Воля богов!
Шрифт:
"Простите, уважаемый Диомед Тидеевич, что сам первый не представился, - галантно ответил его противник, ловко уклоняясь от удара.
– Нынешний бой порождает такую суету, что невольно забываешь о приличиях и хороших манерах. К тому же мне показалось, что мои имя и происхождение не должны вас заинтересовать, ибо все мы суть несчётные листья, коие ветер, срывая с ветвей деревьев, несёт по необъятной земле, и которые неизменно с каждой весной сменяются новой зеленью, не ведающей о том, что произрастало на этих ветвях прежде. Впрочем, если вы это действительно хотите знать, то я охотно расскажу вам о себе.
Мой род происходит от небезызвестного царя Сизифа Эоловича, оставившего своей хитростью глубокий след в памяти как смертных, так и богов. Сына его звали
На его долю выпало немало трудных испытаний, но началось всё с незатейливой интрижки, какие, увы, часто случаются в наше время. Жена его покровителя стала склонять его к предосудительной связи, надеюсь, вы понимаете, о чём я. Он же, будучи порядочным человеком, прямо сказал ей, что отношения такого рода между ним и женой его друга невозможны, чем вызвал её гнев, и она оклеветала его перед мужем, утверждая, что он своими грубыми действиями понуждал её к супружеской неверности. Разгневанный муж однако не решился сам причинить вред Беллерофонту и отослал его к своему родственнику - ликийскому царю, поручив передать письмо, содержащее просьбу придать смерти того, кто это письмо доставит.
Когда он прибыл на место, ликийский царь, в соответствии с обычаем того времени, девять дней угощал его, прежде чем приступить к разговору о делах. Когда же на десятый день он прочёл привезённое Беллерофонтом письмо, то немедленно послал своего гостя сражаться с Химерой - чудовищем, порождённым самими богами. Рассказывают, что у неё была голова льва, тело козы и змеиный хвост. Победить её представлялось невозможным, но Афина, благосклонно относившаяся к Беллерофонту, дала ему Пегаса - крылатого коня, который обычно катает поэтов в парке на горе Парнас, но также вполне пригоден и для боевого использования. После победы над Химерой царь послал его воевать с солимами, но и из этой ужасной битвы он вышел победителем. Впоследствии он победил амазонок, и царь послал своих храбрейших подданных, чтобы они из засады убили Беллерофонта, но никто из них не вернулся домой живым. Поражённый силой, доблестью и благородными манерами Беллерофонта, царь тогда отдал ему в жёны свою дочь и полцарства в придачу. От этого брака родились два сына и дочь Лаодамия, которая, будучи доброй знакомой Зевса, родила ему Сарпедона, получившего в сегодняшнем бою столь неудачное ранение в ногу.
Сам же Беллерофонт под старость, к сожалению, совершенно выжил из ума и умер в безвестности, оставленный богами и родными.
Мой же отец Гипполох - один из сыновей Беллерофонта, отправляя меня сюда, велел не посрамить наш славный род и в боях прославить моё имя".
Диомед воткнул копьё в землю и обнял своего противника.
"Главк!
– закричал он.
– Что ж ты сразу, подлец, не сказал, что ты сын Гипполоха?! Ведь наши родители домами дружили! Твой дед Беллерофонт как-то двадцать дней у моего деда гостил. Он нам тогда подарил замечательный золотой кубок, который у меня сейчас, к сожалению, не с собой. Вот так и стоит иной раз сходить на войну, чтобы встретить друзей семьи. Жаль, что обстоятельства сейчас не позволяют, а то б сели, поговорили, пропустили б по чарочке-другой".
Они обменялись адресами и, поскольку других сувениров у них при себе не оказалось, Диомед предложил обменяться доспехами. Приятели договорились в бою обходить друг друга стороной и непременно встретиться после войны, если, конечно, останутся живы.
Только расставшись с Диомедом, Главк сообразил, что обменял уникальные золотые доспехи на обычный медный ширпотреб, по цене уступавший раз в десять. "Ох уж эти греки!
– подумал он.
– Не могут не облапошить!"
В это время Гектор пришёл в город. Его окружили женщины, спрашивая о мужьях, сыновьях, отцах и братьях. Он шёл, не поднимая на них взгляд, и на все вопросы отвечал: "Молитесь за нас".
Войдя во дворец, он сразу встретил там свою мать. Престарелая Гекуба бросилась ему навстречу и крепко сжала его руки.
– - Что там?
– сбивчиво заговорила она.
– Пойди, помолись. Нет,
– - Нет, мама, - ответил Гектор.
– Нельзя мне в таком виде богам показываться, - он действительно был с ног до головы в грязи и в крови.
– И вина не надо. Это пусть греки пьяные в бой идут. Нам и без этого есть за что воевать. И сил хватает, и мужества. А ты, вот, пойди и собери скорее те шмотки, которые Парис с Еленой привезли из Финикии. Лучшие, ненадёванные. И отнеси их Афине в храм. Много нервов эта сучка нам сегодня потрепала. Отдай ей - от хороших шмоток никакая баба не откажется. Пусть оставит нас в покое.
Отправив мать с поручением, Гектор пошёл к Парису. В комнате брата он застал идиллическую бытовую сценку: Парис на краю кровати надраивал щит, а Елена что-то вышивала. Одно ухо у неё всё ещё было явно краснее другого.
"Лучше б я тебя мёртвым увидел, засранец!" - подумал Гектор, крепче сжимая в руке копьё.
– - Не помешал?
– мрачно спросил он.
– Там за тебя люди погибают, если тебе это интересно. Не желаешь сходить, поучаствовать?
Парис смущённо отвёл взгляд.
– - Я понимаю, Гектор, твои чувства, - пробормотал он.
– Но мне надо было прийти в себя. Теперь я уже успокоился. И Елена говорит, что надо идти. Ты подожди, я сейчас доспехи надену. Или иди - я тебя догоню.
– - Присядь, - сказала Елена, поднимая на Гектора свои умные зелёные глаза.
– Ты не представляешь, как мне стыдно и за себя, и за этого недостойного труса!
– - Некогда мне рассиживаться, - резко ответил Гектор.
– А насчёт стыда - ты это мужу своему расскажи. Я попрощаюсь с Андромахой. Не известно, увидит ли она меня ещё живым. А потом я пойду к Скейским воротам. Если я тебя, Парис, там не встречу... Честное слово, будет лучше, если я тебя там встречу.
Он решительно развернулся и вышел.
Свою жену Андромаху он дома не застал, и служанки не знали точно, куда она пошла. Гектору ничего не оставалось, как только вернуться к войску.
Андромаха нагнала его на полпути к воротам. С ней была кормилица, державшая на руках сына Гектора Астинакса, совсем недавно родившегося. Отец улыбнулся, молча глядя на него.
– - Я смотрела на бой с башни, - сказала Андромаха.
– Не увидела тебя и думала, что тебя уже нет в живых. Если ты себя не жалеешь, то хоть обо мне подумай. Ты же один у меня остался. Нет у меня больше ни отца, ни братьев - все убиты Ахиллом. И мама этого не пережила. Куда ты теперь идёшь? Останься. Разве там некому больше воевать?
– - Я должен туда идти, - ответил Гектор.
– Как бы я людям потом в глаза смотрел, если бы сейчас остался в городе? Конечно, я думаю о тебе. Я думаю о том, что будет с тобой после нашего поражения. Когда ты станешь невольницей какого-нибудь грека, и люди скажут: "Это жена того самого Гектора". К счастью, я этого никогда не увижу.
Гектор потянулся к сыну, чтобы взять его на руки, но ребёнок заплакал, испугавшись конской гривы, свисавшей с гребня отцовского шлема. Гектор улыбнулся, снял шлем, положил его на землю и взял сына на руки.
– - Не волнуйся за меня, - сказал он Андромахе.
– Если не судьба мне погибнуть, то никто меня к Аиду не сможет спровадить. А если судьба, то против неё всё равно ничего не сделать. Не об этом я сейчас думаю. Сегодня я умру, завтра или лет через тридцать - что от меня останется? Только он - Астинакс. Он превзойдёт меня во всём - будет сильнее, умнее, станет великим царём. Люди забудут всё, что я сделал, но будут помнить как об отце Астинакса. Пройдут века, и люди забудут и Гектора, и Астинакса, но будут жить наши потомки, которые, возможно, совершат подвиги, которые мы сейчас и представить себе не можем. Эти герои появятся на свет благодаря мне, а значит я прожил жизнь не напрасно. Ради этого стоит жить, и за это стоит умирать. Пусть я погибну, но через тысячу лет великий герой будущего, перечисляя своих предков, назовёт в их числе и меня. Сейчас я иду в бой для того, чтобы жил Астинакс, и если для этого надо, чтобы я погиб - это не такая уж высокая цена.