Володарь железного града

— Первый пошёл! — злорадно проговорил я, потирая руки. — Не всё коту масленица, хоть расходы отобью…

* * *

Бесчувственное тело хозяина Еголдаевой тьмы тащили в мягких носилках по ходу вкатив укол кофеина, чтобы пациент не отошел в мир иной. Палачи хана знатно потрепали Берди.

Лю уже ждал в условленном месте. Увидел «кулёк», «демонов» что его несли… Дождался, когда те уйдут и подошёл.

— Мой господин?! Что же они с вами сделали…

[i] В дословном переводе фраза звучит. Где покои хана?

Глава 11

Поздние огни в окнах хором, выходивших на Москву-реку, мало что могли сказать сторонним, но для дворовых людей, знавших, кто там сидит, этого было достаточно чтобы сделать далеко идущие выводы, особо, вкупе с приездом младших братьев Симеона и намечающимся на весну большим съездом князей всей Северо-Восточной Руси.

Иван Калита разделил земли между сыновьями, причём столица стала нераздельной собственностью всех трёх. Старший получил куда больше, и это заложит традицию, послужную созданию централизованного государства. Семёну Калита завещал главные после Москвы города: Можайск и Коломну, Ивану — Звенигород и Рузу, Андрею — Лопасню, Серпухов и Перемышль. И сейчас братья собрались вместе, чтобы выработать единую линию поведения на большом съезде, что своими действиями невольно инициировал выскочивший из ниоткуда захудалый Глуховский князь.

— А из села Рузьское съехало осемандцать родов, из Фоминьского двадцать, из Суходола дюжина. Такоже обельных и старых холопов, вдачей тиуны недосчиталися сто семь душ!

Семён слушал возмущенного брата вполуха то подбрасывая и ловя монету, то закручивая и пуская ту на стол волчком, отчего она долго крутилась, отбрасывая блики на хрустальные кубки с рубиновым греческим вином.

— Бегут, значится, смерды.

— Не токмо смерды с холопами от нас бегут, брат, но и людины.

Не дождавшись пока монета уляжется, раздражённый князь громко хлопнул по ней сверху:

— Сие и следовало ожидать, как только соседушка наш тамгу да прочие мыты отменил. Чернь неблагодарна и добра не помнит! Когда отец от Юрия княжество принял под Москвою едва ли три на ста тыщ люда жило. Нам же он данников оставил вдвое больше. Отчего так вышло, ведаете али нет?

— Не велик в том секрет, — ответил Иван. — Наши земли татары не зорят, в отличии от прочих княжеств, посему ратаи со всей Руси и тянутся.

— Верно, брат, а за то мы мыта берём более прочих, и уходит оно не нам в калиту! В Орду, без остатка.

— Так и есм! — поддержал Семёна Андрей. — Злата и серебра мурзам и эмирам без счёта раздаём. Кстати, а что там с отрядом Октая? Пять по ста рублей дивану выложили, дабы татары выскочку глуховскую угомонили.

— Сгинул он, — сухо ответил Семён. — Плакало наше серебро.

— Как так сгинул? С ними же сотни хана пошли и Озбеков посол с золотой пацзой, — Андрей осёкся, замолчал на полуслове, увидев злое выражение на лице брата. — Думаешь, его рук дело?!

— А чьих ещё? Волчонок в деда пошёл, а он нашему пращуру, Александру Ярославичу кровушки вдосталь попил. Такой же бунтовщик.

— Так надобно в Сарай донести!

— Надобно, но мои домыслы к кафтану не пришьёшь. Отряд Октая в последний раз на Ногайском гостинце видали, опосля словно в омут сгинул. Азм людей в Рязань посылал разузнать что к чему.

— И?

— Никаких следов. Мстислав мастак концы в воду прятать. И не смотри, что борода коротка, хитёр аки старый лис.

— Как же он решился на такую дерзость? Ежели Озбек прознает… Новосильскому княжеству несдобровать.

— Иван, Иван, дядя его ничего не решает, сидит у себя в Глухове тише виды ниже травы. А то, что князь самовольно Октая живота лишил, это ещё цветочки. Ягодки в том, что на его земли чернь со всей Руси бежит, в том, что цена на добрый уклад и оцел втрое упала. Понимаешь, ВТРОЕ! Он наш главный доход перебил! — закричал Семён дурным голосом. — Персидский уклад в Нижнем ужо третью седмицу впустую лежит, не берут! На что дружину кормить будем? За твои красивые очи Иван, гости коней не продадут. А теперь ещё и это, — Семен раскрыл ладонь, показав братьям ровную, аккуратно выбитую биметаллическую монету с римской триремой. — Сию монету из белого злата альфой кличут, а к ней в придачу вона, — Великий князь высыпал из шкатулки россыпь монет малых номиналов и цветной листок, где внятно со стрелками и рисунками было показано, что к чему и на что менять.

— Лепо, зело лепо сия монета выбита. Великий искусник ладил, — забубнил Андрей.

— Хрен там, а не искусник! Знающие бояре подсказали — сие не люди ладят, а пресс!

Бровь Андрея взмыла в немом вопросе.

— Механикус, молот с бабою сорока пудов. Вона, глянь, — Семён показал брату ордынские денге. — Ежели присмотреться, на каждой узоры разны. Тута завиток заглажен, а здесь буквица едва видна и округ не равна. Оттого сие, что сила удара гуляет и мастера, что её бьют, разны. Франкские али греческие монеты такие же, а вот эти, — князь вновь взял в руки новины, — один к одному, аки близнецы. А где на Руси чудеса механические ладят, а?

— Опять Мстислав?

— Не сумневаюсь. В лето сии монеты на Бадожский торг его гости привезли, а как слухи до Москвы дошли, Алексей Петрович немедля своего человека отправил разузнать что к чему. Сами ведаете, что отец многие лета у Озбека выспрашивал право свою монету бить, и в том, не преуспел.

Алексей Петрович Хвост-Босоволков, советник Калиты и негласный глава клана старых бояр был крёстным отцом Семёна, фактически все дети Калиты выросли у него на руках и потому от ближника у братьев не было секретов, а Хвост единственный кто получил право находится в узком кругу Калитовичей. Помимо прочих обязанностей Алексей Петрович также отвечал за разведку Московского княжества и агентуру, ибо многие агенты Калиты в Сарае были завязаны лично на него.

— Из Новограда, — забасил степенный муж. — Лучших людишек под личиною гостей отправил я в Медное, думал тама они монету бьют. Однако же они выведали что монеты привозят в острожек Беломорский, его давеча поставили люди Мстислава на Студёном море, гости с острова Туле.

— Врут!

— Врут али нет, не ведаю то. Посему люди мои отправились по гостинцу в град сей и видали тама гостей на чудном корабле с гнутым носом и зелёным ветрилом. Были они одеты в порты в клетку, кафтаны червлены и гишпанские шляпы с перьями заморских птиц.

— Бесстыдники! — вскрикнул Иван Иванович.

— У воротынского князя товара пригожего во множестве, и в том, что с ним немцы торг ведут, нет дива.

— Прав ты, Семён Иванович, однако же рожи у гостей тех больно на новгородцев смахивают, более того, среди них мой человек опознал ушкуйника, коего ранее в Старой Ладоге встречал. Да и шептались они с княжескими воями всяко уже не на латыни, он то по губам речи людские разумеет.

Семён скрестил пальцы и суровым взглядом обвёл братьев и заговорил.

— Выходит по всему, что монеты сии чеканит недруг наш. Большого ума один к одному сложить не треба. В Орду писать ябеду смысла нет. Буквицы и цифирь латинские, имени князя на монетах нет, а значит и крамолы на царя Озбека.

— Брат, а зачем же он сие затеял? В чём выгода то?

— Не ведаю то, Иван.

— Нет в том тайны, князья, — подал голос боярин. — Все гости знают, меди у Глуховского княжича куры не клюют. На Ладоге его холопы оловянные и серебряные жилы бьют, а сколько уклада у него в Лещиново и сами ведаете, — боярин подкинул в руке стальную монету, — без счёту! А вот где он злато берёт, загадка.