ВОЦЕХОВЛЕННЫЙ
Шрифт:
Будь Войцех худруком или в крайнем случае функционером в министерстве просвещения, его замыслы наверняка обогатили бы год китайской культуры. Но решительно непонятно, как родившиеся аудиовизуальные образы могли привлечь инвестиции от металлургического комбината. Потому Войцех не подавал виду, что его посетили сколько-нибудь стоящие мысли. Пан Берж, напротив, был поглощен высокими думами. «Неужели, – пытался проникнуть в его голову Войцех, – переосмысляет лозунг “вся страна варит сталь” или перебирает стратагемы Сунь-цзы? Пока мы копошимся в лягушатнике, пан Берж думает о глобальном».
– Удивительно, что никто не догадался оформить шатер в духе стихий, – вернулся из
У выхода из шатра ожидали три одинаковых черных мерседеса. При ближайшем рассмотрении пафос кортежа разбивался о следы рихтовки на кузове головной машины и неродное лобовое стекло на замыкающей. Иномарки выглядели не просто подержанными. Войцеху рисовались сцены перестрелки и погони, но достаточно осмотрительной, чтобы бандитская бравада не встала на пути у лизингового бизнеса. Шоферов тоже, видимо, отбирали по принципу живучести, а не капиталистического расшаркиванья. При виде шествия водители не вышли открывать двери, за что получили нагоняй от пана Бержа. Им, ведать, привычней, что пассажиры сами запрыгивают на лету и одновременно ведут огонь на поражение, потому водителю важнее давить на газ, чем изображать швейцара.
– В какую машину садиться? – недовольно буркнул шеф.
– В любую, – без задней мысли ответил Домбровский.
– Как в любую? Ты не знаешь, какая машина у тебя головная?
– Все водители изучили маршрут. Любая машина может пойти головной, – оправдывался Домбровский.
– Ты мне столпотворение хочешь устроить? Если я не проконтролирую, так ты сам не подумаешь? – натурально верещал пан Берж, роняя авторитет Домбровского на черном рынке. – Каждый работник должен нести личную ответственность. С каждым днем задач будет всё больше, а ты мне прикажешь малейшие вопросы самому разрешать?
– Первая машина пойдет первой, вторая – второй, третья – третьей, – наугад выпутывался Домбровский. – Пожалуйте в первую.
– Феликс, садитесь со мной. Франтишек, поезжайте с Генькой во второй. А вы, – обратился шеф к Войцеху с Кубой, – идите работать. Нечего изображать из себя начальство.
Кортеж тронулся, третья машина пошла холостой. Два приятеля и Оля, которую шеф даже не посчитал за работника, взглядами проводили объезд и побрели к корпусу. Стенографистка куталась, обхватывая себя руками, и утопала каблучками в земле, но от Войцеховой куртки яростно отказывалась. Куба шагал широко. Между ним и мельтешащей Олей вскоре наметился солидный разрыв, и Войцех кидался от терпящей бедствие девушки до смурного приятеля, который единственный мог нарезать для него весь произошедший хаос на удобоваримые порции.
– Жестоко он с тобой за эту дорогу. Что ты мог поделать! Всё-таки пан Берж чересчур резок, – догнал Кубу своим сочувствием Войцех.
– Не говори так о Станиславе! Он дал тебе работу, и ты должен быть благодарен. Какое ты вообще имеешь право говорить о нем плохо, – оборвал приятеля Куба.
– Я думал, что тебя это тоже задевает. Мне нужна твоя помощь, – извинялся Войцех.
– А ты сам ни на что не способен? Рассчитывал моими руками выезжать? Чем ты так занят? Это я мечусь, как бешеная собака, а ты только штаны просиживаешь, – изливал гнев Куба.
Войцех предпочел отстать. Пока что на двадцать метров, а, возможно, и насовсем. Волной приятельской ярости его прибило к Оле. Забыв предшествующее отнекиванье, Войцех замотал девушку в свою походную куртку и мешком взвалил на плечо.
Так дошли до её извечного поста в приемной пана Бержа. Взлохмаченная и дезориентированная, Оля присела перевести дух и предложила Войцеху похозяйничать в буфетной. За спиной стенографистки проступал дверной проем. Войцех его раньше не замечал. В буфетной его поразил ассортимент белоснежной фарфоровой посуды, элитного чая и кофе с ароматными добавками, а также всяких закусок, которые «забивают желудок», как говорила мать Войцеха, чтобы с детства отбить у него любое клянченье.– Какой чай можно брать? – медлил Войцех с заварочным чайником наперевес.
– С бабочками, самый дорогой. Поквитаемся за третирование коллег, – вспылила Оля.
– Не ожидал, что вы можете пойти наперекор пану Бержу.
– Минутная слабость. Какой план с подарками?
– Я думал, Куба нарисует трафарет, чтобы перенести эмблему на ящики.
– Вы называете Якуба Кубой?
– А вы нет? – узнал Войцех с облегчением.
– Нет. Насчет эмблемы. Никакого символа или обозначения нет. Придется обыгрывать название.
– Мне неловко спрашивать, но я до сих не знаю, где работаю. И о каких ценностях говорил пан Берж?
– Трест Злото-Радзиньское, сокращенно «РА». Не ищите логику, так повелось. Какие ценности? Уникальные технологии, причастность к лучшему в мире производству. Шеф же рассказывал на репетиции.
– И как это показать графически?
– Никто еще не придумал. Вернее, задумок хоть отбавляй, но шеф с Тамарой всё зарубили.
– Как мне тогда проскочить со своими доморощенными ящиками?
– Сделайте на вкус китайцев да понаряднее. Но понадобятся ленты, – схватила она ножницы со стола. – Помните, как в детстве? По будням все девочки носили красные банты, но в праздники мама доставала белые, и какое это было счастье.
Оля закрылась в буфетной: расстегивалась и застегивалась молния, шелестела блузка, лязгали ножницы. Войцех успел заждаться, но девушка вернулась не с пустыми руками. Она молча протянула нарезанные белые ленты из искусственного атласа. Блузка на ней теперь не сидела, а болталась, да и сама Оля будто стала тоньше и прозрачней. По всей видимости, рассталась с предметом женского туалета.
– Зачем? Не стоило! Выкрутились бы иначе. Как вы теперь? – опешил Войцех.
– Так даже лучше. Будто собственную кожу порезала.
– Вы меня пугаете. Если захотите поговорить, я рядом.
– Возвращайтесь к ящикам. Объезд скоро кончится, и с нас спросят.
Войцех досадовал, что даже незначительные эпизоды с его участием оборачиваются лишениями и околосмертными переживаниями для других. (Кажется, он был так сконцентрирован на себе, что ставил знак равенства между «после» и «вследствие».) Если врожденное плутовство самого Янека частично нивелировало умышленную Войцехову нечистоплотность (или нет?), то жертва Оли уже не смягчалась обстоятельствами: прояви он твердость с Домбровским, девушке не пришлось бы идти на крайности. Но какова доля его вины и сколько приходится на поручение начальства, непрошибаемость шеф-интенданта и личный выбор самих коллег?
Войцех не решил, как тем временем держаться с Янеком, но уклониться от спуска в подвал было бы малодушием. На лестнице разыгравшийся Тимон чуть не сшиб его, как неустойчивую кеглю в кегельбане. Карликовый доберман оказался удачной находкой в борьбе если не с крысами, то как минимум с нежелательными посетителями. «До чего ускорение компенсирует несоразмерность масс, – подумал Войцех, ощупывая ушибленную надкостницу. – Как бы в жизни применить этот закон так, чтобы из дрожащей твари превратиться… В кого собственно?»