Владимир Ост

– Дамы и господа! – сказала она поставленным дамским (именно дамским, а не просто женским) голосом. – «Галерея F» имеет честь представить вашему вниманию инсталляцию Анастасии Лисогорской «Возвращение». Анастасия, прошу вас.

Под аплодисменты девушка в черном вечернем платье, которую Владимир и Василий приняли за сотрудницу галереи, грациозно откинув полог, жестом пригласила посетителей во мрак бархатных комнат. Теперь не оставалось никаких сомнений, это и была Анастасия Лисогорская.

Присутствующие неспешно, гуськом потянулись к проему.

Анастасия, пропустив под полог первых зрителей, отпустила его и отошла в сторону.

Между тем, людской ручеек, текущий к черному гроту, через несколько минут не иссяк, как можно было бы ожидать, а наоборот, стал полноводней: свежие ряды публики, в основном молодежи, вваливались на выставку волна за волной.

Через полчаса в белом зале уже было тесно. Осташов в основном стоял у стены, рассматривая посетителей, многие из которых выглядели довольно экстравагантно, и время от времени совершал челночные вояжи к котлу с пуншем.

– Глянь-ка, сколько народу понабилось, – сказал, проходя мимо, Наводничий. – А ты, как я вижу, уже слегка нарезался?

Осташов действительно был слегка навеселе, но при этом совсем не весел. Он чувствовал себя чужим среди этих людей. А главное, ощущал некоторую ревность, ведь и он мог бы выставлять в галереях свои работы. Однако, перебрав в памяти картины, украшавшие стены его скромной комнаты дома, Владимир как никогда ясно понял, что ничего из написанного им на холстах не годится для выставления на суд публики. И ему стало бесконечно грустно.

Что же делать?

Стало невмоготу жарко, и Осташов бросил куртку на стул.

Желая развеять тоску, он стал прохаживаться по залу. Столкнулся в толпе с Василием.

– Это и есть светская тусовка? – спросил Владимир.

– Ну, так, полусветская.

– Ты здесь хоть кого-нибудь, кроме Насти, знаешь?

– Мелькают некоторые.

– Вон, глянь, на кекса. В смокинге и в ушанке, видишь? Вроде знакомое какое-то лицо. У него кочан, интересно, еще не взмок? Понтярщик.

– Это же Америка. Не помню, как его фамилия, но его все зовут только так – Америка. Он еще в одном фильме снимался, играл там музыканта, и в фильме его тоже звали Америка.

– Да, вспомнил, правильно, снимался. Я тоже не помню, в каком фильме, но, в общем, я понял, о чем ты. Слышь, а вон тот в сисю пьяный, ну, которого другой держит, чтоб он не рухнул.

– Какой? Тут половина пьяных или обкуренных.

– Ну тот, который сейчас к Лисогорской подгреб. В голубом костюме и розовой сорочке.

– А, ну это известный тусовщик – Вадик Бардо. Он сейчас, кажется, какую-то передачу начал вести по телеку. Кстати, я тут многих уже поспрашивал, что они думают о выставке. Пора уже и у Насти выспросить, как она, довольна презентацией?

Только Наводничий (за ним поплелся и Осташов) подошел к Лисогорской, как, опередив фотографа, ей под нос сунул микрофон на раздвигающейся ручке другой репортер:

– Пожалуйста, дайте интервью для радио Би-би-си.

– Не-а, – вяло ответствовала Настя. – Не хочется.

Радиожурналист оторопел, не привык, похоже, что столь известной конторе без особых причин отказывают в интервью.

Василий, услышав ее ответ, не стал сразу задавать свои вопросы. Он немного выждал, и когда Лисогорская, поболтав с очередной подругой, забыла, по его соображению, о бибисишнике, подступил к ней и без лишних предисловий и просьб об интервью спросил:

– Анастасия, скажите, пожалуйста, вы довольны презентацией инсталляции?

– Конечно, столько знакомых сразу увидела.

– А не могли бы пояснить свое произведение?

– Честно говоря, так неохота.

– А чем, кроме творчества, вы занимаетесь, учитесь или работаете?

– Учусь на дизайнера в Женеве. А какое это имеет значение?

– Ну хорошо, хоть что-то еще о выставке сказать можете?

– Да зачем? Вообще-то я это для друзей только сделала.

– Вы собираетесь продолжать творчество?

– Да, видимо.

– Вы следите за успехами вашего отца в политике?

– Я про политику ничего не знаю.

– А вообще как себя чувствуете в тени папы?

– Нормально.

Анастасия нежно расцеловалась с подошедшей девушкой в красном, и отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

– Учись, как надо людей тепленькими брать, – сказал Осташову Наводничий, отходя в сторону. – Надо же, оказывается, не только «Комсомолка» пронюхала про инсталляцию. – Он бросил победный взгляд на стоящего неподалеку представителя Би-би-си, который с поникшим и раздавленным видом теребил в руках микрофон, и резюмировал: – Этот голуба для меня не конкурент.

Осташов из всей беседы Василия и Анастасии отметил для себя лишь ее слова об учебе на дизайнера. Вот же оно! Эта Настя, думал Владимир, по возрасту, как я примерно. И ничего, учится, не думает, что ей уже позновато студенткой бегать. И мне надо подучиться, чтобы стать настоящим художником. Это же так просто. Вот что мне надо делать. Где только? Лучше всего, наверно, пойти в Академию живописи Ильи Смотрова. Смотров – крутой мастер, что бы про него ни говорили. И к тому же, сейчас он на коне со своей патриотической темой, с этой упертостью в славянские и православные мотивы. Ну, мотивы и темы, допустим, у меня свои могут быть, но рисует Смотров правда классно. Можно сказать, живой классик. Смотришь на его картины, и понятно, что человек делает все так, как будто он уже сам себя в классики записал. И причем он никого не спрашивает: можно, я буду под классика валять? Плевать он на всех хотел, пишет себе картины, как ему нравится и как никто другой не умеет, и поэтому он такой зашибенный мастер. Вот к нему мне и надо. Хотя… туда же могут и не взять. Им нужно будет хоть одну какую-то более-менее зрелую работу предъявить на конкурс. И что я им покажу?

Воспаривший было Осташов снова скис.

Он сел на стул у стены и угрюмо уставился в пол перед собой.

– Вы еще здесь?

Осташов обернулся на тихий голос – рядом сидела Лисогорская.

– Вас, кажется, Володя зовут?

– А вас, как оказалось, – Настя.

Анастасия хихикнула и поправила нежный завиток коричневых волос у виска.

– Что-то вы совсем грустный. У вас какие-то проблемы?

– Нет, все нормально. Так, не знаю, о жизни что-то задумался.

– Понятно. А мы с друзьями сейчас в «Метрополь» поедем, отмечать выставку. Может, и вы с нами?

– Я? Гм. Мне, по правде говоря, как-то неудобно. Кто я, чтобы это?.. Гм.

– Вы – профессионал, – сказала Лисогорская, серьезно глядя на него своими серо-голубыми глазами. – Художник-профессионал.

Владимир чуть рот не открыл от удивления.

– Да? Я вот тут как раз думал, какой я, наоборот, непрофессионал. Я вам даже завидую, по-доброму. Вот мне, например, стыдно показать кому-нибудь свои работы.

– Не знаю. Во всяком случае из всех, кто здесь собрался, только вы очень четко и сразу ухватили основную мысль инсталляции. Кто-то мне говорил, что я – как же он это? – а, что я педалирую образ античности, ха-ха-ха. А другие еще хуже бред несли. Ну, ладно, мне надо идти. В общем, на ваше усмотрение: приглашение – в силе, подъезжайте в «Метрополь», если сможете, ладно? Охрана на входе со мной свяжется, и вас пропустят.