Внуки

Фрида слышала, как кто-то из мужчин сказал:

— В городском парке стоят пушки! Большие, черные… как начнут палить, так не один самолет кувыркнется.

Глухой сильный удар. Хотя взрыв произошел, по-видимому, где-то далеко, стены подвала задрожали.

С грохотом зенитных орудий сливались стоны и взвизгивания женщин. Как ни странно, дети, по-видимому, спали, плача больше не слышно было.

Сидевшие в подвале прислушивались к каждому звуку, и глаза у всех были такие, словно люди не видели друг друга.

Кто-то постучался в железную дверь убежища.

— Что случилось? — крикнул Хельбрехт.

— Да открой же!

Хельбрехт отодвинул засов.

За порогом стоял паренек в синей спецовке монтера.

— Весь Вандсбек горит. И Эйльбек тоже, и Хамм, и самый центр. Загорелась церковь святой Катарины.

— Заткни глотку! Ты что, хочешь панику навести?

— Поднимись наверх и погляди сам.

— Проваливай, дурень! — Хельбрехт захлопнул дверь и с сердцем задвинул засов.

Вдруг пронзительно вскрикнула какая-то женщина. Крик ее повис под сводами как нечто осязаемое.

И снова стало так тихо, что можно было расслышать тяжелое дыхание людей.

— Фрау Брентен, подойдите к Кунце, — сказал Хельбрехт. — Роды в бомбоубежище! Чего только не бывает на свете!

III

После первого налета на Гамбург Хинрих и Мими Вильмерсы не провели в городе ни одного вечера, не говоря уже о ночи. Они считали большим счастьем, что могут жить в своей загородной вилле, в Ральштедте, далеко от опасной зоны. У дочери и зятя, в их особняке на берегу Эльбы в Флотбеке, Мими Вильмерс тоже чувствовала себя в безопасности и часто гостила там по нескольку дней.

В тот знойный августовский день она собралась было к дочери, но ей пришлось остаться в Ральштедте: мастера, ремонтировавшие нижний этаж, предупредили, что придут работать. Вильмерсы сидели за покером со своим соседом, стариком Пинерком, податным инспектором в отставке. Вдруг раздались сигналы воздушной тревоги.

— Ну, как решим? — спросил Хинрих.

Из города доносился все нарастающий рев сирены.

Вильмерсы устроили себе в парке убежище, в которое поставили даже кровати и установили радиоприемник.

— К нам они не пожалуют, господин Вильмерс, — сказал Пинерк. — Да и чего они тут не видели! Заводов здесь нет. Казарм тоже.

— Они, верно, опять будут бомбить порт, — сказала Мими Вильмерс. — Позор, что их подпускают сюда. Если бы можно было сбить их всех один за другим!

— Да, фрау Вильмерс, война перешла все мыслимые границы, — сказал старик.

Мими не знала, что это за мыслимые границы, и не знала, каким образом война могла их перейти, но она с серьезным видом кивнула и согласилась с соседом.

— Да, да, господин Пинерк, вы правы.

Все сильнее неистовствовал сигнал тревоги. То пронзительные и высокие, то гулкие и низкие голоса сирен ревели, скрещиваясь или сливаясь друг с другом; противный, бьющий по нервам гул.

— Не пойти ли нам все-таки в убежище? — сказал Хинрих.

— Мы могли бы там продолжить игру, — сказал Пинерк.

— И как только можете вы думать о картах? — воскликнула Мими Вильмерс. — Один этот шум уже выводит меня из себя. Если бы я жила в городе, давно бы, кажется, умерла со страха.

Старик Пинерк прислушался. Подняв указательный палец он зашикал:

— Тш! Тш!

— Что с вами?

— Летят сюда… Слышите?

— Над нами, — пробормотал Хинрих Вильмерс, сам себе не веря.

— Над нами, — подтвердил сосед. — Они, должно быть, охватят город петлей, пролетят над ним, сбросят свой груз и возьмут курс на Северное море и Англию.

— Какой ужас! — застонала Мими Вильмерс. — Только бы Стивен не был сейчас в городе.

— Слышите? Слышите? — воскликнул Пинерк.

Рев сирены почти смолк, явственно доносилось жужжание моторов; у старика соседа был хороший слух.

Мими Вильмерс бросилась в кресло в затемненной комнате и позвала:

— Хинрих, поди сюда, сядь рядом.

Он подошел и стал ее успокаивать:

— Нам совершенно нечего опасаться.

— Да, я знаю, но когда ты со мною, я чувствую себя спокойнее.

Не успел он сесть, как вновь вскочил, подстегнутый близким и все нарастающим гулом.

— Хинрих! Хин-рих! — закричала его жена.

Новые удары. Опять. Все ближе. Со всех сторон…

— Хинри-их!..

Она еще увидела, как закачались и дали трещину стены, и мрак поглотил ее.

IV

С первого взгляда Фрида Брентен поняла, что фрау Кунце разрешится не так-то скоро. Но, по-видимому, роженицу, всю мокрую от испарины, терзал страх. Она извивалась на деревянной скамье, стонала и взвизгивала даже в промежутках между схватками.

— Летят прямо над нами, — прокричал кто-то.

Он не успел договорить, как послышался раскатистый, оглушительный гул, за ним глухие толчки, как будто кто-то гигантскими пальцами стучал по земной коре. Все, кто сидел в убежище, пригнулись, втянули головы в плечи. Коротко, тяжело, гулко заухали удары. Сила взрывов была так велика, что толстые цементные стены задрожали и люди, которым передалась эта дрожь, испуганно вскрикнули.

Но все перекрыл пронзительный вопль словно обезумевшей роженицы.

Фрида позвала женщин:

— Идите сюда, загородите ее. Скорее! — Она описала рукой полукруг.

Сначала поднялись и подошли лишь две-три женщины. Взрывы продолжались. Зенитные орудия лаяли, как свора бешеных псов. И все же вокруг Фриды Брентен и роженицы понемногу собирались женщины. Вскоре они образовали сплошную стену. Мужчины искоса смущенно поглядывали на уголок, где происходили роды. Впрочем, никто особенно не интересовался тем, что там творится. Шептали друг другу на ухо, что наверху пожары, что сброшены фосфорные бомбы. Пылает фабрика Меринга.

В бомбоубежище становилось жарко. Какая-то женщина крикнула: