Волчье счастье

23. Чаша

Потом над вершинами Парро и Венсан взошло солнце. Долгими летними днями оно растапливало ледник, снежный покров день ото дня становился все тоньше, обнажая трещины, разломы, гряды и борозды, скованные серым льдом, на поверхности которого блестела талая вода. Сейчас это был лишь старый ледник, утративший свой крутой нрав, но в прежние времена он отличался суровостью. Раньше он наводил страх, а теперь вызывал только сочувствие: тропы, которыми некогда пользовались альпинисты, стали непроходимыми, а долины превратились в потерянный рай и остались в легендах. Неизвестно, сколько погибших было в этом горном краю. Говорили, должно пройти около семидесяти лет, прежде чем удастся обнаружить их останки: смерть настигала этих людей в молодости, в расцвете сил, они срывались в пропасть, и только когда их дети входили в пору старости, обнаруживался ботинок, ледоруб или что-нибудь еще. Эти находки отправляли в музей, который находился у подножия. В Монте-Роза было множество крестов в память о погибших и табличек с их именами и датами жизни, иногда еще с фотографиями. Каждое лето на это высокогорное кладбище приходил священник и читал мессу, благословлял приюты, их хозяев и альпинистов, поднимавшихся сюда, и произносил молитву в память о тех, кто не вернулся.

Одним июльским днем Фаусто нашел свое святое место. Он оказался возле котловины на высоте три тысячи метров — здесь было место слияния горных ключей, полость с водой, чаша, своего рода бассейн. Его окружали каменные глыбы, гладкие от талого снега и отшлифованные ледником, отступившим чуть выше, за гряду, с которой тонкими ручейками стекала вода. На дне бассейна были камни, скатившиеся с вершин, — они громоздились друг на друга, образуя причудливые фигуры.

Эта полость с водой не была обозначена на картах, и Фаусто не помнил, чтобы когда-либо видел ее. Тридцать лет назад здесь был ледник, отец водил Фаусто посмотреть на него. Судя по всему, ледник отступил совсем недавно — на это указывало отсутствие мхов и лишайников, а также растений, если не считать робких травинок, пробившихся сквозь трещины в горной породе. Фаусто осознал, что перед ним место нашей планеты, только теперь познавшее свет солнца, безымянное и отсутствующее на картах.

Неподалеку стояла старая хижина, обитая желтыми жестяными листами. Фаусто вошел и снял рюкзак. Внутри никого. В журнале посещений значилось, что в последний раз сюда заходили три дня назад. «К счастью, есть еще на планете затерянные места!» — прочитал он. В хижине было шесть кроватей, прикрепленных к стенам, посередине стоял стол, в углу — шкаф, где по здешнему обычаю нужно было оставить что-нибудь из еды для тех, кто придет сюда потом. Фаусто вспомнил, что пора бы подумать об ужине. Он надел чистую футболку, а прежнюю, мокрую от пота, положил на нагретый солнцем жестяной лист, лежавший возле хижины, и прижал камнем, чтобы ее не унес ветер. Потом закрыл дверь и вернулся к бассейну.

По дороге он заметил бабочек, названия которых не знал. И прозрачные, липкие лягушачьи икринки. Возле чаши с водой сновали зяблики — прилетели сюда пить. Снова вспомнилось, каким было это место много лет назад: нижняя граница ледника и мощный поток стального цвета, который рвался из-под льда. Однажды они с отцом попытались определить его мощность и вычислить, сколько льда он растапливает за минуту, за час, за день, и результат показался Фаусто неправдоподобным: если ледник тает так быстро, почему он остается прежним? Фаусто был убежден, что он вечный и непреходящий, и горы невозможно представить без ледника, расположенного между скалами и небом. Однако его отец тогда понял, что происходит, и сказал: «Ледник исчезает, и на его место приходит нечто другое. Так устроен мир. А мы всегда скучаем по тому, что было раньше».

Ты оказался прав, папа, подумал Фаусто. Он встретил здесь закат, думая об отце.

24. Сердца двоих и хижина

Сильвия встретила его снова. Весь в пыли и взмокший от трудного подъема, со спальным мешком, пристегнутым к рюкзаку, в своей зеленой клетчатой рубашке, молодой и такой прекрасный, каким она его еще не видела. Тогда, зимой, ей и в голову не приходило, что он красивый — скорее, вкусивший страданий, ей нравились именно такие мужчины. А теперь Фаусто был красив — потому что стояло лето, потому что он шел сюда два дня, ночевал в горных хижинах и потому что ему удалось вырваться из Фонтана Фредда, пешком дойти до «Квинтино Селла» и встретиться с ней. Сильвии захотелось броситься ему навстречу и поцеловать его прямо на глазах у альпинистов, которые спустились с высоты четырех тысяч метров и снимали снаряжение. Наступил час обеда, и у Сильвии не было времени на нежности, однако она обняла его и долго целовала — по-настоящему. Альпинисты аплодировали.

Вот это поцелуи, сказал Фаусто.

Чем ты в итоге решил заняться? — спросила она.

Работаю в лесу.

Правда? Потом расскажешь. Ты голодный? Как волк.

Пойдем.

В полдень в «Квинтино Селла» была суета — одни уходили, другие возвращались.

Фаусто узнал гостиную, фотографии на стенах, запах обеда, пота и старого дерева. Но что-то изменилось со времен его детства. Раньше в приюте останавливались люди в основном среднего возраста, они говорили на итальянском, французском и немецком, и каждое объявление и таблички на стенах были на этих трех языках. Теперь он увидел много молодых лиц со всех сторон света, а таблички были только на английском.

Сильвия усадила его за столик у окна и принесла тарелку тальятелле [17] с сыром и пол-литра вина.

У меня есть кое-какие дела, сказала она, но через полчаса я в твоем распоряжении.

Отлично. Кто здесь шеф-повар?

Непалец. Волшебно готовит пасту.

А ты красивая, знаешь это?

Какая уж там красота. На волосы и смотреть страшно.

Фаусто ел, наблюдая за людьми, сидевшими за столиками, и глядя через окно на альпинистов, которые возвращались с ледника. Альпинисты сняли страховки и шли, прихрамывая, с видом победителей; некоторые ликовали, а другие еле держались на ногах от усталости. Какого-то парня вырвало возле туалета. Пожилой инструктор в красном свитере, к которому был приколот значок, возвращался с тремя девушками, игравшими в снежки. Оказывается, в «Квинтино Селла» по-прежнему есть девушки. Фаусто допил бокал вина, который на высоте три с половиной тысячи метров шел за два, — это была «барбера» [18] , но она ударила в голову, как портвейн. Сильвия поставила тарелки с едой на столик в противоположном углу, потом вернулась на кухню, снова вышла и сказала что-то своей знакомой. Та посмотрела на Фаусто и улыбнулась. Он догадался, о ком шла речь. Улыбнулся в ответ и снял воображаемую шляпу в знак приветствия. Даже сам Дюфур узнал его, проходя мимо с тремя тарелками пасты в руках.

17

Разновидность пасты.

18

Красное сухое вино.

О, вот и ты, сказал он.

Да. От самого дома шел пешком.

Где ты живешь?

В Фонтана Фредда.

Надо же! Но ты ведь мог доехать на машине.

Бензин закончился, и пришлось выбрать путь посложнее.

Ну, ешь. Если захочешь добавки, тебе принесут.

Фаусто собрал с тарелки корочкой хлеба остатки сыра и допил вино, потом, расслабив плечи, прислонился спиной к стене. Небо за окном затягивалось плотными облаками. Вино, тепло кафе, туман, который подкрадывался к приюту, усталость в ногах — Фаусто почти засыпал. Он закрыл глаза и перенесся во времена своего детства. Но теперь было даже лучше, чем в детстве, потому что за прожитые годы накопилось воспоминаний. Вот каким должен быть горный приют, подумал он. И он дорог именно потому, что в нем сохранилась частичка меня.

Сильвия коснулась его руки и развеяла дремоту. Ее дежурство закончилось, она привела Фаусто к себе в комнату, заперла дверь на ключ и стянула с него одежду. Их история любви продолжилась с того эпизода, на котором оборвалась зимой в Фонтана Фредда. Сильвии показалось, что Фаусто похудел и стал крепче, сильнее. От него пахло смолой, а руки, шея и лицо потемнели от загара. Он заметил, что Сильвия выглядит изнуренной, и его захлестнула волна нежности. Захотелось позаботиться о ней, приласкать это тело, которому в последнее время приходилось терпеть столько тягот. Сильвия не противилась.

Чуть погодя она сказала:

Сама не понимаю, как выношу все это. Это место — воплощение абсолютной красоты. Но здесь так тяжело жить.

Понимаю.

Когда я спускаюсь за хлебом, я всегда останавливаюсь посмотреть на цветы, которые растут там, внизу. Знаешь, такие маленькие, которые пробиваются из мха? Ты наверняка видел их на перешейке.

Да, видел.

Как они только умудряются расти на высоте три с половиной тысячи метров? Когда я смотрю на долину, она кажется такой зеленой и живой. До чего же хорошо соприкасаться с миром леса.

Она уткнулась ему в шею, нюхала бороду. Фаусто закрыл глаза. Ему казалось, он никогда еще не лежал на такой мягкой подушке.

На этой неделе я в первый раз спилил дерево, сказал он.

Правда?

Мы хорошо поладили с лесорубами. Они сами предложили: «Попробуй, шеф!» Дали мне лучшую бензопилу и указали на чахлое кривое деревце.

У тебя получилось?

Да, это оказалось нетрудно.

И тебе понравилось уничтожать деревья?

Нет. Наверное, я слишком чувствителен, чтобы стать горцем.