"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22

Мужчина старался справиться с волнением и не мог. У него дрожали руки.

– Вы, верно, знаете о деле Родькина?
– спросил он наконец.

– Документы.
– Коля протянул руку.

Мужчина начал торопливо рыться в карманах. Вытащил паспорт, протянул Коле.

– Соловьев Василий Иванович, - прочитал Коля вслух.
– Чайковского, десять, квартира семь. Где работаете?

– На заводе "Точмехприбор", - торопливо сказал Соловьев.
– Вместе… вместе со… Слайковским… - Фамилию он произнес почти давясь.

– Что же вы мне хотите рассказать?
– Коля вернул паспорт.

– Говорите.

– Я… я хочу сознаться… - с трудом сказал Соловьев.
– Нет… Я не это… Другое… Я вот что… Вы только не перебивайте!
– вдруг истерично выкрикнул он.
– Я и Родькин хотели Слайковского ограбить! Слайковский на днях получил десять тысяч. Приняли его усовершенствование. Мы в одном КБ. Я все знаю. Когда я понял, что ему светит такой куш, я сразу же договорился с Родькиным, это еще месяц назад было…

– Почему вы рискнули связаться именно с Родькиным?
– спросил Коля.
– Вы его знаете?

– Мой сосед он… раньше был. Я про него все-все знаю. А тут я его случайно встретил на Витебском, он ночевал на скамейке. Ну, думаю, он голодный, согласится. Все ему рассказал. Одно условие поставил: не убивать, а только отнять. Гоп-стоп это у них называется…

– Вы судились раньше?

– Нет.
– Соловьев замотал головой.
– Я, как в песенке поется: "с детства был испорченный ребенок". Шалил с блатными, их жизнь знаю…

– Короче, - перебил Коля.
– Главное?

– Родькин выследил Слайковского. А в самый последний момент "свосьмерил".

– Не понял! Он ведь убил Слайковского?
– удивился Коля. Он вытащил финку с ручкой-копытом, показал Соловьеву: - Вот этой самой финкой и убил!

Соловьев отрицательно покачал головой:

– Не было у него такой. Хоть у кого спросите!
– Он замолчал, потом сказал просительно: - Меня совесть мучает… Соблазнился я на чужие деньги. И Родькина втянул. Он сидит, а ведь он не виноват, вы разберитесь, товарищ… гражданин начальник.

Коля достал свисток, пронзительная трель рассыпалась над набережной. Соловьев вздрогнул, посмотрел исподлобья:

– Вы меня арестуете?

– Я вас задерживаю на основании статьи сотой УПК РСФСР.

Подбежал милиционер, всмотрелся и, узнав Колю, доложил:

– Старший милиционер Иванчишин.

– Товарищ Иванчишин, - сказал Коля.
– Гражданин Соловьев подозревается в совершении убийства. Доставьте его на Дворцовую.

– Есть!
– милиционер быстро и профессионально обыскал Соловьева, потом обнажил наган: - Задержанный, идите.

– Минутку, - остановил Коля Соловьева.
– Почему вы обратились именно ко мне? Вы меня знаете?

Соловьев замялся:

– О вас говорят, что вы исключительно порядочный человек. Мне ведь, кроме как на вашу порядочность, не на что больше надеяться, гражданин начальник. Как говорится, бездушная машина закона все равно сотрет меня в порошок.

Генка спал на своей "офицерской" раскладушке образца 1904 года. Коля купил ее лет пять назад на Сенном рынке, по случаю. Маша проверяла тетради.

– Ужин на столе, - сказала она.
– У меня неприятность.

– Какая?
– Коля снял с тарелок салфетки, насторожился.

– Кто-то сообщил в наробраз, что я дворянка и не имею права учить советских детей.
– Маша с трудом сдерживала слезы.

– Мало ли идиотов, - попытался успокоить ее Коля.
– На каждый чих не наздравствуешься. Плюнь.

– Месяц назад кто-то написал, что директор школы окончил кадетский корпус. Его сняли. А вчера мне позвонила его жена. Он арестован.

Коля положил вилку:

– Органы разберутся, Маша. Если он честный человек, его освободят. Я позвоню насчет тебя замначу УНКВД. В моей анкете все четко сказано, я никогда ничего не скрывал. Уверен, что поймут нас с тобой. Успокойся.

– А по-моему, все правильно!
– вступил в разговор Генка.
– И ты, мама, не имеешь права обижаться! Если бы мы в свое время были бдительнее, - товарищ Киров был бы жив! Врагов у нас много, и их надо обезвредить! Вокруг нас кто? Империалисты вокруг нас!

– Ты говоришь верные слова, сын, - тихо сказал Коля.
– Только об одном прошу тебя: не повторяй бездумно даже правильных слов. Всегда думай, кто конкретно стоит за ними. Подозрение в адрес нашей мамы высказано грязным человеком. Думаю, что этот человек, даже если он и добросовестно заблуждается, - не меньший враг нашему делу, чем любой вредитель!

– Почему? Ты докажи!
– загорячился Генка.

– Потому что наши органы призваны разоблачать и обезвреживать настоящих врагов, а подобные доносы заставляют их тратить время на проверку честных людей! Ты ведь не сомневаешься в честности мамы?

– Нет, - угрюмо сказал Генка.

– Спи.
– Коля загородился газетой. На душе вдруг стало скверно и тоскливо.
– У меня дела тоже не сахар, - сказал он.
– Создается впечатление, что Кузьмичев хочет моим честным именем и авторитетом прикрыть грязное дельце.

– У тебя есть факты?

– Пока нет. Но интуиция меня редко подводила. Я прошу тебя, Маша: держи себя в руках. Время сейчас трудное, но ведь ты сама любишь повторять: "имей душу, имей сердце, - и будешь человек во всякое время".

– Ты уверен, что все это пройдет?
– тревожно спросила Маша.
– В двадцатом мы жили иначе. Чище мы жили. Красивее. А сейчас… Подходит ко мне новая директриса и показывает кольцо с бриллиантом. "Муж, говорит, по дешевке купил у одного армяшки. Тот боится, что посадят, и все распродает". Заметь: "армяшка"! Она же учит детей. Что же будет, Коля?

– Ничего не будет, не закатывай истерик!
– резко сказал Коля.
– Я тебе прямо скажу. Да! Возможны любые издержки! Ты пойми - мы пер-вы-е! Первые строим новый мир. И делаем ошибки. Даже крупные. Я в одно верю: мы все переживем, все преодолеем! И ты верь! Верь и работай! Не нравится мне, что Генка, к слову сказать, лихо молотит языком. Плохо это. Давай примем к сведению.

– Давай примем, - послушно кивнула Маша.
– Не сердись. Я устала, сдают нервы. Прости меня.

Утром позвонил Кузьмичев.