Внутри и вне помойного ведра. Практикум по гештальттерапии
Шрифт:
Глубочайший раскол, давно укоренившийся в нашей культуре, как нечто само собой разумеющееся, представляет собой дихотомию души и тела; предрассудок, что есть такое разделение, связан с двумя различными видами материи — духовной и физической.
Нескончаемый ряд философов утверждает, что идея (дух, разум) порождает тело (например, Гегель), или материалистически, этот феномен или эпифеномен является результатом или супер структур ой физической материи (например, Маркс).
Ничего подобного. Мы являемся организмами, мы (т. е. некое мистическое Я) не имеем организма. Мы являемся здоровым единством, но мы можем абстрагировать множество сторон этой цельности. Абстрагировать, но не вычитать, не отделять. Мы можем абстрагировать
Я стал чрезмерно философствовать? В конце концов нам крайне необходима новая ориентация, новая перспектива. Потребность в ориентации есть функция организма. У нас есть глаза, уши и т. д., чтобы ориентироваться в мире, у нас есть проприоцептивные нервы, чтобы знать, что происходит под кожей.
Философствовать, значит переориентироваться в мире. Вера — есть философия, которая принимает без доказательств какую-то структуру.
Философствование — крайний пример наших интеллектуальных игр. Оно принадлежит, по существу, классу подготовительных игр.
Существуют, возможно, другие игры, но я вижу два вида, которые во многом определяют наши ориентацию и действия. Игры сравнения и подготовки.
Абстракции — это функции организма, но раз мы оторвали абстракции от их почвы, изолировали их, превратили в символы и факты, то они стали материалом для игр. Возьмите словесные головоломки или кроссворды как образцы того, как далеко мы можем перенести абстракции от их изначального контекста.
Величайшая книга об играх, которая мне известна, это — "Игра в бисер" Германа Гессе. Она много дала мне, чтобы видеть Баха, играющего звуками, образующего хитросплетения тем, доводящего до экстаза.
Я не могу согласиться с утверждением, что игра плоха, а серьезность похвальна. Скерцо Мастера несерьезны, даже если он искренен. Лисята и щенки играют. Но могут ли они научиться охотится и жить без таких игр? Я смущен.
Я хочу играть свою подготовительную игру.
Такому сверхчувствительному к несообразностям, как я,
Неаккуратному, как я, в привычках — мои комнаты и
одежда —
Необходим порядок в мыслях,
Связывающих куски и кусочки в целое.
Гештальт и хаос борются.
Что тут еще понимать?
Давайте начнем с секса. Многие игры, в которые мужчина
и женщина
И родители с детьми играют,
От нежного прикосновения до насилования и убийства
Многих тысяч видов и оттенков,
Извращенные или в нормальном состоянии, мучительные
И очаровательные игры.
Конец выходит предельно ясным:
Оргазм является финальным актом.
Нет больше контроля,
Устанавливается ритм.
Бездумная природа обрела свой путь:
Наслаждение без игр.
Капитуляция согласию.
Глубокое удаление от мира
И приближение к здоровому гештальту.
Две стадии вовлечены, так многое становится ясным.
Одна занимается любовью разными способами
И притесняет другую.
Одна является в блеске величия,
Возвышенная и возвышаемая,
Другая означает то, посредством чего,
Как говорит Дьюи,
Тождество силы, которая взрывает,
Как животное показывает окончательный выигрыш.
Окончательный выигрыш есть блаженное спокойствие.
"Ничто" Нирваны стоит, но недолго.
Гештальт закрывается, и удовлетворение ускользает
Через поры кожи и души.
Но жизнь продолжается. Другая потребность, другая игра
Появляются из изобильной пустоты.
Аппетит, задача, незаживающая рана,
Полностью отброшенные сексом в сторону,
Требуют внимания, кричат.
Проснись и действуй,
Ибо жизнь продолжается бесконечным потоком
Незавершенного Гештальта.
Жизнь продолжается, поэтому продолжается эта книга.
Несколько дней я ничего не писал.
Показал предыдущие страницы некоторым друзьям,
Ибо я был рад, что без пустоты
Я вдруг написал в ритме,
Чувствительно превосходя сухое описание,
Как будто овладевая новым стилем.
От упоминания музыки до пребывания в ритме,
Играющий словами
Образ, выражающий себя,
Общий гештальт проектируется на бумаге.
Я собирался писать о себе.
Я — мой работник.
Тайна твоей жизни неизвестна мне,
За исключением откровения.
Нет моста от человека к человеку.
Я угадываю, воображаю, вчувствываюсь,
Что бы это могло означать.
Ты чужой мне и чужим останешься.
За исключением некоторого сходства, где ты и я
В тождестве переходим один в другого.
Или, лучше, где ты касаешься меня,
И я касаюсь тебя,
Когда чуждость ощущается знакомой.
Большую часть времени мы играем в игры
И вращаемся вокруг да около, избегая