Волчий пастырь. Том 3

Несмотря на остаточное морозное оцепенение от анабиоза, я обратил внимание, что в комнате жарко – даже горел камин, в котором потрескивали дрова. Странно. Накрыв получше Ливию меховым одеялом, я подошел к стулу, на котором меня уже ждал новый мундир. Серый, с оттенком льдистой голубизны, с черными вкладками на плечах и поясе.

Офицерская повседневная форма Девятого легиона. Моя форма, Корпуса, после того как Ливия торопливо срезала китель, пришла в негодность. Интересно, а тот мегамозг, кто готовил для меня одежду, вообще подумал, как я… Хотя простите, погорячился. Тот, кто готовил для меня одежду, обо всем подумал: имперские знаки различия Ледяного легиона с приготовленной для меня формы все удалены, а на груди красуется расправивший крылья черный орел Ап Трогус. Кто-то организовал уже за ночь, надо же – причем кто-то, кто знает, что по праву крови я могу претендовать на право называться одним из владык Севера. Местного, неправильного Севера, конечно же – потому что истинный Север – это Варгрия.

Но прежде чем облачиться в подготовленную одежду, я прошел к зеркалу в дальнем углу комнаты. К трем черным шрамам от варгрийского когтя на плече добавился тонкий черный шрам на лице – под острым углом пересекая бровь со лба на висок. Да, хорошо, что касание летящего меча было минимальным – еще бы чуть-чуть, и закончился бы Кайден Доминик Альба де Рейнар.

Но кроме четвертого черного шрама появилось новое, очень удивительное и даже шокирующее изменение в моем внешнем виде. Видимо, с лечением все действительно оказалось непросто, и адское пламя проникло в энергетический каркас очень глубоко, так что без отката способностей восстановить меня «в обычном виде» почти не представлялось возможным.

Ливия решила проблему неожиданно: она интегрировала шрам от адского пламени в усиливающую татуировку. Теперь в самом конце этого шрама, на виске рядом с ухом, начиналась тонкая, почти незаметная, ювелирно выполненная полоса переплетенной вязи татуировки. Которая спускалась параллельно одному из энергетических каналов под ухом вниз на шею, потом, уже значительно утолщаясь, на плечо и дальше вниз, обвивая предплечье, собираясь на запястье и на тыльной стороне ладони. И весь рисунок агрессивных, угловатых всполохов огня буквально кричал, что у него должно быть искусственное продолжение. Рука без меча адского пламени казалась сейчас как будто неполной.

Надо же, неожиданное решение – получается, что поражение адским пламенем Ливия просто изолировала, разрезав мои энергетические каналы, но при этом словно через предохранитель соединив их вновь, татуировкой. Мне даже захотелось прямо сейчас создать какой-нибудь конструкт, чтобы проверить догадку: по всему получалось, что я, пусть и пораженный адским пламенем, не потерял возможности использовать силу зеленого Сияния Севера. А когда сила во мне активируется, глаза у меня, по идее, теперь должны светиться разными цветами – один красным, второй зеленым. А если я приму лириум, то они будут светиться в зависимости от его цвета: или оба зеленым, или оба красным.

Неожиданно. Очень неожиданно. И приятно неожиданно – вчера, когда меня погружали в анабиоз, с возможностью обращаться к родной, зеленой силе Сияния я заранее попрощался. И я, поняв сейчас, что именно Ливия сделала, даже оглянулся, чтобы выразить ей восхищение и признательность.

Но не успел – она уже спала. Тяжелым сном, дыша рвано и неравномерно, но спала; источник холода в виде меня пропал, сну больше ничего не мешало. А одеяло я зря ей под бок подтыкал – это мне было холодно, из-за остатков анабиоза. Девушкам нет, и меховое одеяло уже было у них в ногах.

Бросив последний взгляд на Ливию и Дженнифер (все же приятная глазу картина), я осмотрелся и забрал с прикроватной тумбочки два перстня – свой дезактивированный меч Корпуса Спарты и перстень трофейного фламбержа сержанта Хейга, с кристаллом силы и живущим в лезвии адским пламенем. Перстень с фламбержем надел на безымянный палец левой руки и заставил меч материализоваться. Впрочем, едва меч появился, сразу убрал – проверил, работает и ладно.

В то, что меч Спарты сейчас откликнется, я не верил. Но не проверить не мог. Ожидаемо ничего. Но перстень на правой руке все равно оставил – вдруг заработает. Да и не поймет никто, если я его носить перестану. Теперь задача оживить меч Корпуса или найти новый – чтобы полностью вернуть себе личную боеспособность. Все же алым пламенеющим фламбержем в приличном обществе особо не помашешь – могут не понять. И кроме решения задачи возвращения себе конвенционного артефакторного оружия, еще очень неплохо бы узнать, чем вчера закончился альтинг. С такими мыслями я и вышел из комнаты, на ходу продолжая периодически поеживаться от озноба все еще живущего внутри меня холода.

Поднявшееся над стенами лагеря утреннее солнце ярко посветило в глаза. Получается, в беспамятстве провел больше суток с момента поединка. Но замерев и сощурившись от солнца, я в этот момент с удивлением увидел вырвавшийся пар изо рта, явно видный в ярких лучах солнечного морозного утра. Ничего себе, это что вообще происходит?

От поколачивающего меня озноба я не сразу заметил, что на улице реально холодно. Ко мне между тем уже подошел в ожидании указаний один из тройки варгрийских всадников, охранявшей здание. Понял я, что он варгриец только по лицу и оружию – все трое были в мундирах точь-в-точь таких же, как и у меня. И также с черными орлами на груди. Интересоваться происхождением старого орла Ап Трогус как опознавательного знака я не стал, сам скоро узнаю, без показательной демонстрации неосведомленности перед подчиненными.

В сопровождении эскорта так неожиданно переодетых варгрийских всадников я и направился к зданию претория, где, как мне сообщили, со вчерашнего дня совещались все принимающие решения авторитетные переговорщики, которые переместились туда с поля тинга.

В претории кипела суета, за минувшие сутки сюда вернулась активная жизнь. Выглядело все для меня привычно, но сразу в суету происходящего, с пониманием, вникнуть было, конечно, сложно. Я и не пытался, просто осматривался пока. И среди общего гомона и непрерывного действия увидел, как из рабочего кабинета легата выходят тесной группой владыки северных земель. Самые разные мундиры, надо же – вся верховная клановая элита Северного круга покидала здание претория. И судя по сосредоточенным лицам, покидали они здание после какого-то серьезного решения.

Пропустив внушительную процессию – оставаясь в тени колоннады, я направился к кабинету легата. Прямо передо мной двери открылись, и из помещения вышли двое. Капитан Вальдер – в полевой форме варгрийских всадников (хоть этот в родном зеленом) и юная девушка в мундире Ледяного легиона. Только у нее мундир вовсе без знаков различий – «моего» орла нет. Лицо спутницы Вальдера показалось мне знакомым. И стоило нашим взглядам встретиться, я ее узнал – та самая младшая судья Инквизиции, которая выбежала из группы сторонников Дракенсберга вместе с маркизой перед тем, как сторонники Дракенсберга все умерли. Теперь понятно почему и она в серо-голубом мундире: в форме Инквизиции ходить сейчас будет явной ошибкой, а видимо, дефицит одежды дополняют со складов легиона, запасы обмундирования которого из лагеря не вывезли.

Капитан Вальдер между тем приостановился, словно ожидая от меня указаний или вопросов. Я только головой покачал, показав ему жест «работаем». Кивнув, Вальдер и дезертировавшая из Инквизиции младшая судья направились прочь. Я же наконец прошел в кабинет, где, как надеялся, найду все ответы на интересующие меня вопросы. И по своеобразной атмосфере почувствовал уходящее эхо непрерывного вялотекущего совещания, которое, полагаю, как вчера началось, так до этого момента и продолжалось, закончившись только сейчас.

Здесь теперь, после того как помещение покинули все владыки Северного круга и Вальдер с дезертировавшей из Инквизиции юной младшей судьей, остались всего двое: Кавендиш и Мари-Мадлен Лавиолетт, маркиза Дракенсберг. Свое алое платье она уже сменила на мундир с регалиями, так что в ее статусе мне сомневаться не приходилось. Несмотря на своевременное бегство от Дракенсберга, от титула маркизы она не отказывалась и делать этого явно не собиралась.

– Доброе утро, – сдержанно произнес я от самого входа.