Так, а текст… у кого? – спросил у Владимира Баринов, когда все трое сели за стол.

– Здесь, – сказал Наводничий, – сейчас дам.

Он достал из кофра папку, из папки – заметку.

– Только, Игорь, не обессудь – тут не на компьютере напечатано, и даже не на машинке и… малость помято, – сказал Василий. – Ну, в общем, так уж получилось.

Он вручил Баринову лист бумаги и направился к витрине, рядом с которой в это время как раз не было ни одного посетителя.

Редактор отдела сосредоточился на рукописном тексте.

Владимир сидел, как начинающий йог на острых гвоздях. И очень обрадовался тому, что Наводничий довольно скоро вернулся к столу.

Усевшись, Василий поставил перед собой тарелку с жареной свининой и пюре, а также чай с лимоном и с жадностью накинулся на еду.

– Ну, что скажешь? – спросил Наводничий Баринова.

Тот не ответил, продолжая читать. Осташов, чей невидящий взгляд до этого блуждал по залу, украдкой посмотрел на редактора и обнаружил на его лице улыбку. «Чего он так долго? – подумал Владимир. – Там написано-то – всего-ничего. И все разборчиво». Проследив за направлением взгляда Баринова, Осташов увидел, что редактор, похоже, принялся перечитывать заметку с начала.

Владимир не вытерпел напряжения, встал, спросил: «Кому-нибудь что-нибудь взять?» – и, получив отрицательный ответ и от редактора, и от Василия, пошел к кассирше.

– Я э-э… в шоке, – сказал Баринов, оторвавшись наконец от текста и улыбнувшись фотографу. – Да-а… Что тут скажешь? Так у нас не пишут.

Наводничий воспринял эти слова как приговор.

– Ну ладно тебе – сразу уж прям так, – приглушенным голосом сказал он. – Человек первый раз в жизни для газеты написал. Ну а что? Все когда-то как-то начинают. Знаешь, Вова – толковый парень и… он мой дружбан.