Во все тяжкие…

— Наташа! Наташа!

— Ну что еще?

— Автономов, можешь представить, не собирается возвращаться в цивилизацию. Каково? — вспомнил я его словечко.

— Что ж я могу поделать, — донеслось из кухни. — Значит, ему там лучше. Я, кстати сказать, — появилась она в комнате с маленьким металлическим корытцем в руках, которое держала через полотенце, — встретила на днях Милену па улице. Я поздоровалась, а она даже не ответила, прошла мимо.

— Одна была?

— Нет, с каким-то молодым мужчиной.

— Ага. А ты одна была?

Наташа не ответила. Поставила корытце на журнальный столик, сняла крышку, извлекла пинцетом детали шприца, соединила их, как положено, отщелкнула копчики двух ампул и…

— Повернись на живот. Приспусти трусы. — «Совсем бы снять», — мелькнуло у меня, а вслух я сказал:

— Прощай, Наташа! — И ягодицы мои дернулись от укола. — Спасибо. Так с кем ты была?

— Это неважно, Толя. Я хочу тебе сказать… не надо мне больше звонить. Не надо встречать около поликлиники… понимаешь?

Я надолго задумался, глядя в потолок: понимаю ли я? Затем перевел взгляд на ее светлое, округлое лицо: понимаю ли я? Нет, не понимаю, почему все-таки мы должны бесповоротно расстаться. Но сказал:

— Да, понимаю. У тебя появился новый мужчина. Он предложил тебе руку и сердце. Так?

— И так, и не так, — грустно ответила Наташа.

— Эх, жаль, что я не настоял на нашем официальном браке!

— Это хорошо, что мы не расписались. Все было бы гораздо сложней.

— Но и проще тоже. В качестве мужа я мог бы сейчас выпороть тебя ремнем. А как сожитель не имею права.

— Видишь, ты даже не слишком огорчился. Можешь шутить. Ты меня никогда не любил по-настоящему, вот в чем дело.

— Это неправда. Были мгновенья…

— Ты не семейный человек. Семья тебя тяготит.

— А вот это, может, и правда, — тяжело признался Сочинитель. Дальше — банальности. «До свиданья… не болей»… «Мне было временами очень хорошо с тобой»… «Не пей, пожалуйста»… «Желаю творческих успехов»… «Привет твоему другу Автономову»… Тут я ее прервал, сказавши:

— Автономов, Наташа, мстительный, как чеченец. Он не может простить и пс простит никогда свою Милену. А я не такой. Если твоя новая привязанность окажется липовой, вспомни обо мне. МОЙ ДОМ ДЛЯ ТЕБЯ ВСЕГДА ОТКРЫТ, — выразился я в восточном духе.

— Спасибо, — горько вздохнула она. И ускользнула из квартиры со своим медицинским чемоданчиком, щелкнув дверным замком. А я зарылся лицом в подушку. Боль в пояснице исчезла, но она перешла в область сердца. Теперь надо было класть под язык таблетку валидола.

В дневниковом стиле.

ПОНЕДЕЛЬНИК. Управление гидрометеослужбы, кабинет № 7. Очкастый, молодой, румяный здоровяк Братченко; две горбуши семужного посола; договоренность о встрече в пятницу, в три часа дня, в походном одеянии… и никаких поликлиник — ни детской, ни взрослой. На первую наложен запрет, во второй я уже не нуждаюсь — таким эффективным оказалось лечение Натальи Георгиевны.

Дома обед: жареная картошка с горбушей семужного посола, чай, газеты, сигареты, радионовости; сорокаминутный дневной сон. Далее: чай, сигареты, марширующий вкривь и вкось муравьиный отряд букв на чистом листе; убитый таракан (а не лезь под руку!); вечерние радионовости; чтение бесконечного Карлоса Кастанеды; забытье.

ВТОРНИК. Утро. Чай с поджаренным хлебом; радионовости, сигареты; буквы, из которых складываются слова, слова, слова; преследование с полотенцем наглой навозной мухи, залетевшей в окно. Результат: муха изгнана, разбита тарелка. На обед жареная картошка с кусками горбуши: я обязан съесть ее всю до пятницы. Послеобеденный сон; горячий душ; чай, сигареты. Утреннее вдохновение подвело: исписанные листы отправляются в мусорную корзину. Временная неполадка со зрением: буквы двоятся и даже троятся, зато поясница ведет себя прекрасно. Еще два листа микроскопически исписаны (хрен кто разберет!); ужин из остатков жареной картошки с горбушей семужного посола; чай; вечерние радионовости; чтение библиотечных толстых журналов; неспокойный сон с промельками обнаженной Натальи Георгиевны.

СРЕДА. Повторение вторника, в сущности.

ЧЕТВЕРГ. Утренний поход в почтовое отделение. Томительное ожидание подвоза пенсионных денег, затем полуторачасовая очередь. Заход в магазины и на уличный базарчик. Оптовые в некотором роде закупки сигарет, тушенки, круп, куксы, лука, чеснока, картофеля в расчете на себя и Автономова. Колебание: брать ли с собой спиртное? Решение: две бутылки водки и пяток баночек пива. НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ. И вообще, грешно ехать на рыбалку без алкоголя. Не по-людски.

Дома надрывается телефон. Я подскакиваю и срываю трубку. Кому я понадобился? Мать честная! Вот так сюрприз. На проводе Раиса Юрьевна.

— Анатолий, здравствуй.

— Ну, здравствуйте.

— Анатолий, я звоню по важному делу. («Вот как! Интересно».) Анатолий, Константин дает о себе знать?

— В тайге нет телефона, Раиса Юрьевна.

— Да, конечно. Но, может быть, он приезжал или… От какой организации он там работает? Как с ним можно связаться?

Ага, она не в курсе. Выходит, Автономов не посчитал нужным сообщить ей свои координаты. Она знает лишь, что он в тайге, и хочет использовать меня как информатора. Ну уж хренушки, как сказал бы сам Автономов.

— Мне ничего не известно, Раиса Юрьевна.

— Анатолий, ты лжешь.

— Раечка, укороти язык!

— Я звоню ради него же. Мне звонили из милиции. Нашли нашу машину. («Нашу!») Константину необходимо приехать в город. Ты понимаешь? Так что, если он свяжется с тобой каким-то образом, а я в этом уверена, вас же водой не разольешь, старых дружков, передай ему это. Ты понимаешь?

— Я ВАС ПОНЯЛ.

— Ну, молодец. А знаешь, кто организатор грабежа? — взлетел ее голос.

— Догадываюсь. Ваш бывший зять?

Надо же! — вскрикивает она. — Как это ты угадал? Да, он, подлец, негодяй! Вот почему удрал в Москву, бросил Зинаиду, подонок. Ну, теперь пусть не надеется на мою помощь, подонок! И у Константина, надеюсь, хватит ума не выгораживать его. А в Москве его разыщут, разыщут! — торжествовала она.

— У вас все?

— Все. Как ты живешь, Анатолий? — внезапно спрашивает она. И не просто спрашивает, а с участием.

— Это не по теме, Раиса Юрьевна.

— Бедный холостячок! Ты думаешь, я не знаю, что твоя зазноба ходит с другим? Знаю, знаю. И о той стерве все знаю. Плохо вы оба кончите, если не возьметесь за ум.

— Кладу трубку, Раиса Юрьевна.

— Подожди! Скажи Константину, что у него еще есть возможность вернуться домой. Но скажи, что мое терпение кончается. Это тоже обязательно скажи. Пока! ЦЕЛУЮ! — ошарашивает она меня чмокающим звуком и игривым смехом. ЧТО БЫ ЭТО ЗНАЧИЛО, ВРАЗУМИ, ГОСПОДИ!

ПЯТНИЦА. Сборы с утра. Разворошил кладовку, разыскивая свои рыбацкие снасти и походную одежду. Давненько, однако, не брали мы в руки удочку! Вот она, родная, бамбуковая, трехколенная. Вот спиннинг с проржавевшей катушкой. Вот старый заслуженный рюкзак. Пластиковый пакет с запасными лесками, крючками, грузилами, поплавками. Резиновые сапоги. Куртка с капюшоном. Непромокаемые штаны. Туристские ботинки, именуемые вибрамами. ИЗ КЛАДОВКИ ИЗВЛЕКАЮТСЯ ВОСПОМИНАНИЯ.