Вопреки

Я не знаю многих подробностей из папиной жизни, да и вообще он никогда не говорит о себе, но, когда папа недавно сломал руку, и я случайно узнал, что на самом деле руку он сломал, не поскользнувшись на льду, а это сделал его папаша – меня всего перекосило от злости. Мне даже было не так обидно из-за того, что он в моей жизни никак не участвовал и я никогда его не видел, чем из-за этого.

Не знаю, что руководит человеком, когда он запугивает своего ребёнка до обмороков, но в таком состоянии папа варился не один десяток лет, пока однажды не решил, что ему нужна уже медицинская помощь, чтобы побороть депрессию. В нашей семье не принято об этом говорить, но тогда папа действительно уже перешел черту нормального – он постоянно злился, кричал по поводу и без, мог не есть целый день или целый день пролежать на кровати, смотря в одну точку и плача, – меня тогда пугало его состояние не меньше, чем его самого, но никто не знал, что с этим делать, пока моя бабушка, которая приехала к нам погостить, принудительно не заставила его записаться к врачу. Кстати, свой первый подарок на день рождения, папа получил именно от неё, когда ему исполнилось 20, до этого его подарком было лишь освобождение от наказаний на этот день, который и то не всегда ему доставался.

Что же до моего рождения, там всё еще веселее. Моя мать не хотела детей и всё делала для того, чтобы их не иметь, пока однажды не узнала, что беременна. Папа тогда был на седьмом небе от счастья, а она пила таблетки, которые нельзя было пить, била себя по животу, курила и выпивала, – в общем, была изобретательной на уничтожение женщиной. Но я не сдавался, и продолжал упорно развиваться внутри неё, как самый живучий паразит. И вот она уже на седьмом месяце, и вроде как перебесилась, но в один из дней её увозит скорая с ножевым ранением в область плода. Та-дам!

Но всё же, где-то её план был недоработан, потому что после того, как меня извлекли из этой комнаты страха, началась поистине счастливая пора моего детства. Наверное, я бы смог рассказать о наших отношениях больше, но вряд ли вам было бы интересно листать пустые страницы. Помню, папа делал всё, чтобы я не чувствовал себя ущемлённым в том, что у меня нет мамы, но что тогда, что сейчас, если честно, её отсутствие меня волновало меньше всего.

Моё любимое воспоминание из детства – это как каждый вечер папа доставал меня из ванны, закутывал в огромное махровое полотенце и относил в комнату, где, переодев меня в пижаму, сажал на коленки, и мы вместе читали книжки. Особенно, это было волшебно, когда за окном была метель, а мы сидели, прижавшись друг к другу и под светом торшера погружались в сказочные миры. Или вот еще – каждые выходные мы ходили гулять в парк, папа всегда покупал мне сладкую вату, и мог часами напролёт с самым внимательным видом слушать мой детский лепет, иногда доходящий до абсурда своей проблематикой.

Я уже говорил, но скажу еще, я никогда не чувствовал себя брошенным, и я сейчас не говорю о полноте семьи, я говорю об отношении ко мне. Ведь папа мог просто забить на меня или стать таким же как его отец, но, к счастью, этого не произошло, поэтому, когда я стал старше, то круг наших интересов расширился, а беседы по вечерам стали чуть дольше, чем эфирное время ТВ-шоу.

Конечно, как и у любого подростка, у меня был переходный возраст, и я творил столько невероятно бессмысленных вещей, что вспоминать не хочется, потому что нервная система моего папы именно тогда стала давать сбои, а после похищения и вовсе перестала существовать. Я никогда не рассказывал об этом папе, но тогда в лесу мне казалось, что я очень мало говорил ему о том, как люблю его и как за многое хочу попросить прощения, потому что, если честно, тогда я вообще ни на что уже не надеялся. Я мало что помню из того дня, помню лишь как он меня нашёл и как держал мою руку в скорой, говоря о том, что всё будет хорошо, заливаясь при этом слезами и будучи белее мела. А потом, я заметил, что у папы проявились последствия той ночи седой прядью, которую от всеобщего обозрения скрывал лишь золотой отблеск его светло-русых волос. Папа никогда не говорил, как он переживал за меня тогда, но со слов Марты, он был похож на бомбу с запущенным таймером.

Кстати, я не хотел этого замечать, но моё подсознание не дремлет: сегодня в аэропорту я видел, как папа уткнулся головой в мартину ключицу, дрожащими руками, обняв её за талию, и как сильно его трясло, когда он опускал руки, чтобы меня забрали. Думаю, не будь я таким истеричным, всё бы прошло куда менее нервозно. Но пользуясь случаем, хочу сказать: я люблю тебя, папа.

Даша. Даша вообще заслуживает отдельную книгу, чтобы её описать, и это не потому, что я её люблю (нет, ну и поэтому тоже), просто она удивительный и недосягаемый, в хорошем смысле, человек. Мы познакомились с ней 3 года назад, но кажется, будто это было в прошлом месяце. Тогда ни она, ни я, не были похожи на нас настоящих: Даша тогда была неформалкой – ходила в чёрном, из блондинки стала брюнеткой, постоянно была где-то в своих мирах и совершенно никому не доверяла, я не могу сказать, что был таким же, но мой шкаф мог различать до сотни оттенков чёрного. И если бы я не узнал тогда, что происходило в её жизни, то, наверное, не обратил на неё внимания, но всё случилось как должно было случиться. Тогда я пошёл на концерт любимой метал группы «Intohimoni on musta», но вместо него я почти до полуночи успокаивал девочку, которая плакала перед дверьми в клуб. Я помню, мы тогда сидели на асфальте, шёл проливной дождь и было совсем не жарко, но наше общение затмевало всё происходящее вокруг. Мы классно потусили, но я не знал даже её имени, когда она так внезапно испарилась в метро , и мне пришлось довольствоваться лишь воспоминаниями – как злободневно.

Её отец, хоть и выглядел адекватно, по природе своей был настоящим психом. Он угрожал, писал похабные и оскорбительные сообщения, мониторил все её соцсети, вне её ведома, приводил любовниц в их с мамой квартиру, и постоянно общался с ней, как это делали мужчины во времена средневековья, считая, что главное для женщины – прислуживать и рожать. Его никогда не интересовала её личная жизнь, победы, поражения, влюблённости, проблемы или радости, он никогда не отвечал на её переживания взаимностью, лишь бросал колкое "мне всё равно" каждый раз в её сторону. Но Даша была не той, что оставалась сидеть в углу и прятать все обиды в кулак, её характер был далеко не спокойным и терпеливым, и пожалуй, это было главной причиной ссор и разногласий в их общении. Его просто выводило из себя то, что она не прогибалась не под какие его выпады и твёрдо стояла на своем, имея свою несгибаемую точку зрения. Было еще кое-что, что выставляло её отца посмешищем – он был трусом, самым настоящим и бесповоротным трусом, который умел скандалить лишь с детьми и женщинами, боясь любого нормального мужика. Он даже ругался с Дашей из-за стены, а когда та приходила посмотреть ему в глаза, то всё, что он мог произнести так это трусливое ничего, обрамлённое одной и той же фразой, что он для неё всё, а она ничего. Только вот это вот "всё" никогда не поддавалось расшифровке, и что она, что я оставались в неведение, что же он такое глобальное в её жизни делал. Больший сюр был, когда мы вместе ездили отдыхать, а её отец потом еще год не общался с ней из-за того, что она ему сказала, что уехала в другой город, и пытался каждому доказать, что она обманщица. Только для чего – никто так и не понял. И знаете, когда он написал ей смс о том, чтобы она одумалась, то в тот момент, когда его контакт в её телефоне стал заблокированным, она стала самой счастливой, словно избавилась от рабских оков, надетых на неё с рождения. Последний штрих в этой истории, который сделал её свободной, – смена фамилии, которая, как она уверяла, угнетала её и морально и физически, не давая расправить крылья в полную мощь.

Но если вернуться к истории нашего знакомства, то я тогда поверил, что если людям суждено быть в месте, то они всё равно обязательно встретятся вновь, ведь нас связывает история, начавшаяся многие жизни назад (как бы это приторно не звучало). Я тогда гулял с Барни и он, в какой-то момент, стал просто неуправляемым – он метался по парку и норовил соскочить с поводка, и хотя это был 11-месячный щенок, сил в нём было, как во взрослом. Думаю, вы догадались, кто нас свёл. Да, Барни хорошо поработал сыщиком, хотя, я даже не представляю, почему он бросился к Даше, не разу даже не видев её. С этого началась наша история.

Даша очень легко влилась в нашу семью: папа вообще относится к ней, как к дочке, а Марта считает её своей подружкой, и я рад, что это отношение искреннее, а не в порядке обязательства передо мной. После нашей второй встречи прошло чуть меньше недели, как мы начали встречаться, и я до сих пор поражаюсь своей самоуверенности в любовном плане. Нет, у меня были отношения до неё, но… у всех же был неприятный опыт в подростковом возрасте.

Время шло, мы менялись, и я даже не замечал, как Даша вылезает из темноты. Нет, я, конечно, видел, что она начинает улыбаться и вести себя раскованнее, но то, что она стала надевать светлые вещи – это произошло слишком спонтанно, что, когда я заметил, оказалось этим переменам больше нескольких месяцев. Даша не бросала своё творчество и продолжала писать. Как бы я хотел оказаться персонажем её рассказов, пожалуй, я никогда не любил родную литературу так, как я полюбил её. Не представляете, как я гордился Дашей, когда у неё получился первый сборник стихов, и пускай он никогда не будет опубликован, я рад, что прикоснулся к этой тонкой материи и хоть немного понял её.

Но было в этой идиллии и то, что разрушило её навсегда. Я ей изменил. И да, можно задавать миллион вопросов: зачем? почему? боль ради минутного удовольствия? Но у меня нет ответа и нет оправданий. Я изменил ей один раз и до сих пор не понимаю зачем. Когда она узнала, то не было истерик или скандалов, она просто молча ушла, оставив меня наедине с произошедшим. Это случилось на моём последнем концерте, хотя, без неё не было бы и первого. Она заставила меня поверить в то, что я смогу собрать целый клуб народу, которому понравится моё творчество, она помогала мне придумывать песни, подыгрывала партии и вдохновляла на смелые решения, она была моим толчком к творчеству, а я просто воспользовался, получается, ей и сдал назад, как бракованный товар. Тогда я был очень пьян и не понимал, кто вертится вокруг меня и что от меня хотят, я просто поддался какому-то животному инстинкту, который тут же был замечен. Я помню, какой радостной она зашла в этот клуб и какой опустошённой вышла из него. Единственный человек, который не бросил её в тот день – был мой папа, на груди которого она рыдала несколько часов, а потом просто встала, попрощалась и ушла, разорвав все контакты со мной. Она никому не говорила, что произошло, и наши общие друзья до сих пор не в курсе этого, но за неё кричало её сердце, которое отторгало меня всякий раз, когда я пытался его вернуть.

Спустя полгода она прочитала мои сообщения, и ответила, что простила меня, но я чувствовал, что я не был прощён. Мы встретились, она позволяла мне держать её за руку и обнимать, но я чувствовал, как в ней не осталось абсолютно ничего от прежней Даши. Я понимал, что я сломал какие-то механизмы внутри неё, и я очень боялся, что всё вернётся в начальную стадию. Но этого не произошло. Она стала сильной и независимой, и больше не позволяет пользоваться её эмоциями или душой, она предпочитает быть в одиночестве, чем доверять кому-то. Она нашла в себе целый мир и ей его было достаточно, она легко отпускала и прощалась, не испытывая в ком-то потребности, когда все то необходимое, что люди жизнями ищут в других было в ней самой. И я уже хотел сдаться, но судьба, видимо, подкинула мне туз. Хотя, он был не в мою пользу.

Этим летом я разбился на машине и частично потерял память, и это было совсем не круто, когда перед тобой стоят твои родители, а ты даже не понимаешь, кто это. Меня спасло лишь то, что моя бабушка была доктор медицинских наук и функциональным нейрохирургом, и в буквальном смысле собрала меня по частям. Я провалялся в больнице 3 месяца, два их которых я лежал в рупрехтской клинике, а последний уже в Энске. Тогда Даша отыгралась на моём мужском самолюбии, и я уверен, что делала она это специально, чтобы меня позлить. Видели бы вы в каких платьях она приходила ко мне в палату… ох, я каждый раз напоминал себе не сильно возбуждаться снизу, а то мало ли что. Память ко мне вернулась также неожиданно, как и пропала, но та пропасть, которая была преодолена между нами в период болезни была невероятна глубока, и отчасти, я рад, что всё случилось именно так. Печалит меня лишь одно – иногда я совершенно не помню, что со мной происходило день назад, да и вообще с памятью остались проблемы, но кто знает, может и это к лучшему…