Воины

Пока они поднимались, никто из них не произнес ни слова.

Наверху продолжали греметь выстрелы: вероятно, стреляли либо по улице, с которой они пришли, либо по улице с противоположной стороны здания. Возможно, из-за грохотавших вокруг взрывов стрелок не понял, что граната взорвалась прямо в его доме. Или, возможно, стрелок был не один. Возможно, он продолжал стрелять, а другой солдат тем временем следил за лестницей, надеясь заманить Клайна с Дурадо в ловушку.

По лицу Клайна струился пот. У верха лестницы он извлек еще одну гранату и зашвырнул ее в комнату. Они с Дурадо мгновенно припали к ступеням, прячась от взрыва. А потом выпрямились, рывком преодолели оставшееся расстояние и, стреляя на ходу, ворвались в комнату.

Там никого не было. Соседняя комната также была пуста. Должно быть, стрелок в последний момент взбежал по лестнице на третий и последний этаж.

Клайн с Дурадо поочередно перезарядили винтовки. Они снова крадучись поднялись по лестнице, но на этот раз гранату бросил Дурадо. Через секунду после взрыва они взлетели наверх, но так и не увидели никого в дыму.

В дальнем углу обнаружилась лестница, ведущая на крышу.

— Я туда не пойду, — отрезал Дурадо.

Клайн понял. Их добыча, вероятно, лежала сейчас на крыше и держала люк под прицелом, готовясь вышибить мозги всякому, кто высунется. А узнать, в какую сторону надо кинуть гранату, чтобы очистить крышу, не было никакой возможности.

— Может, он перебежал на другой дом, — предположил Клайн.

— А может, нет. Я не собираюсь лезть туда и выяснять это.

— Верно. Черт с ним, — согласился Клайн. Он взглянул в открытое окно и увидел в окне напротив снайпера. На снайпере была белая фуражка легионера. И рубашка с длинным рукавом. Снайпер прицелился в кого-то на улице, но Клайн выстрелил в него прежде, чем тот успел спустить курок.

— Там на всех крышах снайперы! — указал Дурадо.

Клайн передернул затвор и выстрелил в окно. Передернул затвор и выстрелил. Движения его сделались автоматическими. Слыша, как Дурадо стреляет из противоположного окна, Клайн вставил новую обойму и в исступлении продолжал стрелять. Форма его промокла от пота. Сраженные его пулями люди в белых фуражках и рубашках с длинным рукавом оседали на крыши либо валились вниз, на улочки.

Взрыв швырнул Клайна вперед, так, что он едва не вылетел в окно. Ему удалось как-то извернуться, и он врезался в оконную раму, но хотя бы не прошел ее насквозь. Спину пронзила боль, а рубашка намокла еще сильнее, но на этот раз Клайн знал, что это кровь.

Пытаясь прийти в себя после воздействия ударной волны, Клайн развернулся лицом к комнате и понял, что взрыв произошел в дальнем углу. Лестницу разнесло вдребезги. Тот, кто сидел на крыше, бросил гранату в люк.

— Дурадо!

Бежать и пытаться помогать испанцу не имело смысла. Дурадо стрелял из окна, расположенного рядом с лестницей. Граната взорвалась рядом с лестницей, и его разорвало в клочья. Кровь была повсюду. Кишки были разбросаны вокруг. По ним уже ползали мухи.

Клайн прицелился в люк в потолке. Внезапно сквозь окно ударил град пуль. Снайперы на той стороне улицы осознали наконец, откуда ведется стрельба. Если бы стены не были сделаны из толстого песчаника, пули прошили бы их насквозь и убили его. Но все равно неослабевающий заградительный огонь должен был со временем разнести стену. Клайну нельзя было здесь задерживаться.

Когда в люк упала очередная граната, Клайн кинулся к лестнице и покатился вниз. Он скривился от удара, чувствуя, как края ступенек врезаются в кровоточащую спину. Позади грохнул взрыв. Клайн застонал, ударившись об низ лестницы, но откатился дальше.

Он сбежал по последнему пролету, нарочито громко топая, и внизу выстрелил, надеясь, что противник подумает, что он выстрелил в кого-то, прежде чем выбежать из дома. А потом он тихонько прокрался обратно на второй этаж и спрятался в соседней комнате.

Труднее всего было стоять неподвижно и ждать, пытаясь при этом дышать беззвучно. Грудь Клайна тяжело вздымалась. Он был уверен, что пронзительный звук дыхания непременно выдаст его. Клайн отчаянно пытался успокоить дыхание, но в результате ему лишь стало труднее дышать. Ему казалось, что сердце его вот-вот разорвется.

Прошла минута.

Две.

По спине Клайна ручейком бежала кровь. На улице продолжали греметь выстрелы и взрывы.

Клайн подумал, что он только зря теряет время и что надо идти на улицу, помогать своим.

Но в тот момент, когда он шелохнулся было, чтобы уйти, на третьем этаже раздался выстрел, и Клайн улыбнулся. Тот тип с крыши решил-таки, что дом пуст. Он спустился и стал стрелять из укрытия, через окно.

Клайн выбрался из комнаты. Услышав наверху очередной выстрел, он осторожно поднялся по лестнице. Подождал, ожидая нового выстрела и звука передергиваемого затвора. Они скрыли шум его шагов, когда он добрался до верха лестницы и выстрелил, попав стрелку в спину.

Легионер в брюках осел, уронив голову на подоконник. Клайн узнал его по мускулистой шее. Его звали Эрик. Он был немцем и записался в Легион в 1934 году, в одно время с Клайном. На улице другие немцы дрались друг с другом, одни за вишистское правительство, другие за Легион «Свободной Франции». Но было совершенно неважно, где кто из них родился и вырос.

«Легион — наша единственная отчизна», — подумал Клайн.

«Господи помилуй».

Он повернулся, собираясь сбежать вниз и присоединиться к бою. Он добрался до второго этажа и начал спускаться на первый в тот самый момент, когда из царящего снаружи хаоса в разрушенную комнату ввалился какой-то человек. На нем была белая фуражка Легиона. И брюки.

Он изумленно уставился на Клайна.

Клайн так же изумленно уставился на него.

За то время, что Клайн его не видел, он похудел еще сильнее, а веснушки сделались почти неразличимы под пылью боя.

Имя едва-едва успело слететь с губ Клайна, когда он выстрелил Рурку в грудь. Он нажал на спусковой крючок чисто машинально — то был результат бесчисленных тренировок, после которых чувство самосохранения опережает всякую мысль.

Рурк отлетел, ударился об стену и сполз по ней, оставляя кровавую полосу. Он, щурясь, взглянул на Клайна, как будто силился что-то разглядеть, а у него уже темнело в глазах.

А потом вздрогнул и застыл.

— Рурк... — повторил Клайн.

Он вышел в открытую дверь, выстрелил в легионера-противника и ринулся в хаос улицы, надеясь умереть.

Битва продолжалась и на следующий день. К закату вишистский легион был разбит наголову. Дамаск перешел в руки союзников.

Изможденный, с засохшими струпьями на спине, Клайн лежал вместе с другими легионерами на груде камней, оставшихся от какого-то дома. Среди развалин трудно было отыскать удобное место. Легионеры вытряхивали последние капли воды из своих фляжек и жевали последние черствые галеты.

Когда солнце село и на небе появились холодные звезды, Клайн стал смотреть в бесконечное пространство. Его озадачили сообщенные сведения о потерях. На его стороне был убит всего двадцать один легионер и еще сорок семь ранено. А с противоположной стороны погибло сто двадцать восемь легионеров и было ранено семьсот двадцать восемь.

Разница была настолько велика, что Клайн не мог уразуметь, как так получилось.

«У них было полно времени на устройство линий обороны в городе, — подумал Клайн. — Они могли прятаться от пуль за зданиями, а мы атаковали их по открытому пространству. Мы были ходячими мишенями. У них были все возможности остановить нас до того, как мы добрались до стен».