Воля Небес

Я продолжаю наносить удары, вкладывая в них весь свой гнев, всю свою боль, все свои несбывшиеся надежды увидеть сестру живой и невредимой. И Император отступает. Лезвие его легендарного клинка, прежде не знавшее равных, начинает крошиться под градом моих атак. Лепестки сакуры проникают сквозь его пламенную ауру и впиваются в незащищенную плоть, словно стая разъяренных шершней. По телу врага расползаются кровавые раны — такие же алые, как и окутавший арену туман из растертых в пыль лепестков.

Государь ранен, но и моё тело находится на грани. Каждый удар, который я наношу врагу, забирает частичку моей жизни. Плоть расходуется, кости трещат, внутренности горят огнем. Я разрушаю сам себя, используя запретную технику, но мне все равно.

Довольно кошмаров. Время просыпаться.

Оппонент пытается ускользнуть сияющей техникой, но всё бесполезно.

Не отстаю ни на шаг, призывая остатки сил в правый кулак. Бесценные Краги разлетаются на мелкие осколки, будто во мне взорвалась лавина горного хрусталя, и Длани Асуры развеиваются, словно дымка поутру. Но моя обнажённая рука по-прежнему сияет ослепительным изумрудным светом, и в этом свете клубится вся мощь, что еще теплится в моем искалеченном теле.

Я выбрасываю ладонь в финальной атаке. Кажется, будто она плывет сквозь густую патоку, с трудом преодолевая сопротивление воздуха. Время растягивается, секунды превращаются в часы, и весь мир вокруг застывает, словно муха в янтаре.

В этот бесконечно долгий миг перед моим внутренним взором встает не охваченное страхом лицо врага, а совсем иная картина.

Двое детей, мальчишка и девчонка, бегут по залитому солнцем лесу. Чёрные, как вороново крыло волосы малютки развеваются на ветру, а в ее смехе воплощение чистой и незамутнённой радости. Парнишка несётся следом, пытаясь догнать её, и при виде этой картины моё сердце переполняет щемящее чувство любви и безмятежности.

Внезапно она оборачивается и машет спутнику рукой, подзывая его к себе. Её лицо сияет такой неподдельной нежностью, что у меня перехватывает горло. Она что-то кричит, но слов не разобрать. Слова не нужны. Я и так знаю их наизусть.

— Не говори чепухи, — она улыбается, и смешинки бегут в уголках её глаз. — Как я могу оставить тебя одного? Мы же семья.

Эхо её голоса эхом отдается в моей голове, болезненно и тепло одновременно.

Впереди у них целая жизнь, полная смеха и радости. Дома их ждут любящие родители — заботливый мать и суровый, но справедливый отец.

Эти двое, мальчишка и девчонка…

Они счастливы.

Они… были счастливы.

Однажды… наперекор всему… они снова будут счастливы.

Видение рассеивается, но моё сердце по-прежнему бьется в такт с несбывшейся мечтой.

По щекам прокладывают дорожки слёзы — злые, горькие, полные бессильной ярости на несправедливость жизни.

И вся эта буря чувств, всё мое горе и ненависть концентрируются, сжимаются в одну точку, а затем взрывной волной устремляются в кулак, замерший в движении. С яростным криком, похожим на вой смертельно раненого зверя, моя рука проламывает доспех Императора и вонзается в его грудь.

Плоть расходится, словно шёлковая ткань под ножницами ткачихи, рёбра хрустят невыразимо громко. Пальцы смыкаются на чём-то горячем и бешено стучащем, а затем моя выставленная, как тигриная лапа, ладонь выходит из спины Альдавиана.

Сердце заклятого врага трепещет в моей руке подобно раненой птице. Оно обжигает кожу, но этот жар не страшен тому, кто уже шагнул за грань.

Лицо поверженного врага оказывается совсем близко. Настолько близко, что его дыхание обжигает мне щёку. В его глазах плещется невыразимое удивление пополам с болью.

— Какая нелепая шутка… — шелестит голос противника в наступившей абсолютной тишине.

Он поднимает на меня неверящий тоскливый взгляд и хрипит:

— Ты всё же победил, глупый… мальчишка, но какой… ценой? — в его взгляде усталость смешивается с сожалением. — Мы умрем, и Империя… утонет в крови. Оно того… стоило?

— Да! — шепчу я непослушными губами.

В груди что-то со свистом булькает, и соленая влага заполняет рот.

— За неё… я убил бы тебя тысячу… раз!

Этих слов Альдавиан уже не слышит. Его тело обмякает и, соскользнув с моей руки, валится на арену, усеянную обрывками розовых лепестков.

Я же обещал, сестрёнка…

Где-то на краю сознания я различаю рев толпы и топот множества ног. Люди возвращаются с трибун, а по мостам ко мне бегут соратники. Лицо Наоки искажено мукой.

— НЕ СМЕЙ! — скорее читаю по губам, чем слышу её голос.

В глазах Текору стоят слезы. Райдо тащит охапку бинтов, будто они могут мне помочь. Остальные что-то кричат, но звуки доносятся словно из-под толщи воды.

Земля уходит из-под ног, и я падаю на колени. В моей груди зияет смертельная сквозная рана от меча. Последние крупицы жизненной силы стремительно покидают истерзанное тело.

Время замедляется, и каждый судорожный вздох кажется маленькой вечностью.

Где-то на груди, напротив сердца ощущается странная, но такая знакомая вибрация.

Глава 37

Фэнь Хуа, глава клана Золотой Сакуры, наблюдает с трибуны за ходом Конклава Великих Кланов. Пока он не принимает участия, лишь слушает бурные выступления представителей других родов.

Собрание благородных семей разворачивается в центральном дворце Императора, в зале совета, способном вместить тысячи людей. Внутри помещение мало отличается от арены, на которой произошли судьбоносные события. И внизу разворачиваются не менее ожесточенные дуэли, правда, пока словесные, но надолго ли?

Напряжение среди глав выживших кланов нарастает, а некоторые изгнанники и помилованные после смерти Императора предатели также прибыли на Конклав. Прошло всего два дня с того момента, как неожиданно пал и Император, и его преемник, законность которого признали представители семи Великих Кланов или их потомки. И что более важно, сами Небеса. Люди увидели, что существует истинная воля и сила, гораздо большая, чем павший тиран.

Никто даже не мог и помыслить о подобном. Однако смерть Императора, несмотря на потерю Рена, наконец-то даёт большинству возможность вздохнуть спокойно. Простолюдины и аристократы рады этому невероятному и совершенно неожиданному событию. Увы, в связи с отсутствием преемника появилось множество желающих примерить на себя пустующий трон. Недавние соратники смотрят друг на друга весьма враждебно.

— И кто теперь, по-вашему, должен занять престол? — рычит один из угрюмых представителей столичных кланов в дорогих золотых одеждах, яро поддерживающих Императора. — Считаете, что попытка свергнуть нашего владыку была законной? Вздор! Раз у повелителя так и не было детей, трон должен занять кто-то из его приближенных и верных кланов.

Лидер Пламенного Тигра, вскакивает со своего места.

— Еще скажи, что ты должен занять освободившееся место, Дзэй Фу?

— А ты что предлагаешь, Менгао? Сам поступил как предатель, — глава Парящего Сокола медленно поднимается, и его улыбка полна холодного презрения. — Ты, образец верности престолу, вдруг изменил своим принципам? Неужели смерть наследника так помутила твой разум? Какое… прискорбное зрелище.