Волков. Гимназия №6
Шрифт:
С таким надо родиться — и, возможно, дело и вовсе не во внешности.
— Больно? — Вяземская легонько сжала мою руку чуть выше локтя. — А так?
— Нет, — усмехнулся я. — Говорю же — ничего страшного… ваше сиятельство.
— Можете называть меня Катериной Петровной. Мы все-таки в больнице, а не на приеме… А вот тут — больно?
На этот раз Вяземская не миндальничала — ткнула пальцем чуть ли в самую дырку от пули. Точнее, туда, где по ее представлениям та должна была засесть. Не в кости, даже не в мышцах — можно сказать, под кожей, в весьма скудной жировой прослойке.
Но, конечно же, пули там уже не было.
— Не чувствую металла, —
— На мне всегда быстро заживает. — Я пожал плечами. — Сколько себя помню.
Бывало и не такое. Даже в нынешнем теле выстрел из «велодога» мог бы серьезно навредить мне разве что угодив прямо в голову, сердце или позвоночник. А уж в прежнем… в декабре сорок второго меня буквально распилило надвое очередью из немецкого пулемета. А потом немецкий офицер подошел и всадил еще две пули в грудь — видимо, пожалел.
Должок я вернул — примерно через неделю.
— Родовой Талант? — уточнила Вяземская.
— Может быть… Не такой, как у вас, конечно же. — Я несколько раз согнул и разогнул руку. — Но кое-какие способности есть.
Короткий взгляд глаза в глаза — и Вяземская отвернулась. Не узнала, конечно — наверняка для княжны из знатного и богатого рода все гимназисты были на одно лицо. И к тому же обстановка в день нашей встречи уж точно не располагала: ее сиятельство едва не угодила в пасть к Жабе, а потом просто удрала подобру-поздорову… Хотя могла бы и задержаться — помощь крутого целителя определенно не оказалась бы лишней.
Так сильно перепугалась? Или?..
— Значит, Владеющий. — Вяземская на мгновение прикрыла глаза. — Сколько вам лет Владимир?
— Семнадцать. — Я на всякий случай еще раз пересчитал в уме, отняв от нынешнего года восемьсот девяносто второй. — Полных — семнадцать.
— Я бы дала больше… с виду. Отличная мускулатура, очень крепкая и здоровая. — Вяземская снова улыбнулась — и вдруг потупилась, будто внезапно превратилась из серьезной Владеющей докторши в самую обычную девчонку. — Вы поднимаете тяжести, Владимир? Гимнастика?
— Всего понемногу… Катерина Петровна.
Положенное обращение почему-то прозвучало… странно. Не то, чтобы неуместным, но то ли лишним, то ли вовсе издевательским — хотя ничего такого я, конечно же, в виду не имел. Да и вообще обстановка становилась чуть ли не двусмысленной: с моим диагнозом все и так было яснее некуда, однако Вяземская упорно продолжала меня… ну, скажем так, трогать: провела кончиками вверх по плечу, потом по ключице, коснулась шеи…
Само по себе это казалось скорее приятным, но меня не покидало ощущение, что ее сиятельство не просто проявляет невесть откуда взявшуюся симпатию, а еще и пытается… просканировать. И не как Дельвиг, поверхностно — а с изрядным интересом, зарываясь в самое нутро моей сущности. Точно оценить ее возможности я пока еще не мог — зато чувствовал превосходно.
Не то, чем мог в той или иной степени владеть чуть ли не любой дворянин, в чьих жилах плескалась хоть капля крови древнего рода. Не крупицы Таланта, а истинную мощь Владеющего целителя. Вяземская едва касалась меня, но через ее тонкие изящные пальчики текло столько энергии, что хватало с избытком. Будто каждую клетку моего тела вдруг принялось согревать крохотное, зато очень теплое и могучее солнце.
Я так и не понял, когда закончился осмотр и началось, собственно, лечение, но простреленная рука тут же запульсировала. Рана была пустяковая, и Вяземская
поделилась лишь самой капелькой собственных сил… но я вдруг понял, откуда взялись все ходившие в народе легенды.Она изменилась! И больше не была ни княжной, ни серьезной и ответственной докторшей, ни девчонкой чуть старше моих лет — рядом вдруг появилось существо совершенно иного порядка. Темные глаза за линзами очков засияли, из строгого пучка на затылке выбилась волнистая прядка, губы чуть приоткрылись, щеки порозовели — Вяземская всей своей сутью излучала такую силу, что, казалось, начала светиться изнутри.
Я зажмурился, тряхнул головой — и наваждение исчезло. А впечатления остались, и еще какие: если уж даже мне на мгновение захотелось опуститься на колени — можно только представить, что Талант подобной мощи творил с простыми людьми.
Ангел-хранитель.
— Кажется, с вами все хорошо, Владимир. — Вяземская отступила на шаг. — Сейчас я перевяжу — и можете идти.
Помощь я получил, хоть и не особо нуждался — да еще какую. И ее сиятельство имела полное право выставить меня за дверь. Да чего уж там — я и сам уже успел подумать, что дергать такую занятую особу совершенно незачем. Что напоминать о собственных подвигах как минимум невежливо, да и вообще — какая разница? Сейчас или через пару минут дверь за мной закроется, и мы с Вяземской больше не увидимся. Может, вообще никогда — я уж точно не собирался частить в больницу, а в те места, которые княжна посещает вне работы, вход мне наверняка заказан.
А хотя…
— А ведь мы уже встречались раньше, Катерина Петровна. — Я поправил рубаху и без особой спешки взялся за китель. — И совсем недавно.
— Да? Признаться, не уверена. — Вяземская прищурилась, будто пытаясь получше разглядеть мое лицо. — Здесь, или, может быть…
— Совсем недалеко отсюда, — кивнул я. — Впрочем, наше знакомство сложно назвать приятным. Жаба, трамвай на Малом проспекте, городовой с «наганом»… Помните?
А вот теперь — узнала.
Стекла в окнах кабинета вдруг задребезжали, хотя никакого ветра снаружи не было… зато он едва не появился внутри. А я запоздало подумал, что Талант ее сиятельства, возможно, умел делать не только приятные и полезные вещи, а совсем даже наоборот. Но, как и подобает княжне, Вяземская умела взять себя в руки.
— Нет, милостивый сударь, — холодно проговорила она. — Боюсь, это какая-то ошибка… Мне приходилось слышать об этом жутком событии — но меня там не было.
— Я даже не успел сказать, что был там сам, — улыбнулся я. — А вы уже все отрицаете, Катерина Петровна.
— Мне нет нужды спорить… Но смею вас заверить — сегодня мы видимся впервые, Владимир. У меня прекрасная память на лица.
Мне, как дворянину, полагалось знать великосветский этикет. И уже после «милостивого сударя» тут же разворачиваться и уходить… Но этого и так не слишком-то хотелось, а любопытство еще и подливало масла в огонь.
— В таком случае, могу только удивляться, что вам почему-то не удалось узнать мое. — Я вздохнул и покачал головой. — Хотите сказать — и это тоже не ваше?
Платок лежал у меня в кармане с того самого дня. Сначала я просто забыл его выложить, а потом зачем-то носил с собой. То ли как сувернир, то ли как этакий талисман, приносящий удачу — и он, надо сказать, работал. За полторы недели тонкая кружевная ткань смялась, успела насквозь пропитаться запахом пороха, сырых подвалов и еще неизвестно чего — но с вышитым на краю вензелем, конечно же, ничего не случилось.