Волшебное зеркало Тимеи

Тимея вдруг мягко улыбнулась.

— Давай же платье, Мари! — все еще улыбаясь, попросила она и протянула руку.

Я еще раз с силой дернула вверх за подол, и платье свалилось к моим ногам…

Что-то, звякнув, упало и, сияя, покатилось по берегу.

Осколок!!!

Криво прокатившись по узкой полоске прибрежной травы, осколок волшебного зеркальца полетел вниз, булькнул и исчез на дне пруда.

Тимея ахнула… По-птичьи взмахнула руками, бросилась в воду и скрылась под ее поверхностью.

Я оцепенела от ужаса.

И вдруг меня начало колотить.

Нервная дрожь с головы до ног объяла тело. Она сотрясла его так мощно, словно я промерзла до самых костей.

Надежда, еще мгновение назад согревавшая меня, разбилась, радость растаяла, как дым, а на смену пришло ужасающее осознание произошедшего.

«Все пропало… — постучалась тяжелая мысль. — Теперь тебе не избежать «Соснового рая»…

Тимея вынырнула из воды и подала мне осколок. Мы посмотрели друг другу в глаза, но не смогли произнести ни слова.

В тревожном смятении мы молча поплыли по темной глади пруда. Вода казалась холодной и неприятно облепляющей тело. Она мерещилась мне нескончаемой, темнота давила на глаза; вспыхивающие то здесь, то там огоньки доводили почти до безумия. Наконец, мы так же молча вышли на берег. Я по-прежнему дрожала в своей майке с кармашком и пижамных штанишках, хотя одежда вновь оказалась абсолютно сухой.

Но я не замечала этих чудес. Я ничего не замечала…

Он все узнает.

Скоро он вернется…

И тогда не миновать прощания с человеческим обликом.

В это мгновение обличье безобразной старухи внезапно стало мне очень дорого.

— Может быть, все еще обойдется… — тяжелым голосом произнесла Тимея. — Может быть… Ведь осколка не было с тобой всего минуту. Он увидит только то, что ты была здесь, у пруда. Ничего другого он не увидит.

Она сочувственно посмотрела мне в глаза.

Я неловко кивнула и отвернулась, пытаясь скрыть подступающие слезы.

И впрямь, он увидит лишь несколько мгновений возле пруда…

Он увидит меня рядом с Тимеей.

И этого вполне достаточно, чтобы отправить меня в «Сосновый рай».

И я уже никогда, никогда не вернусь домой и не увижу маму и тетю Клашу.

Горькие слезы хлынули из моих глаз, а из груди вырвались так долго сдерживаемые рыдания.

Никогда не увижу… Никогда…

— Не плачь! — прижала меня к себе Тимея. — У тебя будет время придумать какое-нибудь разумное объяснение. Успокойся и ступай скорее, моя милая Мари… Скоро рассвет, и вот-вот начнут просыпаться слуги.

Она нежно утирала мои слезы, обнимая, как мать.

Наконец, простившись с Тимеей, я осторожно, прислушиваясь к каждому шороху, выскользнула за дверь и очутилась на лестнице.

В замке стояло предрассветное безмолвие.

Стараясь прижиматься к краю лестницы, я тихо, как мышка, поднялась в свою комнату, спрятала осколок зеркальца в небольшую щелочку в паркете, туда же сунула драгоценные конские волоски и, раздевшись, юркнула под одеяло.

Слезы почти просохли.

Несмотря на множество счастливых и горьких событий, на теплившуюся надежду и мучительные сомнения, вопреки всему, я уснула почти мгновенно.

Но сон мой был неровным и беспокойным.

Перед глазами бродил образ Элемера, вставало скорбное лицо Тимеи, плыли смутные силуэты гостей на балу, где-то слышался цокот копыт коня Брикса… И все это было овеяно тревогой… тяжелящей сердце тревогой.

ГЛАВА 34

Ах, как не хотелось мне просыпаться утром… Мне казалось, что оно непременно принесет горькую и страшную весть, которую я ожидала и боялась… Но все-таки я проснулась — позже обычного, от равномерного звука капель дождя, падающих на крышу балкона.

Приподнявшись на постели, я покосилась на зеркало шкафа. Оттуда выглянуло отражение старухи со спутанными волосами. Неожиданно я приветливо улыбнулась ей, и она ответила тем же.

«Будь что будет, старушка…» — шепнула я ей, и она в ответ шевельнула морщинистыми губами.

В окно глянул хмурый рассвет.

Сегодня с гастролей возвращается Рене.

Я вновь взглянула в зеркало, заметив, что отражение приуныло. Оно не хотело в «Сосновый рай», в мутных зрачках его затаился страх… Неужели вскоре мне придется смотреться в водную гладь пруда и видеть длинный клюв, черные крылья и полные невыразимой тоски глаза?.. Неужели мне придется слиться с темной водой?..

Дверь распахнулась, и появилась Мишель.

— Доброе утро, мадам.

Я испугалась, что она заподозрит что-то, но каменное лицо ее ничего не выражало.

— Вас причесать? — осведомилась она буднично.

— Пожалуй, я сама, — проговорила я и, откинув одеяло, выбралась из постели.

— Через пятнадцать минут будет подан завтрак.

Каждое утро она произносила одни и те же слова, но почему мне кажется, что сегодня они звучат в последний раз?..

Мишель вышла.

Я подошла к зеркалу и начала расчесывать свои жидкие патлы.

Потом лениво, медленно облачилась в длинное утреннее платье и черепашьими шагами спустилась к завтраку.

— Вы не больны, мадам? Может быть, позвать доктора Рейнальда? — спросила Таналь, подавая рис, завернутый в сладкие листья какого-то растения с далекого острова, и маленькую соусницу.

Я подняла на нее глаза.

— Доктора Рей… как вы сказали? Рейнальда?

Таналь кивнула, раскладывая приборы.

— А где доктор Вили?

— Доктор Вили уволен, мадам.

Вот это новости.

Разволновавшись еще сильнее, я зачерпнула побольше воздуха в грудь и объявила внимательно смотрящей на меня девушке-роботу:

— Со мной все в порядке. Когда приедет месье Рене?

— После обеда, мадам, — официально объявила прислуга. — В четыре часа пополудни.

Она ушла, и я приступила к одинокой трапезе.

Вспомнилось, как добрая тетя Клаша в мягком фиолетовом халатике ставила на стол горячие сырники и свежезаваренный чай и приговаривала:

— Кушай, милая!

От ее слов веяло теплом и любовью, и простая еда казалась вкуснее любых деликатесов.