Во власти (не)любви

Черт, ногти слишком короткие, длинными было бы удобнее! Первое, что сделали с ней в Сортировочном центре после инъекции вефриума — лишили восхитительного маникюра. Ногти юбок должны быть не более двух миллиметров, и ни в коем случае покрыты лаком! Женщинам в Догме не позволено было иметь ничего красивого, начиная от белья и заканчивая ногтями.

Но в итоге петля запонки все-таки ей поддается и нехотя отпускает зажатый кусочек ткани. И Джина, подняв к комиссару лицо, как ни в чем не бывало, говорит:

— Теперь порядок, — и улыбается одной из ослепительных улыбок светской дивы княжества Вайорика, ради которой мужчины горы были готовы свернуть.

У него нет ни единого шанса не поддаться на провокацию.

Вацлав неотрывно смотрит на ее губы, и Джин пронзает радостное возбуждение. Кажется, она целую вечность не испытывала этих эмоций, эмоций предвкушения поцелуя, и они пьянят похлеще крепкого алкоголя, но осознание того, кто перед ней, мгновенно заставляет Джин протрезветь. Сейчас он вопьется в ее губы, а затем опрокинет на только что застеленную постель и сделает с ней то, чего она не хочет, чтобы он делал. Но он сделает это, не слушая ее возражений, сметет двенадцатибалльным штормом, подомнет под себя, подчинит, раздавит…

— Спасибо, Джина, — вместо этого всего говорит комиссар с господскими интонациями вежливой снисходительности и, даже не взглянув, делает ей знак покинуть комнату.

И она выходит, охваченная яростным, злобным чувством уязвленного самолюбия! Вацлав Кнедл удержался от поцелуя, а, значит, остался равнодушным к ее чарам! Неужели она действительно настолько подурнела в этой поганой республике?

ГЛАВА 9.2

Быстро сбежав по ступенькам лестницы, Джин скользнула в ванную, расположенную на женской части дома и, сдернув осточертевшую косынку, придирчиво принялась рассматривать себя в зеркале. Пожалуй, она стала немного худее, а под глазами залегли тени, но в остальном все так же Джина Моранте, которая с легкостью кружила головы мужчинам высшего света.

С тех пор, как она здесь, то полностью потеряла связь с внешним миром. Юбки в Догме не читают газет и книг, не смотрят телевизор, не пишут и не получают писем. Константин и Элизабет Леоне наверняка делают все для ее освобождения, вот бы получить от них хоть весточку, это так поддержало ее сейчас!

А что, если нет? Что, если Леоне предали ее так же, как и Делили, и для ее спасения не делается ровным счетом ничего?

Прошло больше двух месяцев, как она в Догме, и с тех пор не видела ни единого просвета… Два месяца — не такой уж и маленький срок…

Неужели это теперь ее судьба? Неужели она окончательно превратится в человека и, как настоящая чернавка, так и проживет свой век в готовке, уборке, чистке ненавистных кастрюль? Неужели больше никогда в жизни не наденет красивое платье, не почувствует на себе восхищенный взгляд мужчины, не выпьет крови или шампанского?

Неужели это унизительное рабство — навсегда?

Джин притронулась к своему отражению и покачала головой.

Все так же прекрасна… И почти не изменилась за эти пять лет… Так какого черта он не поцеловал ее? Джин так изголодалась по ласке, что ответила бы даже на его поцелуй. Вацлав Кнедл никогда не был ей нужен, так почему осознание потерянной власти над некогда влюбленным мужчиной ранит так больно?

Власть над ним — единственный ключик, с помощью которого она могла бы выбраться из этой страшной республики. Вот только, похоже, ключик этот теперь лежит на дне бездонной пропасти и достать его не под силу никому… Похоже, на почве неразделенной любви Вацлава Кнедла переклинило и после изящной фигуристой Джин он действительно переключился на толстощеких дородных пампушек с кудрявящимися русыми волосами.

— Ты здесь? — как будто в ответ на невеселые мысли Джины в ванную, гордо отсвечивая своим желтым фартуком, заглянула мессалина Кнедла — Дорота Лесьяк собственной персоной.

От цепкого взгляда пампушки не укрылись распущенные волосы Джины и серая косынка, брошенная на край раковины.

— Господин комиссар сегодня уехал на работу позже, — медленно проговорила Доротка. — Ты что, убирала его спальню при нем?

Отчитываться перед какой-то там девицей, возомнившей себя чуть ли не женой комиссара, приятного мало! Джин так и подмывало осадить пампушку, но она с самого начала дала себе обещание держаться с мессалиной и утробой ровно и вообще быть как можно незаметнее. О том, что могут натворить обозленные девушки, Джин знала не понаслышке.

— Только застелила новую постель, — ответила она спокойно, снова повязывая на волосы косынку.

— Застилала постель? — с сарказмом переспросила Доротка. — А может, ты в нее залезла?

Джина не удержалась от ухмылки. Так вот к чему клонит пампушка! Они с Вафлей постоянно делят Кнедла между собой, теперь для разнообразия решили и Джин к этому подключить.

— Пестунья Магда сказала, что касты должны быть чисты, — ответила она, не обращая внимания на воинственный вид Доротки. — Чернавки не имеют права спать с мужчинами.

— Да, но вот только некоторые особо ушлые так и лезут в постель к хозяину! — в голосе Лесьяк плескался чистый яд.

— Ни к кому я в постель не лезу! — пожала плечами Джин, намереваясь уйти, но Доротка, как танк, преградила ей дорогу. — Отойди, мне надо готовить ужин!

— Ах, ужин! — закричала пампушка и с почти мужской силой схватила Джину за руку.

— Рассказывай мне тут! Овечку из себя невинную строишь, сучка? Приехала она тут в чернавки с таким милым личиком! Думаешь, не знаю, что ты хочешь соблазнить комиссара и занять мое место? Шлюха! Мразь! Дрянь! Ненавижу!

Она перешла на крик и разразилась бурными рыданиями. Лицо мессалины тут же покраснело, а глаза опухли, превратившись в две щелочки.

— Дорота, я не претендую на Вацлава Кнедла, — спокойно и убедительно проговорила Джина. — Я тебе даже больше скажу — я рада, что стала чернавкой, а не утробой или мессалиной. Мне не особо хочется, чтобы меня имели без моего на то согласия.

— Лжешь… — всхлипнула Лесьяк. — Ты все испортила, стерва, все! С тех пор, как ты приехала, он ни разу не подошел ко мне! Ни разу! Он даже не захотел, чтобы я сделала ему приятное ртом! Как дуру, меня из своего кабинета выставил! Чтоб тебе провалиться, тварь! Чтоб тебя на химические заводы отправили, и там б твоя сияющая кожа пузырями пошла! Он так на тебя смотрит, так… Как никогда не смотрел на меня!

Ах вон оно что. Интересно…

— Так он же смотрит, не я! — резонно заметила Джин. — И вообще я этого не видела, может, тебе пригрезилось на почве ревности…

— Сучка не захочет, кобель не вскочет! — истерически захохотала Лесьяк, а потом как-то враз успокоилась и от этого последующие ее слова действительно прозвучали угрожающе. — В общем так, стервоза! Комиссар Кнедл мой и только мой! Продолжишь крутить перед ним своей задницей — пеняй на себя! Я тебе всю мордашку твою смазливую располосую! Пожалеешь, что на белый свет родилась, дрянь!