Вопреки судьбе

Лиза, тоже лежа на кушетке, размышляла о том, что обмороки всегда бывают удачны и всегда кстати. Но о том, как же ей теперь быть и как лучше поступить, почему-то не думалось. А еще девушка мысленно рассуждала о том, что на самом деле все эти лишения сознания вовсе даже не от чувствительности.

Когда гость ей совсем не тонко намекнул на инквизицию, Лиза от ужаса попыталась глубоко вздохнуть, в буквальном смысле собираясь с духом. Но проклятый корсет в ответ впился в грудную клетку. Перед глазами качнулись окно и пейзаж за ним, и девушка упала бы на пол, если бы граф не успел ее подхватить.

Мишель расторопно подбежала к хозяйке, которую д’Орбье уложил удобнее на эту самую кушетку, где чуть позже она пришла в себя и позволила себе предаваться совершенно пустым размышлениям.

Лиза и сама не ощутила, как лишилась сознания. Поняла это умом, приоткрыв глаза и с удивлением осознав, что она не стоит у окна. Промежуток времени и события после того, как перед глазами все расплылось, в памяти не отпечатался. Ощущения были такими, будто прошло одно мгновение.

Хотя, конечно, если припомнить всякие фильмы и романы, то это мгновение может быть равно нескольким часам. Или таких глубоких обмороков не бывает? С биологией у нее было хуже, чем с французским языком.

И вот теперь она лежала, размышляя о своем удачном обмороке, дающем ей время. Но попытки себя заставить думать, как именно ей поступить, не удавались. Мысли путались в голове, и гениальных идей по собственному спасению не рождалось.

– Простите меня, мадемуазель, - заговорил д’Орбье, заметив, что девушка пришла в чувство после манипуляций служанки.
– Поверьте, я не предполагал, что так испугаю вас. Я весьма сожалею.

Врет, лениво подумала Лиза. Он только рад такому повороту. Ведь теперь ей глупо отрицать любые его подозрения. А он может требовать все, чего пожелает. Буквально на веревочке водить ее.

Мишель, убедившись, что хозяйка пришла в себя, вновь молча отступила в сторону, хотя на лице очевидно читалось любопытство.

Граф, придвинув кресло, смотрел на Лизу внимательно, но с сочувствием. По крайней мере, неплохо его изображал.

– Что вы хотите?
– хрипло спросила девушка.
– Вы узнаете все, что сможете… и отдадите меня инквизиции?

– Ну что вы! – мягко улыбнулся он.

– Тогда что же?

– Я говорил. Всего лишь жду, что вы поделитесь со мной тем, что вам известно.

Лиза помолчала, обдумывая.

– А если я совру?

– Это может неприятно закончиться. Для всех.

– Угрожаете? Беспомощной даме?
– попыталась надуться девушка.

– О, лишь озвучиваю истину.

Да, не очень-то он и галантен, мысленно вздохнула Лиза.

– Как вы докажете свои подозрения относительно меня?

Все же лежание на кушетке дало свои плоды, можно подобрать хотя бы шаткие аргументы. Да и вести беседу так удобнее для нее, делая вид, что еще слишком слаба.

– Вы забыли? Это, видимо, от обморока, - ласково, будто ребенку, принялся объяснять граф.
– Ваш документ, его копия у меня. У меня есть доказательства не только того, что он написан не на языке вашей далекой страны… этого времени.

– Не представляю, как вы это докажете, - воодушевилась Лиза.
– Только то, что я из иной области страны?

– О! Неплохо, - засмеялся д’Орбье.

– Но ваш обморок выдал правду. Лучше любых слов.

– Никто не слышал, что вы мне сказали, - девушка приподнялась, опираясь на локти.
– Вы говорили так тихо, даже Мишель не знает, о чем. Я скажу, что вы сделали мне непристойное предложение.

– И вам поверят, - продолжал посмеиваться гость.
– Я ими славлюсь. Но на них еще никто не жаловался.

– Значит, я буду первой.

– И что же, вам не страшно предстать перед судом?

Граф снова иронизировал. И Лиза не очень понимала, отчего он так спокоен. Что она еще упускает?

– Обвиняйте!
– уверенно кивнула она.

Д’Орбье поднялся, будто в задумчивости отошел к окну. Лизе же подумалось, что он сейчас подаст кому-то на улице знак, сюда ворвутся люди в черных одеяниях…

– Вы озадачили меня, - вдруг произнес граф.

– Тем, что посмела возразить?

– Тем, как вы возражали мне.

Лиза удивленно заморгала. А что она должна была говорить?

– Насколько я помню, сударыня, вы еще не сменили веру, - продолжил гость.
– Я прав?

– Да. Я пока только думаю, - сбивчиво принялась объяснять девушка, сообразив о своем шатком положении.

Вот и отдадут ее, как еретичку!

– Думайте, - граф, прищурившись, смотрел на нее.
– Я полагал, именно об этом вы мне и напомните.

– Ну… и об этом… - совершенно терясь, отозвалась Лиза.

– Любопытно, - пробормотал д’Орбье, словно разговаривая сам с собой.
– Весьма, я бы сказал.

– Что именно?

Граф тихо засмеялся.

– Знаете, я уже не очень уверен в том, что вы можете рассказать мне что-то ценное. Действительно ценное.

– Объяснитесь!

– Пожалуйста. На балете, когда я обратил ваше внимание на господина кардинала, вы смотрели на него так, словно перед вами полубог, не менее! И далее, когда он подошел к вам.

– Вам это должно быть понятно, раз вы узнали обо мне, - попыталась внести ясность девушка.

– Узнал? Скорее, заподозрил. И уверился в этом, только когда вы так удачно упали в обморок.

Лиза усмехнулась, сама она уже свой обморок удачным не считала. Оказывается, она им подтвердила не столько свой страх, сколько свое появление в этом мире.

– Я не глупец горожанин, чтобы так легко поверить в подобное, - пояснил граф.
– Но принять то, что единственно объясняет все, должен, как человек, ставящий разум выше чувств и веры.

– Отбросьте все невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался, - прошептала Лиза, вспоминая слова Шерлока Холмса.

– Что, простите?

– Это из одной книги.

– Вашего времени?

Лиза промолчала.

– Вы напрасно меня так боитесь, - хмыкнул гость.
– Я сказал уже, мои наблюдения меня удивили.

– Тем, что я так высоко думаю о Ришелье?

– И этим тоже, - подтвердил д’Орбье.
– Странная оценка человека, безусловно, выдающегося, но все же не бога. Ныне и вовсе находящегося в довольно шатком положении.