Во все тяжкие…

— Нет, с собаками.

— А живых людей, значит, не имеется там в наличии?

— Нет, почему же, — благодушно, но серьезно отвечал Автономов, дымя. — Летом бывают рыбачки, осенью грибники, ягодники. А зимой, конечно, глухо.

— И сколь долго псих Автономов собирается там прожить? — закурил и я. Жадно, стервозно закурил.

— А это уж по обстоятельствам, Анатоль. Может, станцию расконсервируют. А вполне возможно, что вообще забросят. Но года два, думаю, гарантировано.

— У-у!

— Чего воешь? — склонил он голову набок, любовно глядя на меня своими голубыми.

— Чем же ты там будешь заниматься зимой? Ходить как заправский сторож с колотушкой? Аль на печи возлежать?

— Ну, ты тоже скажешь, Анатоль, — обиделся Автономов. — Там тайга. Там море рядышком. Рыбачить буду. Охотничать. Книжки читать буду. Мемуары писать. Кстати, Анатоль, — вдруг стал он серьезным и озабоченным. — Надо бы мне забрать из дома часть книг. Я возьму машину. Поможешь погрузить?

Я захохотал:

— НАМ НЕ ПРИВЫКАТЬ!

Автономов нахмурился.

— Странный ты читатель, Костя! Ты не читаешь книги, а перевозишь их туда-сюда. Это какой уже раз будет? Третий, кажись?

— Оставь, — поморщился Автономов, смоля сигарету.

— Ты где жил все это время? — отсмеялся я.

— В командировке был на севере. А потом обитал здесь, в офисе. На диване спал в кабинете генерального. Уютно, удобно, знаешь. Лучше, чем у тебя на полу.

— А Милену, извини, не встречал?

— Нет и не желаю, — круто обрубил Автономов.

— А я вот встретил, представь себе. Не далее как час назад, по дороге сюда.

Зазвонил телефон.

…Автономов сообщил кому-то, что уже не полномочен решать такие вопросы. Он уволился из фирмы. Да, уволился. Обращайтесь к генеральному директору.

Положил трубку и пронзил меня острым взглядом охотника и рыболова, в котором, почудилось мне, промелькнула подозрительность сторожа:

— Встретил, говоришь? Где?

— А около Дома торговли. Забегала что-то купить девчонке.

— Одна была?

— Одна.

— Ну и что? Как она?

— Плохо выглядит, Костя. Подурнела. А мне сказала, что я хорошо выгляжу.

— Соврала. Не верь. Ты похож на дистрофика, Анатоль. Про меня расспрашивала? Жив, мол, или не жив? Здоров, мол, или болен? — с жадностью спросил Автономов.

— Да, интересовалась. В частности, вернулся ли ты к Раисе.

— Ишь ты! Мечтает, значит, чтобы я вернулся.

— Да нет. По-моему, наоборот. По-моему, с ревностью спросила. Так мне показалось.

— У тебя богатое воображение, писака! Еще что?

— Хочет определенности, — сказал я.

— Это как же?

— Ну, ты же ничего не решаешь относительно квартиры, своих вещей, тех же книг. Вот она мается в неведении: как быть, что делать.

— Ишь ты! Вещи ей мои мешают, книги. Не может ввести… этого… в дом, где я вроде бы еще проживаю, — заострилось его лицо.

— Мне показалось, Костя, что она хочет навести между вами мосты.

— Ну да, как же! Она знает, что все бесповоротно и безоговорочно решено. Ей надо хатой единолично завладеть. Ну что ж, пусть пользуется. — ПЫХ-ПЫХ!

— Передашь ей права на владение своей половиной?

— Обойдется без бумаг.

— А помнишь, ты в банке угрожал Раисе, что отнимешь у нее комнату? С этим как? — копнул я.

— Зачем она мне теперь? Пусть пользуется! — сказал Автономов. ПЫХ-ПЫХ!

НЕВЫНОСИМО. Я залпом выпил стопку коньяку.

— Лихо, — одобрил Автономов мои действия.

— Костя, дружище, оставь ты эту аферу, — взмолился я. — Ну отсидишь ты на своей заимке год-два-три, вернешься — и что? Милена за это время может выйти замуж.

— За ней не заржавеет, — согласился Автономов.

— Раиса может обзавестись сожителем.

— За этой тоже не заржавеет, — кивнул он, соглашаясь.

— Зинаида тоже долго не засидится одна.

— Это уж точно.

— Ну а ты? Ты ведь останешься, по сути, без двора, без кола.

— Анатоль, я не собираюсь сюда возвращаться, — ровно произнес Автономов.

— Как так? Твою станцию могут напрочь прикрыть. Сам говорил.

— Могут. Говорил. Но я подстраховался на этот случай. Есть один маленький заводик, Анатоль. Я там прежде директорствовал. Сейчас там командует мой старый дружок. Он возьмет меня к себе в любую минуту моей остатней жизни. А пустых домов в поселочке — на выбор. Что ж мне волноваться из-за жилья, сам посуди, Анатоль?

Я уставился на него. СГИНЬ. СГИНЬ. ТАКИХ НЕ БЫВАЕТ. Мы, пенсионеры, осуждаем твое наглое и вызывающее поведение, Автономов. Ты оскорбляешь наше сообщество, не подчиняясь его этическим и физическим нормативам. Почему ты не хочешь жить спокойно и благопристойно и умереть в свой срок спокойно и благопристойно? Зачем ты тревожишь нестандартными выходками своих ровесников — например, Сочинителя?

ЗАЧЕМ ТЕБЕ БРОСАТЬ ЦИВИЛИЗАЦИЮ, ХРЕН ТЫ МОРЖОВЫЙ? — заорал я ему в лицо.

Он даже не дрогнул.

— А чего здесь такого хорошего, Анатоль?

— Как — что?! Люди тут, много людей. Машин очень много, улицу не перейдешь. Магазины, базары, библиотеки, музеи. Многоканальное опять же телевидение. Иностранцы шастают. Прямая связь с материком. Это не благо?

— Ну и херня, — кротко сказал Автономов. ПЫХ-ПЫХ!

— А денежки? Сколько ты загребал в этой фирме, ну-ка скажи мне!

— Оставь, Анатоль. Что ты понимаешь в деньгах! Когда я был не один, деньги мне были нужны. Теперь я о д и н, и мне, извини, на них насрать. Меня обеспечат продуктами на станции. Это все, что мне надо, — четко сформулировал свою жизненную программу бывший коммерческий директор.

— А я тебе скажу, караульщик, что ты позорно сбегаешь от Милены и вообще от житейских передряг!

— Выпей еще, Анатоль. А то ты зримо поглупел.

— И выпью! И еще сильнее поглупею! Дай стакан.

Он подал стакан, и я заполнил его значительными остатками «Белого аиста».

— Будь здоров, Костя. Сторожи хорошо, старый хрыч, — произнес я тост.

— Будь и ты здоров, Анатоль, — заухмылялся он. И чуть-чуть пригубил из своей стопки. — А скажи: ты все еще холостуешь?

— Пока да, — отдышался я.