Волк и конь

Кусты раздвинулись и на берег лесной реки осторожно вышел высокий молодой человек со светлыми волосами. Он носил немудреное одеяние обычного виллана, но тонкие, совсем не простонародные черты лица, также как и необычно смелый, для селянина, взгляд, выдавали совсем не простое происхождение. С интересом молодой человек рассматривал следы недавнего побоища - наполовину съеденные остатки косули и рядом - труп взрослого волка с разорванным горлом. По оскаленной морде зверя с жужжанием ползали крупные мухи, а в кустах шелестел какой-то зверек, негодующе попискивающий на человека, оторвавшего его от неожиданной поживы. Лже-селянин осмотрел тело еще раз, задержавшись взглядом на круглых следах оставленных неведомым хищником на мокром песке. Проверив на всякий случай, как ходит в ножнах большой нож с широким лезвием, молодой человек развернулся и канул в лесной чаще. Поплутав по звериным тропкам, он вышел к большой поляне, где стояло множество шатров и горели костры, возле которых чистили свое оружие и готовились хлебать из котелков горячее варево воины - франки, саксы и кельты.

– Что там, Канвульф?
– спросил Эльфрик , облаченный в украшенный золотом плащ поверх новых доспехов. Молодой король сидел у костра, разожженного перед большим шатром, над которым развевалось знамя с красно-золотым драконом

– Все в порядке, Ваше Величество, - сказал кентский тэн, - просто лесные звери не поделили добычу. Думаю, они не помешают мне проведать наших друзей в Орлеане.

Почти неделя минула с тех пор, как войска "короля Лупа" перешли Луару, двинувшись в поход по объятой бескоролевьем стране. С первых же дней их ждала удача - Орлеан, один из крупнейших городов королевства, без боя сдался Лупу, вывесив над стенами его золотые стяги с тремя дерущимися черными волками. Орлеанский епископ в соборе святого Авита отслужил благодарственную мессу по поводу восшествия на престол нового короля, остальная знать тоже не возражала против Лупа, как и простой народ - впрочем, его, как всегда, никто и не спрашивал. Однако, купцы, да и просто оборотистые крестьяне сумели соблюсти свою выгоду: воодушевленный тем, как легко был захвачен город Луп дал своим войскам несколько дней на отдых - чем и воспользовались оборотистые торговцы, поставлявшие ко двору нового короля окорока и копченые колбасы, рыбу, хлеб и сладкие фрукты и конечно же, вино, которым издавна славились виноградники долины Луары. По самой Луаре, издавна слывшей одним из важнейших торговых путей, день и ночь сновали лодки с разным товаром, а в городские ворота непрестанно проезжали тяжело груженные телеги со всякой снедью.

В один из таких дней в Бургундские ворота и прошел небольшой воз, в котором постукивали винные бочонки. На козлах его сидел молодой человек, одетый так, как мог одеваться зажиточный крестьянин. Он проехал по центральной улице, оставшейся еще с римских времен, и остановился на площади неподалеку от королевской резиденции, где слуги Лупа и иной знати закупали снедь для господских столов. Канвульф, благодаря редкому для благородных умению находить общий язык с самыми разными людьми, быстро влился в разноголосый шум стихийного рынка, бойко торгуя и одновременно болтая с покупателями и соседними торговцами о здешних сплетнях. Никто не удивился незнакомцу на базаре, - каждый день тут появлялись все новые лица, порой из весьма отдаленных краев. Также никого не удивил и его саксонский говор - с тех пор как язычники одержали верх в Британии, множество беглых христиан осело в королевстве франков, забираясь, порой, довольно далеко вглубь страны. Ну, а настоящий бессенский яблочный бренди, который Канвульф продавал на розлив и вовсе склонили к нему сердца множества покупателей. Особенно быстро товар расходился меж аквитанцев - и рядовых воинов и их командиров, что с видом хозяев расхаживали по площади. Однако Канвульф сумел их разговорить, - особенно пару вояк, с изрядно прохудившимися кошельками, которым сакс преподнес несколько кружек на дармовщинку. Языки аквитанцев, не привыкших к столь крепкому питью, быстро развязались, в то время как Канвульф, незаметно выливавший собственные порции на землю, внимательно слушал пьяные разговоры, запоминая все до последнего словечка. Когда же настала ночь и торговцы разбрелись по постоялым дворам да харчевням, Канвульф услышав все, что он хотел знать, бросил опустевший воз и незаметно покинул город, присоединившись к разбившей лагерь в глубине Орлеанского леса армии короля Эльфрика.

Не так уж мало аквитанских воинов проснулись, мучимые жестоким похмельем, однако Луп все равно приказал с утра выдвигаться из города. Он рассчитывал, что марш-бросок через лес быстро приведет в чувство всех страдальцев в его войске. Имелись, впрочем, и более веские причины для столь стремительного выдвижения: до короля Аквитании, наконец, дошли слухи о новом претенденте на севере и Луп понял, что надо спешить, если он не хочет потерять Нейстрию. Посоветовавшись со своими военачальниками, он решил двигаться через Орлеанский лес, рассчитывая за день-другой выйти к Парижу и, если повезет, взять его также быстро, как и Орлеан.

С утра армия Лупа вышла из Орлеана, углубляясь в лес по неширокому тракту, оставшемуся еще с римских времен. Почти тридцать тысяч воинов вывел будущий владыка франков. Впереди шла тяжелая конница, набранная из самых благородных семейств - потомки франкских завоевателей и галло-римских магнатов. Во главе всадников ехал сам король: в сверкающих на солнце доспехах и остроконечном шлеме. На его поясе висел длинный меч в кожаных ножнах, украшенных изображениями дерущихся волков. Три волка грызлись и на знамени, что нес над головой Лупа его знаменосец. Следом за конницей шла пехота - лучники, копейщики, мечники, - набранные, в основном, из жителей северных областей королевства Лупа - Буржа, Пуатье, Оверни. Имелись тут, впрочем, и жители Орлеана, соблазнившиеся на посулы аквитанских вербовщиков. Позади же воинов двигался обоз, под охраной двух десятков хорошо вооруженных всадников из Васконии. Среди телег особенно выделялась крытая повозка, запряженная четырьмя конями. В повозку, закрытую со всех сторон плотной черной тканью, под страхом смерти запрещалось заглядывать всем, кроме короля: в ней ехала Отсанда, которой, по слухам, нездоровилось. Васконка и вправду лежала на устланной черным шелками перине: в полной темноте, без движения, уставившись в темноту широко распахнутыми глазами. Дух же ее пребывал далеко: в теле прекрасного и сильного зверя, что далеко впереди войска мчался сквозь чащу, мерцая зелеными глазами в лесном полумраке.

Все дни, проведенные в Орлеане, Луп продолжал совершенствоваться в навыках выхода из тела - король, наконец, смог сделать это самостоятельно, без присмотра Отсанды. Вдвоем они разведывали все тропки и дороги в Орлеанском лесу, охотясь за местной живностью - Луп в полюбившемся ему волчьем обличье, а Отсанда в теле черной пантеры, бывшей любимице сарацинского правителя Тулузы. И лишь нелепая случайность, вызванная внезапно взыгравшей звериной похотью Лупа, помешала им в тот день пройти чуть дальше за безымянную речку, чтобы обнаружить действительно серьезную опасность, подстерегавшую их в лесу.

Войско Эльфрика, - собранное из нейстрийской знати, саксонских изгнанников, союзников из бретонских королевств и ирландского отряда, прибывшего вместе с Эльфриком и королевой Бертой, - собралось в поход гораздо раньше, чем предполагал Луп. Вопреки ожиданиям многих, Эльфрик, по совету Канвульфа, не стал задерживаться, чтобы взять Париж: вместо этого, взяв с города фураж и провиант, молодой король углубился в Орлеанский лес. Здесь он, - вернее его военачальники, среди которых хватало опытных воинов - рассчитывали внезапностью одолеть почти вдвое превосходившее их численностью войско. Чего не знали ни Эльфрик ни Канвульф ни кто-либо из остальных графов и герцогов, отправившихся в этот поход, это то, что благодаря колдовским умениям королевы Отсанды, этот замысел уже дважды висел на волоске. Лишь случайность помешала зверям с человеческим разумом, обнаружить армию короля Эльфрика, но сейчас ему опять угрожала опасность разоблачения.

Однако досадный случай вновь смешал карты правителей Аквитании.

Тощая волчица, с набухшими от молока сосками, пробиралась сквозь густые заросли, ежась от падавших на ее шкуру холодных капель. В зубах она держала жалобно скулившего волчонка - последнего из выводка, что она перетаскивала в новое логово. Прошлое обиталище пришлось оставить - как из-за соседства пришедших в лес непонятно откуда двуногих, разместившихся возле того самого оврага, где находилось старое логово, так из-за странного поведения и не менее странной смерти отца-волка. Несколько дней он надолго пропадал в лесу, возвращаясь вымотанным и усталым, зачастую без добычи, со странными запахами, вынуждавшими волчицу злобно рычать, выгоняя самца из логова. Когда же его не было особенно долго, волчица, терзаемая голодом, вышла на охоту сама - и нашла своего волка лежащим с разорванным горлом на берегу реки, рядом с телом полусьеденной косули. Тут же волчица обнаружила и следы от которых пахло незнакомым зверем, судя по всему, и убившим отца-волка. Запах этот немного походил на лесную кошку, однако следы, оставленные неведомым убийцей, были даже больше волчьих. Звериный ум не мог понять в чем дело - единственное, что вынесла волчица из происшедшего, так это то, что ей теперь придется охотиться самой и что волчат лучше перенести в более безопасное место. Этим она и занималась сейчас, перебравшись через реку и быстро пробираясь меж кустов. Лишь на миг волчица остановилась возле одного из лесных прудов, чтобы утолить жажду - и пока она жадно лакала воду, на берег вдруг выскочила большая черная кошка.

Человечьей душе в теле пантеры нечего было делить с лесным зверьем - и Отсанда уже собиралась разойтись миром. Однако волчица, учуявшая знакомый, ставший уже ненавистным запах, вздыбила шерсть, угрожающе зарычав. Страх за своего детеныша, память о жестоко убитом кормильце, оказались сильнее осторожности - и волчица, бросив волчонка в кусты, с рычанием кинулась на пантеру. Острые клыки и когти вновь схлестнулись в жестокой схватке, где сила и ловкость пантеры уравновешивались отчаянной храбростью матери-волчицы, защищавшей детенышей.

Отсанда глубоко вздохнула, возвращаясь в свое тело - она предоставила пантере сражаться в одиночестве. Всего миг женщина лежала, уставившись в потолок, потом, собравшись с силами, решительно отдернула занавесь. Невольно зажмурилась - после полной темноты, даже тусклый свет чащи делал больно глазам. Рядом с собой она увидела блюдо с мясом и сыром, а также кувшин с вином и, королева, на которую подобные путешествия навевали изрядный аппетит, тут же накинулась на еду.

До лесной реки королева в теле пантеры не дошла всего-то около ста шагов. Однако вскоре сюда добралось все аквитанское войско. Очень быстро разыскали брод и король Луп, подавая пример остальным, первым направил своего коня в мутные воды. За ним в реку устремились и прочие всадники.

И в этот миг лесная чаща наполнилась свистом стрел.

Луп, краем глаза успевший заметить подозрительное движение средь ветвей, в последний миг успел поднять коня на дыбы, почему и остался в живых: стрелы пронзили его лошадь, поразили самого короля в левую руку, а одна даже угодила в бок, но не смогла пробить кольчугу. В следующий миг из леса вылетело копье, пробившее грудь несчастного скакуна и конь, жалобно заржав, повалился в реку. Луп, едва успев увернуться от падающего животного, погрузился с головой в мутную воду. Это спасло жизнь ему, но не другим воинам - летевшие из леса стрелы, дротики и копья поражали любую брешь в доспехах аквитанских всадников, сражали их коней, бьющихся на мелководье, давя и калеча сброшенных седоков. Речная вода вмиг окрасилась кровью, пока войско Лупа, сбившись на мелководье, отчаянно пыталось выбраться на берег и перестроиться для атаки. Аквитанские лучники, к тому времени уже выбежавшие на берег, пытались стрелять в ответ, но расстояние оказалось слишком велико, кроме того противник видел воинов Лупа, а они его нет. Крики умирающих, торжествующие вопли нападавших, тревожное ржание лошадей и свист стрел слились в один пронзительный звук, разносящийся по всем лесу.