Волк Спиркреста

— Посмотрим. — Я выгибаю спину, проводя руками по всему телу. — Тогда спокойной ночи, дружок. Постарайся не переступать черту, когда будешь мечтать обо мне.

Он поворачивается и убегает, а я улыбаюсь ему вслед. Кто бы мог подумать, что отказ может быть так похож на победу?

Утро следующего дня принесло с собой новую волну чувства вины. Я не могу сказать, что жалею о содеянном, но мучить Якова Кавинского всегда было занятием, доставляющим удовольствие и стыд.

Луч бледного утреннего солнца пересекает всю длину моей кровати, и я скатываюсь с его пути ради своих глаз, которые все еще настраиваются. Когда я вскидываю руки, чтобы потянуться, мой локоть натыкается на что-то, запрятанное в подушки. Нахмурившись, я вытаскиваю его. Небольшая коробка, завернутая в коричневую посылочную бумагу. На боку коробки черными буквами нацарапано мое имя.

Я резко выпрямляюсь, кудри рассыпаются по плечам, и смотрю на коробку.

Еще одна волна вины накатывает на меня, когда я вспоминаю, как Яков передал мне коробку вчера вечером. Я не ожидала, что он сделает мне подарок на день рождения — я никогда не дарила ему подарков, — и даже не поблагодарила его за это.

Мои пальцы слегка дрожат, когда я разворачиваю коробку. Внутри оказался маленький черный футляр, а из-под обертки выпала крошечная белая карточка. Я открываю ее.

У роз есть шипы, чтобы они были в безопасности.

Это то, что делает их особенными. Рани

ублюдков, которые хотят причинить тебе боль.

С днем рождения.

Он не удосужился подписать его.

Я открываю коробку. Внутри подушечки из черного войлока лежит небольшой нож, черный с золотом, с витиеватой рукояткой. В закрытом состоянии он идеально ложится в руку. Я открываю его. Лезвие гладкое, острие опасно поблескивает. Я поворачиваю рукоятку в ладони. На ней золотом выгравировано русское слово.

Колючка.

Депрессивные ублюдки

Яков

Избегать человека, с которым живешь и которого поклялся защищать, — задача не из легких, но я справляюсь с ней почти целую неделю. Становится легче, когда Захара возвращается в университет, ведь в декабре у нее экзамены и диссертация, над которой она постоянно работает, когда не может уснуть.

Я стараюсь быть таким же занятым. Если я не наседаю на сотрудников службы безопасности предприятий и таунхаусов на улице в поисках видеозаписей, я тренируюсь или читаю эту чертову книгу о Платоне.

Все, что угодно, лишь бы занять мысли, потому что как только этого не происходит, на меня нахлынут воспоминания о ночи дня рождения Захары, а это заканчивается только холодным душем и горячим стыдом.

Чем больше времени проходит, тем больше мне стыдно. Когда Зак пишет мне смс, чтобы спросить, как дела, я даже не могу посмотреть на его имя в телефоне. Что бы он подумал, если бы узнал, что я чуть не трахнул его сестру в ее постели? Он бы подумал, что я никчемный кусок дерьма. Он бы знал, что я никчемный кусок дерьма.

Ничтожный кусок дерьма, который позволил сестре своего лучшего друга сесть к нему на колени в ее крошечном шелковом белье и целовал ее так, будто умирал, а гребаный эликсир жизни был у нее на языке.

Черт, и я бы тоже трахнул ее, если бы не та тонкая ниточка силы воли, которая у меня осталась. Я бы трахал ее до тех пор, пока ее тело не стало бы знать только удовольствие, я бы вытравил всю эту печаль из ее глаз.

Что бы я сделал с этой девушкой — если бы она была моей.

Но она не моя.

И никогда не будет.

Поскольку моя голова теперь представляет собой бесконечную коллекцию дерьма, за которое нужно чувствовать себя виноватым, бессонница вступила в полную силу. Долгими ночами я ворочаюсь, курю, пью, бьюсь головой о металлические перила балкона, пытаюсь читать Платона, играю в игры на телефоне, листаю социальные сети или просто пялюсь в стену, надеясь, просто чертовски надеясь, что потолок обрушится на меня сверху и выбьет из колеи. А когда я наконец-то засыпаю, как правило, спустя долгое время после восхода утреннего солнца, я сплю с трудом, потому что все мои сны — это просто кошмары.

Черные озера, окровавленные кулаки, размытые акварельные краски, красные луны, бледное атласное белье, гладкая коричневая кожа и золотые ногти, вонзающиеся мне в спину. Каждое утро я просыпаюсь с ощущением, что мои глаза полны песка, а кости сделаны из проржавевшего железа.

Примерно через неделю после празднования дня рождения я лежу на полу своей спальни с открытыми окнами, положив голову на сумку и держа в руках дурацкую книгу Зака, когда открывается дверь.

Захара входит с уверенностью женщины, для которой правила не значат ровным счетом ничего. На ней розовый атласный бралетт и шорты, но, по крайней мере, поверх них накинут пушистый белый кардиган. Маленькие милости от моей жестокой хозяйки.

— Ты еще не спишь? — спрашивает она, хотя явно ожидала, что я буду спать.

Я бросаю взгляд на часы. Уже немного за час. По моим меркам это еще не поздно.

— Да, — говорю я, отрываясь от книги, чтобы не смотреть на ее тело и не вспоминать, как она лежит на мне, как изгиб ее позвоночника ложится под мою руку, как горячо и мягко она ощущается на моем твердом члене даже сквозь штаны, как приятен вкус ее рта или просто как она чертовски красива, красота как удар по лицу, и я просто хочу, чтобы она вырубила меня.

Она подходит и слегка подталкивает мою книгу ногой. Ее ногти на ногах окрашены в светло-золотистый цвет. Цвет, идеально дополняющий ее кожу, — цвет, который преследует мои мысли.

— Платон, — говорю я.

— Как будто у тебя есть все, что нужно, чтобы читать Платона, — усмехается она. Она скрещивает руки на груди, явно озябнув от ветра, проникающего через открытые окна. Она смотрит на меня сверху вниз, и я бы встал, если бы не думал, что Захаре просто нравится ощущение, которое она получает, возвышаясь надо мной вот так.

— Ты называешь меня тупым? — легкомысленно спрашиваю я. — Мило. Это самое приятное из всех твоих оскорблений.

— Твоя жесткость на меня не действует, дружок, — говорит она. — И, честно говоря, это становится немного скучным.

— Ты хочешь, чтобы я был мягким и слезливым и рассказал тебе все свои глубокие темные секреты?

— Секреты есть только у интересных людей, — говорит она. — Ты слишком скучный для этого. Просто скучный, ворчливый, безрадостный зануда. Тебе стоит подумать о священстве.