Вне игры

За рулем этой машины — Сабир. Рядом с ним — напарник, Керим. У гида — работа. У них — тоже. Каждый по-своему зарабатывает на жизнь. Сабир и Керим выезжают на встречу гостей из СССР, как на службу. В общем-то служба эта немудрящая — по пятам следовать за советскими людьми, сошедшими на берег. Не имеет значения — кто они: туристы, матросы, специалисты, прибывшие в служебную командировку, или люди, приехавшие в гости к родным. Но у всех у них советский паспорт, и этого вполне достаточно, чтобы Сабир и Керим на своем «ситроене» ринулись на поиск «добычи». Механика поиска отработана до автоматизма — найти любой повод, чтобы вступить с гостем в разговор, постараться установить контакт, если надо, то и слезу пустить: «Такая тоска по родине, по земле отцов и дедов, да благословит ее аллах! По воле судьбы мы вынуждены мыкать горе на чужбине». Затем следует монолог «доброжелателя», на всю жизнь сохранившего в своем сердце любовь к советской земле. Но вот «очевидцы» рассказывают, что… Сабир и Керим говорят тихо, вкрадчиво, мягко, осторожно: «Вы многое не можете знать… От вас скрывают… Вот возьмите». И суют какие-то брошюрки, листовки, памятки. Это всегда при них. Но все труднее и труднее сбывать «товар». Один швырнет листовку в лицо и отругает, другой возьмет и тут же молча бросит ее, а иные шарахаются от них, как от зачумленных. Год от года дела идут все хуже — надежды хозяина на возможность установить контакты с советскими людьми в Стамбуле рушатся, вербовочная работа проваливается. Ничего не получается и со сбором информации об СССР — расчеты на не в меру подвыпившего моряка торгового флота или гуляки-туриста не оправдывались.

Когда Сабир с Керимом пускали горькую слезу по поводу тяжкой жизни на чужбине, они не очень были далеки от истины. В начале войны Сабир и Керим дезертировали из Красной Армии. Служили в карательных отрядах СД. После разгрома гитлеровской Германии бежали в Западную Германию, где быстро нашли новых хозяев. В специальной школе их обучали правилам поведения разведчика после высадки на чужую территорию, искусству вести военный и экономический шпионаж. Сабир и Керим были безмерно счастливы, когда узнали, что их не забросят на территорию возможного противника, так иногда инструктор называл Советский Союз. Их отправили в Стамбул, под «опеку» хозяина лавки на базаре…

В свое время, в Мюнхене, Сабир познакомился с каким-то русским человеком — не то Каризовым, не то Чаразовым, — судьба которого сложилась так же, как и его, Сабира. Новый знакомый много говорил о великом призвании «освободить Россию от ига коммунистов», о существовании «патриотической», «свободолюбивой», «независимой» организации. Но после второй бутылки вина «русский патриот» честно признался: «Мы оба, дружище, работаем на одного хозяина и получаем деньги из одной и той же кассы». И еще узнал Сабир, что его мюнхенский «друг» с подложным паспортом польского коммерсанта был в свое время направлен в Голландию, чтобы там, в порту, заниматься тем же грязным делом, каким он, Сабир, занимается в Стамбуле.

Но как долго они смогут, по словам Керима, «ходить по канату»?

Работа их теперь уже далеко не безопасна. Не только потому, что в любое время может разразиться страшный скандал с липовыми донесениями. Если бы только это! Два дня назад Сабир выследил группу моряков, сошедших на берег с советского торгового судна. Он знал, что теплоход этот приписан к Одессе, — значит, бывает и в Севастополе, и в Ялте. Родимые крымские края. Познакомился с моряками, разговорились. Сабир поведал о своей горькой судьбе, стал расспрашивать про Одессу, Крым, про Ялту. «О, пусть аллах возьмет у меня десять лет жизни только за одно мгновение ступить ногою на крымскую землю». Один из матросов оказался родом из Алушты и охотно рассказывал о Крыме. Далее все шло по давным-давно отработанной методике. «И все же вы не все знаете, братцы… Вот возьмите. Очень почитать интересно». Каждому из трех моряков Сабир вручил книжечку, где на листочках папиросной бумаги было написано много всякой антисоветской пакости. Морячки, не проронив ни слова, с непроницаемыми лицами приняли книжечки, на ходу полистали их, а когда зашли в какой-то тихий безлюдный переулок, остановились, сунули книжицы в карманы и так отдубасили Сабира, что и сегодня его правая рука еще не действует. А тот, что из Алушты — косая сажень в плечах, с кулаком-кувалдой, — стукнул его по носу, Сабир рухнул на землю, и по асфальту потекла струйка крови…

В невеселых раздумьях о своем житье-бытье, Сабир и Керим следовали за автобусами с советскими туристами. Время от времени Керим, незаметно для Сабира, поглядывал на синяк, украсивший лицо друга, но ни о чем не спрашивал. Ему и так все ясно.

Они «отработали» новый — так им казалось — прием: провокация на спекуляции валютой и скандал, с угрозой вызвать полицию. Случалось, что кое-кто из так называемых барахольщиков и попадался. Вот и сейчас они больше всего рассчитывали на такую провокацию.

В последнее время шеф — глава обосновавшейся на базаре фирмы «Нандор и К°» — все чаще повторял: «Теперь уже нет большой пользы от того, что всучишь кому-то из советских граждан брошюрку или листовку. Не верят им!» Перемена курса была вызвана еще одним важным обстоятельством — ожидался приезд инспектора из штаб-квартиры. И господин Нандор требовал активных действий. Он лично инструктировал своих подчиненных. Прежде всего, найти (он выражался более цинично — «учуять») среди советских граждан людей падких на тряпье, транзисторы, магнитофоны, красивые восточные сувениры.

— Я знаю, таких учуять нелегко, — говорил Нандор. — А за что же вам платят деньги? Если не можете, убирайтесь к чертям собачьим, идите работать в каменоломни, — распалялся хозяин, переходя на крик. Но, накричавшись вдоволь, он снова, уже более спокойно, начинал поучать, словно читал лекцию.

— Когда субъект, отвечающий вышеуказанным требованиям, окажется в поле вашего зрения, вы находите повод, пусть даже самый пустяковый, для провокации… Действовать надо молниеносно, чтобы гость не успел прийти в себя, что-то сообразить, прикинуть… Старайтесь запугать его, создайте такую обстановку, которая показалась бы ему безвыходной. И тут вы появляетесь на сцене в роли друга, спасителя, доброжелателя. «Я тоже советский человек, — восклицаете вы, — хотя и заброшен судьбою на берега Босфора». Вы считаете своим долгом спасти соотечественника. И совсем за ничтожную плату. Да, да, вы знаете, что у него нет валюты. Ее и не потребуется. Потребуется малозначащая информация, которую вы хотели бы в порядке дружеской помощи передать своему родственнику, работающему над книгой об СССР… Фантазии, больше фантазии, господа! — призывал Нандор, не желая признаться даже самому себе, сколь стандартны его советы. — Наша работа — это творчество, высокий полет мысли, изобретательности и деликатности. Мягко, тонко вы намекаете о возможности конспиративных связей. Каким способом? Пусть это не волнует вашего «друга», вы гарантируете абсолютную безопасность. И, разумеется, солидный гонорар. «Если вам будет угодно, — скажете вы, — мы откроем на ваше имя счет в Швейцарском банке».

Господин Нандор добросовестно излагал программу, преподанную ему в штаб-квартире. Там возлагали большие надежды на фирму «Нандор и К°»: хорошее прикрытие нелегального разведцентра. Но прошло достаточно много времени, пора бы уже получать проценты на вложенный капитал. Между тем, пока зафиксированы одни только убытки. А в штаб-квартире теребят господина Нандора — где координаты будущих агентов?

Вчера вечером Нандор пригласил к себе в кабинет Сабира и Керима. Разыгралась сцена почти по Гоголю. Он сообщил, что в ближайшее время к ним с инспекторской миссией пожалует представитель штаб-квартиры господин Егенс.

Экипаж потрепанного «ситроена» почтительно внимал голосу шефа — высокого, плотного мужчины, с мясистым носом и бульдожьими челюстями: его так и называли — бульдог. Нандор пребывал в мрачном настроении и потому говорил язвительно.

— Смею заранее предупредить вас, господа, благодарности нам не объявят, премий не дадут. Простите, — и он широко развел руками — не за что! Что? Вы хотите говорить, Сабир? Я вас слушаю…

Сабир робко заметил, что они работают в поте лица, но такова воля аллаха — иноверцы отворачиваются от них…

— А о нас с вами будут судить, господин Сабир, не по тому, сколько трудов мы потратили. Результаты! Результаты! Где результаты — спрашиваю я вас, что мы можем предъявить, кого нам удалось завербовать? Адреса так называемых «надежных людей»? Благодарю покорно! Мы можем забавляться этой игрой здесь, в Стамбуле, но я не смею водить за нос господина Егенса. Это весьма суровый господин…

Наступила тягостная тишина.

— Есть только один выход — сделать в ближайшие дни все возможное и невозможное для того, чтобы установить с русским человеком такой контакт, после которого можно быть уверенным: этот будет работать на нас. Я еще раз хочу напомнить вам — не разбрасывайтесь. Ищите, выбирайте. У вас должен быть нюх гончей. Помните, штаб-квартиру интересуют в первую очередь ученые, люди, имеющие доступ к источникам самой различной информации, представители так называемой творческой интеллигенции. Вы читаете английскую, американскую прессу, я выписываю ее специально для вас. Вы знаете не хуже меня, где участок наиболее благоприятного прорыва, в какой среде легче найти недовольных. Действуйте не растопыренными пальцами, а умно, целенаправленно. Я все сказал, господа. — И, о чем-то подумав, многозначительно добавил: — Хочу предупредить — мы рискуем оказаться за бортом, а там… Вы не хуже меня знаете, что значит для нас оказаться за бортом.

Плечи «бульдога» вяло опустились, и, не глядя на собеседников, он сказал голосом, звенящим от злости:

— Спокойной ночи, господа, приятных сновидений.

…Автобусы подкатили к Святой Софии. Поблизости, за углом, остановился и «ситроен». Керим и Сабир незаметно влились в толпу туристов. Гид, красивая смуглая девушка в ярко-зеленом платье, неплохо владела русским языком. Она бойко рассказывала про уникальный мраморный пол, мозаику, про облицованную бронзой мраморную колонну желаний: в одном месте бронза пробита, и в мраморе образовалось небольшое углубление. «Это от прикосновения пальцев, — улыбается девушка. — Легенда гласит: прикоснись — и исполнятся твои желания».