Во всем виновата месть

— Тебя вряд ли пустят в реанимацию.

— Значит, придётся пробивать себе дорогу, — уверенно заявляю я. — Пять минут. Я только переоденусь и сразу же спущусь.

Спешу в комнату, стягиваю с себя форму лицея, поскорее одеваюсь в просторные вещи. В квартире кое-что осталось, поэтому не беру сменку. Вообще ничего не беру кроме телефона. Я напишу сестре позднее. Или бабушка скажет ей, куда мы уехали… Всё это сейчас неважно.

Сбегаю на первый этаж, слыша рычание мотора папиной машины. Бабушка выходит и обнимает меня.

— С ним всё будет хорошо, дорогая!

— Помолись за него, бабуля… Я сама не умею, да и слишком чёрная у меня душа, чтобы там, наверху, меня услышали…

С этими словами я отстраняюсь от бабушки и спешу в машину.

Знаю, что весь путь пролетит перед глазами, и я даже не замечу его. Знаю, что папа сделает всё возможное, чтобы наказать виновников, если это не было несчастным случаем. Знаю, что Кэш справится, я заставлю его выбраться с того света, чтобы хорошенько дать по голове потом… Ну почему он меня не послушал?

— Он сильный! — говорит отец, сжимая мою руку.

— Я просила его бросить эти проклятые гонки! Просила! — всхлипываю и отвожу взгляд в сторону окна. Не хочу, чтобы отец видел мою слабость. Они и без того пытался скрыть от меня правду о случившемся.

Мы выезжаем.

— У него были на то свои причины.

— Ты знаешь, но, конечно же, не скажешь мне.

— Нет, потому что он сам планировал это сделать рано или поздно. Я дал слово.

К чёрту все эти слова и обещания. Кому-то стало лучше от всех этих тайн? Никому ведь!.. Неужели люди считают, что молчание помогает? Оно больно ранит и медленно убивает.

Мне страшно от мысли, что мы можем не успеть. Страшно, но я стараюсь побороть все сомнения. Не может всё закончиться плохо. Хоть я и не верю в чудеса и сказки, но так хочу, чтобы оно произошло прямо сейчас. Настоящее чудо. Разве я многого прошу у этой жизни?

* * *

Мы приезжаем на рассвете. Папа устал, и я только убеждаюсь, что должна получить права хотя бы для того, чтобы в такие моменты помогать ему. Несмотря на усталость, мы сразу же идём в больницу. Около реанимации нас встречает знакомый врач. Он смотрит на меня с сожалением, словно не решается сказать что-то важное. Нет! Он же не умер?

— Я к нему, — бормочу я, застёгивая халат по пути, выданный нам на входе.

Залетаю в палату, и сердце ещё сильнее сжимается от вида Кэша. На лице множество ссадин и кровоподтёков, кожа бледная. Лоб перемотан бинтами. Волосы слиплись, и мне так хочется провести по ним рукой, но я боюсь прикасаться, ведь не знаю, насколько распространены повреждения. Падаю на колени рядом с кроватью, сжимаю руку Влада и закрываю глаза.

— Я рядом с тобой. Знаешь… ты бы сделал для меня то же самое — бросил все дела и примчался, даже если бы я сказала все те слова, что услышала от тебя. Ты говорил мне, что любишь меня, а я засыпала, думала, что мне это приснилось. Выглядело так, что я проигнорировала твои признания ради другого… Господи! Что за чушь я несу? Я не отпущу твою руку, слышишь? Я буду рядом с тобой… Пожалуйста, цепляйся за жизнь. Ты должен выжить. Слышишь меня? Я знаю, что ты слышишь. Говорят же, что в коме воспринимаешь всё, только ответить не можешь. Нам столько всего нужно обсудить… Между прочим, я ещё должна поколотить тебя за то, что не прислушался ко мне и не бросил проклятые гонки.

Я не понимаю, зачем вообще говорю всё это. Никто не доказал, что человек в коме может слышать. Вот сейчас говорю, распыляюсь, а он… никак не реагирует. Его глаза закрыты, а грудная клетка вздымается слишком слабо.

— Яна, здесь нельзя находиться. Валентин пустил тебя, но оставаться нельзя. Ему здорово достанется, если кто-то увидит тебя здесь.

Я сжимаю пальцы Кэша ещё сильнее. Как они могут выгонять меня? Он ведь нуждается во мне! Я должна находиться рядом с ним.

— Почему нельзя? Я же никому не мешаю… — отвечаю шёпотом, боясь потревожить его безмятежный сон.

— Его отец должен написать разрешение. Поедем домой, отдохнём пару часов.

— Можно я останусь хотя бы в коридоре? Я хочу находиться как можно ближе к нему. Дядь Миша всё равно же напишет разрешение…

— Яна, не веди себя как маленькая девочка. Ты прекрасно понимаешь, что сейчас не поможешь ему. Нам нужно отдохнуть, потому что позже я поеду, разузнаю все детали дела.

Я ещё раз смотрю на Кэша. Никогда раньше не видела его в настолько ужасном состоянии. Сердце болит. Мне тяжело дышать. Хотела бы я дышать за двоих, разделить с ним свои силы, только бы он пришёл в себя и выбрался из комы.

Касаюсь губами его пальцев, мысленно молю небеса, чтобы они сжалились, и послушно иду за отцом. Он прав — я сейчас ничего не смогу сделать.

Мы покидаем больницу и едем в квартиру. Я просто падаю на кровать, но заснуть не могу. Голова болит, в висках стучатся камни. Я даже не смотрела телефон, а сестра наверняка волнуется. Не сейчас… Переворачиваюсь на бок и сворачиваюсь комочком. По щекам текут слёзы. Мы обижаемся на близких людей… бегаем друг от друга и не говорим такие важные слова… а когда наступает момент, и ты понимаешь, что можешь никогда не сказать их снова — весь мир переворачивается.

Уснуть так и не получается, поэтому потихоньку иду на кухню и готовлю себе кофе. Всё-таки проверяю телефон и отвечаю сестре, что пока ничего неизвестно. Я не могу сказать, что всё прекрасно, потому что он в коме.

Жанна с Дэном тоже успели написать. Волнуются. Я отвечаю, что пока ничего не ясно и встретиться не выйдет, потому что приехала к нему. Как только его отец напишет разрешение… я не буду выходить из палаты. Хочу, чтобы он поскорее пришёл в себя. Только тогда сердце успокоится.

Дэн говорит, что Влад всегда был максимально осторожен, а авария случилась из-за поломки его байка. Надеюсь, виновных найдут. Папа точно всё возможное для этого сделает.

— Не смогла заснуть? — тихонько входит на кухню папа.

Вздрагиваю и отрицательно мотаю головой.

— А тебе нужно.

— Мне не привыкать работать сутками. Не переживай за меня. Выпью кофе, и поедем в больницу. Михаил как раз напишет разрешение.

Сердце начинает биться чаще.

— Он сейчас едва держится. Сам не так давно перенёс операцию на сердце, толком не восстановился, а тут такие новости.

— Операцию? Почему ему делали операцию?

Отец бледнеет и нервно сглатывает слюну, словно сболтнул лишнее, но забрать свои слова назад уже не сможет.

— Я не должен был говорить…

— Пап, ну как же твои уроки? Как ты там говоришь всегда? Сказал «А», говори и «Б»? Не увиливай и рассказывай. Из-за этого Влад участвовал в гонках? Чтобы оплатить операцию отца?

Отец опускает голову, и я понимаю ответ. Вот только легче не становится. Отчасти я понимаю отчаяние Кэша, ведь отец — единственный родной человек у него, но почему он не поделился со мной? Я бы постаралась помочь ему. Впрочем, всё это уже неважно. Мы не можем обернуть время вспять и изменить то, что уже случилось.