Волчье счастье

28. Туман в голове

Он называл это «великой уборкой», хотя весна уже прошла: он поссорился с дочерью, чья мать все не возвращалась, а Фаусто снова ушел в горы, оставив его здесь одного, и вдобавок, хотя после несчастного случая прошло уже четыре месяца, он по-прежнему не мог завязать шнурки на ботинках — итак, он решил прибегнуть к своему старому методу изгнания мыслей и полного забвения. Он начал с чашки, наполовину наполненной джином и наполовину — родниковой водой из Фонтана Фредда, чистой водой, которая текла прямо с ледника, и продолжал так весь августовский день, постепенно теряя чувство времени и вкуса напитка — иногда там было больше воды, иногда в основном джин, но всегда сохранялся чудный дух можжевельника, и его душа очищалась от ржавчины и застарелой коросты. Бывший муж, бывший лесничий, а теперь, наверное, и бывший работник лыжной трассы, лишившийся рук и с закупоренными сосудами, — вот он, Луиджи Эразмо Балма, прозванный Санторсо, как ирландский монах; джин освобождал его от всех оков. Говорили, что этот ирландский монах прибыл со своего изумрудного острова на континент, чтобы поселиться отшельником в горах. Так отчего бы и ему, Санторсо, не стать отшельником? Он посмотрел в окно и заметил, что, если поднять чашку на определенную высоту, в джине можно увидеть перевернутое отражение гор. Он налил еще джина и заметил, что его собственное положение тоже изменилось. Все эти «бывшие» стали восприниматься как шаги к полной свободе. К свободе от брака, от рабочей формы, от труда за плату — без всего этого он не пропадет, дайте только бензопилу и огород, где можно выращивать картошку. Его заботливая, рассудительная дочь отобрала у него сигареты, но не знала, что в ящике комода есть тосканский табак, теперь он как раз кстати. Вот оно, освобождение Санторсо, покровителя отшельников. Мне нужен грот, стену я сам построю. Он понюхал табак, и его запах смешался со вкусом можжевельника.

Тут он бросил взгляд на чучело тетерева. Он поставил чашку на стол, снял чучело с полки и вышел на залитую солнцем улицу. Туристы возвращались с прогулки, дети играли на поле среди стогов сена. В руке у Санторсо был молоток, с которым он еще вполне мог управиться. Он прибил тетерева к лиственнице напротив дома. Потом вернулся в дом и вышел на балкон, чтобы оценить свою работу, — снова с чашкой джина и с табаком. Ты свободен, тетерев, лети прочь, сразись с соперником из соседней долины, подыщи себе славную курочку и заведи с ней целый выводок цыплят. Непонятно, почему ни разу за тридцать лет ему не приходило в голову освободить тетерева. Он поступил правильно, посадив его на ветку лиственницы. Ниже по склону, на лужайке, прогуливались блондинки в кофточках без рукава. Куда они идут, даже не поздоровавшись с ним? Если бы не блондинки, ему бы не пришла в голову эта мысль. А вот и нет, подумал он, какая уж там свобода. Ты ведь прибит к ветке. В точности как этот старик.

Санторсо зашел в хлев и вернулся оттуда с ружьем двенадцатого калибра. Два ствола, патроны на месте. Ну-ка, посмотрим, гожусь ли я еще на что-нибудь, подумал он, разминая пальцы правой руки. Эй, ты, тетерев, помнишь это ружье? Это ведь то самое, которое выстрелило тогда. Он сжал рукоять, прицелился, закрыв глаз — так, чтобы два тетерева превратились в одного. Указательный палец левой руки был там, где ему положено. Бом! — вылетела пуля двенадцатого калибра. Бом! Звук двух выстрелов посреди августовского дня долетел даже до Тре-Вилладжи. Испуганные матери поспешно уводили детей по домам.

29. Камни

После Успения Богоматери в «Квинтино Селла» пришли две женщины. Они договорились с инструктором, чтобы он проводил их к приюту, и шли медленно — подъем занял все утро и значительную часть дня. Они не собирались покорять вершины, им достаточно было дойти до «Квинтино Селла»: здесь они попрощались с инструктором, который поспешил к фуникулеру, чтобы успеть спуститься до закрытия, и пошли устраиваться в комнате. Прежде чем приехать, они позвонили в приют и спросили, есть ли комнаты для двух человек, с ванной, — на кухне от души посмеялись над этим вопросом. В конце концов женщины согласились на двухъярусную кровать, постелили себе постель и спустились в кафе выпить чая, одна из них — с седыми волосами и в свитере с круглым вырезом, другая, обхватившая ладонями чашку чая, чтобы согреться, — светловолосая, в сережках, которые выглядели нелепо в сочетании с резиновыми шлепанцами. Сильвия сразу их приметила. Кто они? — подумала она. И, зевнув, повязала передник и сказала:

Привет, Пятница.

Привет, Лесная.

Что сегодня на ужин?

Паста с томатным соусом или суп из зелени. На второе тушеное мясо с пюре или шпинатная запеканка.

А когда ты приготовишь нам дал бхат [19] ?

В сентябре!

Как и все остальное, в сентябре, да?

Приют был переполнен, ужинали в два захода — в половине седьмого и в половине восьмого, и Сильвия работала без передышки до девяти. Наконец альпинисты наелись, и суета на кухне улеглась. Кто-то вышел полюбоваться ледником и звездным небом, другие играли в карты и пили чай, а несколько человек проверяли снаряжение к завтрашнему дню. Сильвия снова обратила внимание на двух женщин: Дюфур сидел вместе с ними за столом и что-то объяснял с помощью карты.

19

Индийское блюдо из бобовых.

Сильвии еще не доводилось видеть, чтобы он садился к кому-то за стол, кроме инструкторов. Кто эти женщины? Та, что с седыми волосами, казалась более вовлеченной в беседу. Блондинка рассеянно листала журнал посещений, глаза у нее были красные. Наконец Сильвия все поняла. С того дня прошел целый месяц, сотни или, может быть, тысячи альпинистов побывали здесь, и она знала, что в журнале посещений та женщина не обнаружит ничего, ведь человек, погибший на Касторе, не оставил там своей подписи. Некоторые исписывают целые страницы, а другие, наоборот, хранят молчание, словно не хотят никого беспокоить. Сильвия убрала со столов посуду и подготовила все к завтраку, а Дюфур продолжал разговаривать с женщинами; потом настало время выключать генератор и ложиться спать.

Блондинка — его жена, сказала Арианна, когда они поднялись к себе в комнату. Та, что с седыми волосами, ее подруга.

Так всегда происходит, когда в горах умирает человек?

Почти всегда. Спустя некоторое время сюда приходят жена или дети. Гораздо печальнее, когда являются родители.

Он молодчина, твой отец.

Ему пришлось научиться правильно обращаться с ними.

Когда умерла мама, к нам пришел священник. Но я не захотела видеть его.

Она ходила в церковь?

Терпеть не могла ее. Говорила, что церковь коварна.

Тогда ты правильно поступила.

Настало спокойное, ясное августовское утро, давление держалось высокое. Ветра не было, и ледник даже перестал казаться чем-то неземным. Две женщины позавтракали и вышли посмотреть на вершины и на связки альпинистов вдалеке. Жена погибшего обошла вокруг приюта и стала разглядывать старую хижину и бронзовые таблички на ней, птиц и тибетские флажки, она словно искала что-то и не находила. Ее подруга сидела на солнечной скамейке. Сильвия вышла из туалета с ведром и тряпкой в руках.

Привет, сказала женщина с седыми волосами.

Здравствуйте.

До чего великолепный вид.

Это правда.

А что это светится там, внизу?

Говорят, это какая-то фабрика в Новаре. Она всегда светится в эти утренние часы. Если бы не туман, чуть ниже можно было бы увидеть Милан.

Милан?

Сильвия поставила ведро на землю и указала туда, где был Милан. Теперь она знала, что производит впечатление на людей — на тех, кто смотрит вверх, и тех, кто смотрит вниз.

Видите горы внизу? Та, что стоит обособленно от остальных, — Монвизо, за ней Турин. А вон та голубая полоса — это не туман, а Лигурийские Апеннины. За ними море.

Море.

Странно думать о море здесь, в горах, верно?

Женщина внимательно посмотрела на нее. Кажется, она только сейчас осознала, что говорит с девушкой — с человеком, а не официанткой. Такое уже случалось с Сильвией. Целый вечер она обслуживала посетителей, и они даже не видели ее, она была лишь официанткой, которая подносит блюда, а потом вдруг одно-единственное слово или жест заставляли их увидеть ее в ином свете.

Сколько тебе лет?

Почти двадцать восемь.

Ты давно здесь работаешь?

С июля. Это мое первое лето в горах.

Ты смелая.

Сильвия взяла ведро. И посмеялась про себя. Да, нужно быть смелой, чтобы пойти убирать туалет после того, как там побывали сто двадцать альпинистов, у большинства из которых расстройство живота. Сперва она действительно так думала, пока к ней не пришло иное понимание жизни.

Подошла вторая женщина, и беседа сама собой оборвалась. На женщине были темные очки, которые высоко в горах очень кстати и подчеркивали траур. Сильвия собралась было идти, но ее окликнула светловолосая женщина: