Чтобы первого января —О твою щеку не кольнуться,Но осанку не потерятьИ конвойному улыбнуться:Не жалей меня, дурачок!Громыхай, громыхай ключом!
Январь 1983
«Паучок-математик (грустней не придумаешь зверя!)…»
Паучок-математик (грустней не придумаешь зверя!)Все старается тонкие лапки свои посчитать.Но полученной маленькой цифре он мудро не веритИ сердито бормочет: не вышло опять ни черта!Он соткал чертежи, он углы вымеряет прилежно,Он решает задачу с капустой, где волк и коза.Но не верит ответу и снова шуршит безнадежно,И вздыхает: решение ясно, а как доказать?Ах ты, чокнутый гений, распятый на координатах,Чудачок-Пифагор, полоумный тюремный пророк!Подожди уползать: я поверю твоим результатам!Пораскинь
вензеля, посчитай мне, пожалуйста, срок.
Январь 1983
«Я с мышами и звездами говорю…»
Я с мышами и звездами говорю,Я зеленую луковку полила,Я сухарь покрошу в окно — январю,А он мне узор на форточке — два крыла —Ясным сахаром насечет:Холод-хруст!И — снежинку с мятным лучом!Какова на вкусШестикрылая? Не горчит голубым — печаль?Первый круг — не сердцу ли вопреки?Но я знаю, что ему отвечать:— Все в порядке, мастер, —Твоей рукиНа устах не тает печатьФилигранная, и почетней нетБелых звезд на моих плечах,Вифлеемских тех эполетУдостоена — благодарю.Что как женщине — в кружевах —Ты сковал их. Пока жива —Сберегу чистейшими, — январюОбещаю. Кричат — виват! —Воробьи, чтоб мастеру не грустить.И я пью из чаши, его резьбойИзукрашенной. Он говорит: прости,Я боялся пересластить.Бог с тобой.
Январь 1983
«Что календарь? Формальность бытия!..»
Что календарь? Формальность бытия!Любой февраль уже сиренью дует.И прежнюю печаль на молодуюПод буйную крамолу вороньяСменяет. Но приросшая — болит!Скребут асфальта шкуру.Соль землиРазметана по влажным тротуарам.Цветные сны слоятся тонким паром,А мы отвыкли радости делить.Как женщина неловкая — пакеты,Мы их роняем всей охапкой в снег!Но все равно хватает всем на всех!О, перемен прозрачная примета!О, времени веселое весло!Промокших варежек наивное теплоВпечатается в корочку сугроба,Зашмыгают иззябшие микробы,Весенние созвездья из берлогПодымут легкий запах нафталина,И Бог, слепив дитя из мокрой глины,Остатками запрудит ручеек.
Февраль 1983
«Блажен Василий петушиным храмом…»
Блажен Василий петушиным храмом,Блажен солдат березовым крестом,Блаженны дети странными мечтами,А дураки — исчерканным листом.Сегодня снова голубиный вечер,И дышит снег наивно и легко.Как хорошо б лишиться дара речиИ пить зимы парное молоко!И видеть свет — младенчески блаженно!Но бьет глагол в гортани, но в тисках —Дыханье, но в пылу самосожженьяОбуглен рот, и пепел на висках.Обломки строк — мучительнее бритвы,Истерзан лист на тысячи ладов…И только бессловесная молитваУймет смятенье, как на лоб — ладонь.
Февраль 1983
«Ах, южане — лжецы и поэты!..»
Ах, южане — лжецы и поэты!Ах, горячие головы — смоль!Сквозь печаль византийского летаПроступает приморская соль.В самой лютой Сибири узн'aю:По гордыне — что слезы грешны,По ресницам — что темень сквозная,По рукам — что крыла не нужны.
Февраль 1983
«…И оказалось: это просто скучно…»
…И оказалось: это просто скучно —Не более того. А теснотаКлетушки, загородки в зале душном —Уютная, дубовая чертаМеж судьями и мною — чтоб не спутать.Глаза в глаза! Ребячье торжество!Воротятся! Боятся в зале смуты?А может, мой веселый глаз жестокПо-зэковски? Чтоб и во сне — за горло?Но мой разбой уже превозмоглаЧеканная прадедами гордость:Что мне за дело до холопских глаз!
1. 3. 83, на суде
«Мне в лицо перегаром дышит моя страна…»
Мне в лицо перегаром дышит моя страна.Так пришли мне книгу, где нет ничего про нас,Чтобы мне гулять по векам голубых ночей,Оловянных коньков на крышах и витражей,Чтоб листать поединки, пирушки да веера,Чтоб еще не пора — в костер, еще не пора…И часовни еще звонят на семи ветрах,И бессмертны души, и смеха достоин страх.Короли еще молоды, графы еще верны,И дерзят певцы. А женщины сотвореныСлабыми — и дозволено им таковыми быть,И рожать сыновей, чтобы тем — берега судьбыРаздвигать, и кольчуги рвать, и концом копьяКорм историкам добывать из небытия.Чтоб
шутам решать проблемы зла и добра,Чтобы львы на знаменах и драконы в горах,Да в полнеба любовь, да веселая смерть на плахе,А уж если палач — пускай без красной рубахи.
Март 1983
«Все, как я просила…»
Все, как я просила:Будет мне, будет(Господи, спасибо!)Дальняя дорогаИ новые люди.Будет мне, будетБездомная песняИ гордая память.Будет мне небо,Добытое честью,И плащ под стопами.Будет мне —Когда же? —Счастливая сказкаВ полыни и мяте,Платье, полумаска,Кружевная пляска…И никто не скажет:— Пожила и хватит!
Март 1983
«Куклу с моющимися волосами…»
Куклу с моющимися волосами,С голубыми испуганными глазами,С круглой попкой и пальчиками-конфеткамиВо дворе купала дочка соседки.Вдохновенный обряд напоказ творила:Наливала воду, взбивала мыло,Локтем пробовала: не горячо?И лила на розовое плечо —Дорогое, немецкое (мягкий пластик!).Мы сгорали молча в жестокой властиАккуратных ресничек в шелковых бликах,Добросовестных щечек цвета клубники,Русых локонов и лодыжек зябких,И бесстыдства кружев, снятых хозяйкой.А наш худенький круг обходила зависть.… И моргала пластмассовыми глазами,И уже выбирала: кого — себе —Навсегда? Кому судьба — поседетьУ нее под мякотью локотка,В пышной сласти сахарного лотка,В нежной ванночке, что в коробку — комплект —Упакована? Кто за входной билетВ изобильную благодатьПервым взносом — попросит датьПодержать! Дотронуться! Посмотреть!Заплати — и конец игре!И щенкам, посягающим на газон,И слезам над обиженной стрекозой,И еще чему-то. Мы узнали это,Отступая в босяцкую вольность лета:К самодельным коням, хворостинке-шпаге,Треугольному киверу из бумаги…Как с арены звери, толча опилки,Мы ушли, деревянно держа затылки,И свой гордый выбор перестрадали,Подчиняя сердце такту сандалий.
Март 1983
«О нем толковали по всем лагерям…»
В. Сендерову
О нем толковали по всем лагерям,Галдели в столыпинских потных вагонах,И письма писали о нем матерям,И бредили в карцере хрипнувшим горлом.Давно ли сидит он — не помнил никто,Но знали: делился пайком и заваркой,И отдал мальцу на этапе пальто,А в зоне голодных кормил с отоварки.И, спутав со слухом невнятную быль,Гадали: за что он влетел в арестанты?Одни говорили: за то, что любил.Другие шептали, что за пропаганду.А он им паек в колбасу превращал,Лечить их не брезгал — чесотка ли, вши ли.А женщин жалел, понимал и прощал.И даже не требовал, чтоб не грешили.Он боль унимал возложеньем руки,Учил: вы не звери, пора бы из клеток…И самые верные ученикиЕго продавали за пачку таблеток.А он говорил: ваши души во тьме,И что, мол, с вас спросишь.И гневался редко.А впрочем, болтали в Бутырской тюрьме,Что он за донос изувечил наседку.Одни уходили, отмаявши срок,Другие амнистии ждали напрасно,А он под нее и попасть бы не мог,Поскольку считался особо опасным.Но четверо зэков, уйдя по домам,О нем записали, что знали, в тетрадку.Их тут же забрали, и к новым деламПодшили их записи — все по порядку.И взяли его — неизвестно куда.И где он теперь — в рудниках или ссылке,А может, под коркой сибирского льда —Спросите попутчиков на пересылке.
Март 1983
«Кому мечта по всем счетам оплатит…»
Кому мечта по всем счетам оплатит,Кому позолотит пустой орех…А мне скулит про бархатное платье,Вишневое и пышное, как грех.О, недоступное! Не нашей жизни!И негде взять, и некуда надеть…Но как мне хочется!Резонной укоризнеНаперекор — там, в самой теснотеСердечных закутков — цветет отраваТяжелых складок, темного шитья…Ребяческое попранное правоНа красоту! Не хлеба, не жилья —Но королевских небеленых кружев,Витых колец, лукавых лент — ан нет!Мой день, как ослик, взнуздан и нагружен,А ночь пустынна, как тюремный свет.Но я в душе — что делать! — виновата,Все шью его, и тысячный стежокКладу в уме, застегивая ватникИ меряя кирзовый сапожок.