Вне игры
Шрифт:
— Когда был этот разговор?
— Сейчас, сейчас… Минуточку…
И тут же нахмурился — исключение из комсомола, из института раскололо его жизнь надвое: до и после. И, пытаясь вспомнить что-то, он всегда мысленно прикидывал — до или после? Так и сейчас. Вот он и уточняет:
— Это было незадолго до того, как меня исключили…
— Постарайтесь вспомнить: Дюк тогда находился в Москве?
— Да, Дюк был еще в Москве. Но его уже выдворяли из страны…
И еще один неожиданный для Сергея вопрос:
— Владик не говорил вам о своих родственниках, друзьях или подругах, живущих вне Москвы?
— Родственников у него нет. Друзей? Вне
— Откуда это вам известно?
— Он любил хвастать своими мужскими победами. Самая последняя — врач из-под Курска. Владик несколько раз ездил к ней в гости.
— Это все, что вам известно о «коллекции»?
— Нет, еще Рита из Новосибирска. Он знакомил меня с ней в Москве. На ниве снабжения промышляет. В Москву она приезжала в качестве толкача от какого-то крупного завода.
— Какого?
— Не знаю.
— В какое министерство?
— Станкостроительной промышленности… Если мне не изменяет память…
Сергей уже не удивляется странным вопросам Михеева. Он помнил урок, преподанный ему в свое время Клюевым: «Здесь вопросы задавать буду я, а не вы…» И все же…
— Я знаю, это не полагается… Клюев однажды отчитал меня за «любознательность». И тем не менее не могу не спросить вас. Ирина в чем-нибудь виновата? И отчим ее… Вы в чем-то подозреваете его? И Ирину тоже?
— Видимо, Клюев мало чему научил вас… Придет время, и получите ответ на все вопросы. А пока извольте слушать и отвечать… Честно, правдиво… Все, что знаете, что помните…
И Михеев долго еще расспрашивал Сергея о Рубине, Владике, об Ирине, о их взаимоотношениях, о встречах Глебова и Захара Романовича. Для Михеева в рассказе Крымова, пожалуй, ничего нового не было. Разве только вот Ирина… Сергей не может ей простить: почему она сбила его с толку, когда Игорь Крутов предлагал поехать в Сибирь? Да, года два-три им было бы трудно. И ему, и ей. Но не случилось бы всего того, что затем наслоилось.
…Они провели вместе весь день. Михееву было интересно слушать Сергея — что думает этот молодой человек о жизни, о любви, товариществе, о стройке, журналистике. Михеев слушал его и думал: «Удивительно, как сконцентрировались в нем столь противоречивые черты — романтика, одержимость и подспудная, плохо скрываемая жажда всех благ жизни… Всех сразу. И любой ценой».
Сергей говорил сбивчиво, часто возвращаясь к прошлому. И тут же стал рассказывать, как Игорь познакомил его с человеком, который в глазах Сергея олицетворяет совесть партии, — со Строковым.
— У него в жизни много всяких обязанностей… Мелких и крупных, заметных и незаметных. Но есть у него одна обязанность, которую он исполнял и исполняет отличнейшим образом, — быть Человеком среди людей.
И, не будучи уверен, что Михеев по достоинству оценил глубину его мысли, повторил:
— Да, да, быть Человеком… Думаете, это легко?
И, не ожидая ответа, продолжал:
— До чего же головастый дядя… Я вас познакомлю с ним.
— А мы уже знакомы. Случай свел нас…
Крымов удивленно посмотрел на Михеева, но промолчал.
…Вечером Сергей, Игорь, Шалва и Строков собрались у Михеева в номере гостиницы. Говорили больше о делах стройки, о будущем города, который поднимется в тайге. Крымов и Строков, каждый в отдельности предупрежденные Михеевым — хранить в тайне разговор с ним, — теперь «дули на воду». Главным образом Крымов. Если, скажем, Крутов
пускался в воспоминания о днях минувших, то Сергей тут же резко обрывал: «Да брось ты, Игорь, чего там вспоминать». И садился на любимого своего конька — экология. Это его последнее увлечение — видимо, не без влияния Ирины. Он носится с фантастическими идеями спасения лесов, рек и всего живого в них. Кому-то эти идеи, может, действительно покажутся фантастическими. А Строков в восторге. Он убежден в их реальности.— А иначе катастрофа… Да, да, вы не улыбайтесь… Бывает, что ночью я просыпаюсь от страшного сна. Я вижу толпы изможденных людей, судорожно вдыхающих воздух, начисто лишенный кислорода… Я вижу толпы людей, пытающихся утолить жажду грязной водой. Это страшно!
Михеев слушает, наблюдает и с радостью отмечает неистребимый жар души седовласого Строкова. Уже почти решено — по делам, связанным с проектом очистных сооружений, Комитет народного контроля снаряжает Сергея Николаевича в Москву. Что же, значит, не придется его вызывать. А он потребуется Бутову по делу Сократа, это уж Михеев знает доподлинно.
Что же касается Сергея, то тут, кажется, все ясно. Через несколько дней он вместе со Строковым вылетает в Москву. На стройке его удерживает лишь профессиональный журналистский долг. А всеми своими мыслями, тревогами он там, рядом с Ириной. «Что с ней, что думает о нем, как встретит его? Скорей бы…»
РОНА
— Вот так, Виктор Павлович… Туман вокруг таинственной телеграммы, как видите, рассеялся, и тут же появилась еще одна дымовая завеса: Владик — Глебов — Рубин…
Михеев уже второй час докладывает Бутову о результатах поездки в Сибирь. Как ни старался он быть кратким, ничего не получилось. Впрочем, это уже идет от Бутова: слушает, молчит, внимательно следит за докладом капитана и вдруг:
— Позвольте, позвольте, Никанор Михайлович. Вы говорите — «еще одна дымовая завеса». А я целых две вижу, Никанор Михайлович. Одну из них вы точно определили: повышенный интерес Владика и Василия Глебова, подстрекаемого Веселовским, к персоне доктора Рубина. Тут, надо полагать, дело не только в эмоциях инженера. Не стоит ли кто-нибудь за спинами двух молодых людей, из которых один уже покойник? И вот дымовая завеса номер два: свидетельство Строкова. Почему Захар Романович скрыл от нас, что сам допрашивал партизана? Значит, не всю правду выложил, значит, что-то темнит…
Так в простом, казалось бы, деле доктора Рубина выявился ряд немаловажных обстоятельств, побуждающих контрразведчиков к настороженности.
Бутов узнал, на каком теплоходе совершал свой вояж Захар Романович. Был известен и порт его приписки. Полковник уже связался с коллегами из областного управления КГБ и попросил поинтересоваться: как прошел тот круиз? Сегодня получен ответ. В стамбульском порту теплоход задержался на сорок пять минут. Ждали пассажира, заблудившегося на стамбульском базаре. Фамилия пассажира — Рубин. Доктор. Москвич. Что же, такое бывает: заблудился, отстал от группы. Серьезного значения случившемуся тогда не придали. В официальных документах об итогах очередного рейса, среди всяких коммерческих, технических показателей и прочих итоговых данных, происшествию в Стамбуле посвящены две строчки машинописного текста. Возможно, что оно большего и не заслуживает, но Бутов счел нужным узнать подробнее об обстоятельствах, при которых доктор Рубин не смог вовремя выбраться из торговых рядов.