Внук

– Писец котенку, больше гадить не будет!
– я и вправду так подумал.
– В тюрьму?

– Пока опять на Лубянку, а там...

– Сам виноват, поймут ли в Москве?

– Может, и поймут, но наказать обязаны! Ты правильно сказал, сам виноват.

– Товарищ майор, можно мне бумаги и карандаш, хоть время терять не буду!

– Да, принесу сейчас. Ты кстати про жилетку какую-то говорил, может, попробуешь сшить?

– Во, точно! Сделаю, а то замаялся пока бегал, все думал, как же до сих пор, ее никто не придумал. Простая вещь!

– Только писать будешь, когда один находишься. Чтобы ни одна душа не видела, и не дай бог не сперла.

– Понял. Истомин ушел, а я начал вспоминать. Решил, что нужно написать про Калашникова, пусть начинает, может раньше получиться. Только патрона еще нет, уменьшенной мощности, так называемого промежуточного. В первый раз я далеко не все выложил. Ведь обо всем, на заказ не вспомнишь, в голове, как каша. Сослался, что не очень многое могло бы пойти сейчас, да и не помню половину. Сейчас решил написать даже точный размер, этого патрона.

Через час примерно, принесли рваную, грязную гимностерку, иголку с ниткой, занялся разгрузкой. Повозился, конечно, но получилось очень даже ничего! Истомин придет, попрошу еще материала, может найдет, сошью себе. Хотя, а зачем она мне. На фронт я уже не попаду. Это уж наверняка.

Майор критично осмотрел мою самопальную разгрузку.

– Ну и на кой черт такая тряпка нужна?

Я сел на кровати и стал одеваться. Одев и подогнав под себя жилет, я показал куда и чего можно положить. Как закрепить, и как пользоваться. И Истомин признал, что это действительно удобнее ремня. Все под рукой, плюс небольшая, но защита. Забрав жилетку, он спрятал ее в армейский сидор и ушел. А я опять остался наедине с мыслями. Как бы про РПГ сообщить, я же не знаю его устройства. Надо бы конкретно с каким-нибудь инженером говорить, может сами поймут. Понятно, что труба и реактивный заряд, но как объяснить то, да!

Майор пришел застав меня в тяжелых раздумьях.

– Ну, чего делать будем? Я связался с Москвой, требуют вылетать. Как нога-то?

– Да нормально, костыль найдете какой-нибудь?

– Найдем.
– Истомин снова удалился, но вскоре вернулся, неся костыль.
– Попробуй!

Я встал с кровати, опираясь на костыль. Сунул его подмышку, и попробовал шагнуть, получилось легко.

– Не больно ногу-то подгибать?

– Нормально, бегать, конечно, не смогу, но ходить скоро и сам буду.

Боль на самом деле отпускала.

– Ладно, сегодня тренируйся, можешь по госпиталю ходить, старайся не болтать много!

– Спасибо, товарищ майор! А то я тут со скуки одурею.

– Не за что, - и вышел. Странно, смягчил режим, может и в Москве не посадят?

Добирался до улицы я, наверное, минут 15, с частыми остановками. Тяжело привыкнуть не вставать на ногу. На улице у входа, сидели и курили бойцы.

– Братва, дайте закурить, если не жалко!

Один из сидевших, с забинтованной головой, и привязанной к телу рукой, придирчиво осмотрел меня.

– Это ты что ли один в палате закрытой лежишь? Как генерал, какой, а курева нет!

– Ага, я, только не генерал, всего лишь сержант, арестован я. Вон за мной смотрят, видишь?

На входе стоял солдат с ППШ, и не скрываясь смотрел на меня.

– А чего ж ты на улицу вышел, кто отпустил?

– Да куда я побегу с ногой-то?

– На, держи, - еще один боец сидящий рядом, протянул мне кисет. Я развязал вязку, достал клочок бумажки. Свернув самокрутку, закурил от зажженной спички любопытного солдата.

– Спасибо огромное, два дня не курил, аж хреново стало, - я покашлял. Самосад был знатный. Горло пробрало до печенки. Докурив, собрался, было идти в палату, но тут увидел сидящих под деревьями солдат. Один из них взял в руки гармонь и растянул меха. Музыка полилась рекой! Сам не понял, как оказался рядом. Гармонист закончил песню, все похлопали.

– Музыкант, подхватить смогешь? И я запел.

– Спят курганы темные

– Солнцем опаленные

– И туманы белые, ходят чередой...

– Через рощи шумные

– И поля зеленые

– Вышел в степь Донецкую

– Парень молодой!

Гармонист подхватил сразу, песня то была уже известна в это время. Закончив, меня спросили, почему я пел ее не так как все? А я ответил, что мне так больше нравится. Попросили спеть еще, дальше было так же, как в свое время в роте. Отпускать не хотели, табаком завалили. Взял немного, свернул ножку, задымил.

– Ну, давай последнюю, и я похромал!

– Снова замерло все до рассвета

– Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь

– Только слышно на улице где-то

– Одинокая бродит гармонь...

Ребята были в шоке. Гармонист вообще молоток, подхватывал с первых слов. Ну а я поднял настроение. Когда припрыгал в палату, меня навестил врач.

– Ну, вы молодой человек даете! Ни разу не слышал таких песен, что то похоже, но некоторые вообще незнакомы. Кто их написал?

Ну, что говорить! Конечно, я все приписал себе! Помню, у героя книги Конюшевского, вышло еще, и заработать прилично, на авторстве. А вдруг у меня и в реале получится. Нет, ну а что такого. Зато люди этой эпохи, узнают хорошие песни. Они это заслужили. Я же не пою им Муси-пуси. Они достойны лучшего. С врачом у нас вышла продолжительная беседа. Говорили о музыке, о песнях. Я спросил у доктора, сколько уйдет времени на восстановление.

– При таком ранении, обычно две недели. У вас было запущенно. Накиньте еще недельку, думаю, в начале октября, будете на ногах. Это притом, что рана не загноится. Почистили мы вроде хорошо, все нормально будет.

Я вздохнул, не ужели я деда все-таки вытащил, ведь погибнуть дивизия была должна. Однозначно. Там такой охват такой должен был быть, просто жопа! Правда и дивизия то, одно название. Было почти пятнадцать тысяч бойцов, осталось не больше пяти сотен. По идее, ее теперь вывести должны, или с кем-то соединят. Но, дед то жив! Я сам его видел.

Теперь с ногой непонятки. Блин, я и не думал, что все может быть так серьезно. Вроде и не болело с начала вообще. Так, ломило чуть, да подергивало, а потом...