Вопреки

Я, конечно, иногда сомневался в себе, как в элементе этого мира, но сейчас это чувство стало разрывать меня изнутри. Я только что взлетел, а теперь падаю вниз и не знаю, очнусь ли я, когда коснусь земли. Столько чувств рухнуло в тот момент, что даже апокалипсис не сравнится с этим разрушением. Это нечто большее – это пала целая вселенная, вселенная под моим именем. И кто сможет эту вселенную возродить? Кто помогает возрождаться фениксу? Кто дает ему эти силы? Он сам? А может нечто большее?.. Я не знал ответы на эти вопросы, и не хотел узнавать. Лишь одно я понимал наверняка – феникса кто-то любит и ждет, и вряд ли бы без этой любви он смог бы возродиться, погибнув впервые, ведь, зачем возвращаться туда, где не ждут. А если тебя ждут, то как бы не было нужно, ты не сможешь уйти, а если сможешь, то всю жизнь будешь жалеть. С вселенной все сложнее, гораздо сложнее. В ней живет феникс, а не она в нем. И если умрёт вселенная, то уже никто никого никогда не дождётся, как бы не любил. И кто тогда сможет унять эту боль? Когда те, кто должен был встретиться, не встретятся никогда? Никто и никогда. Никому это не будет под силу, даже фениксу, влюбленному во вселенную. Спасать ее уже будет поздно, как и меня.

Я не хотел ничего отвечать, я хотел просто перестать существовать, чтобы я никогда не появлялся и не умирал, просто меня не существовало и всё. Все было бы лучше, я уверен! Я был бы не я, жил другой жизнью на какой-нибудь окраине города, ходил по вечному кругу работа-дом, и когда-нибудь, накопив денег, купил бы маленькую дачу, на которой бы окучивал помидоры, а в один из дней заснул счастливым в своём кресле под новости и не проснулся бы уже никогда. Но нет, я, свалившись из рая, теперь должен пройти через ад, просто потому что я это я, а не кто-то другой, потому что я не умею окучивать помидоры и не живу в колесе бытовухи. Мне хотелось убежать, туда, где бы меня никто не нашёл, мне хотелось спрятаться в самой тёмной комнате и никогда из неё не выходить, чтобы никто не видел и не знал меня, а я бы сидел и говорил там со стенами, которые не смогли бы выдать меня, и в один из дней стал бы замком, который закрыл бы дверь в эту комнату навсегда. Я не хочу быть собой, я ненавижу себя, я не хочу существовать! Я хочу быть ничем и жить ничем, чтобы однажды стать абсолютным и неоспоримым ничто на этой Земле. Но я ничего не мог изменить, а потому я еще оставался собой и всё еще был по дороге в аэропорт, который сможет спрятать меня от всех и навсегда. Это был самый худший день в моей жизни! Мне кажется, хуже было уже просто некуда, но я ошибался…

Когда мы проехали парковку, я заметил, что папа выруливает на какую-то другую дорогу, которая не вела к входу в аэропорт, от чего вдвойне становилось тошно. Такая ли победа нужна тебе, пап? Такой ценой? Я знаю, ты не ответишь, ведь я говорю сам с собой, но мне хотелось получить ответ… Папа остановился у черного входа и помимо нашей машины я увидел еще несколько ослепляющих фар, которые, лишь только погасли наши, погасли в ответ. Моя дверь открылась, и я вышел из машины, тут же окружив себя толпой сотрудников безопасности, словно мировая звезда. Не хватало только моего папарацци, потерялся, наверное, бедняжка или на автобус опоздал, – жалко, хорошо фотографирует!

– Сейчас ты с Максом пройдёшь через стойку регистрации и вас проводят на самолёт.

– Да знаю я, знаю, сколько можно повторять?! – Огрызнулся я в ответ. Папа сделал вид, что не заметил, и продолжил рассказывать все мои действия, которые мы обговаривали уже целый год. – Подожди, а почему Макс со мной? – Надо пояснить, Макс – лучший друг папы, и знает меня, как говорят, еще с утробы матери, поэтому папа доверяет ему как себе.

– Он летит с тобой, – спокойно отвечал папа, словно мы выбираем картошку в магазине.

– Почему не ты? – Я чувствовал, как мои щеки начинают наливаться кровью, а тело напрягаться от злости.

– Потому что я слишком заметный с тобой рядом.

– В смысле? Мне что, затворником теперь стать, чтобы тебя никто не замечал?

– Я не это имел в виду! Ты вообще соображаешь с какого входа мы заходим? Уверяю тебя, возле главного уже есть кучка журналистов с камерой!

– То что мы идём по каким-то катакомбам я это и так прекрасно вижу! Надеюсь, вход уже закрыли на амбарный замок и посадили перед ним дракона?

– Лёша, прекращай! Если ты ещё не понял, все делается для твоего же блага!

– Ну да, как же… – Фыркнул я так, чтобы папа точно услышал. – Ты только так говоришь, но ничего благосклонного не делаешь

– Какая муха тебя укусила в машине? Ты весь сам не свой! – Папа взял меня за локоть, остановив перед входом в регистрационный терминал.

– На себя посмотри! Лучше бы я был сиротой! – Я даже не успел заметить, что произошло, но хорошо почувствовал, как папина ладонь приложилась с размаху к моей левой щеке. Всё моё нутро задрожало от раздражения и усталости, я чувствовал, как у меня раздуваются ноздри, словно у быка при виде матадора, и как ладони начинают сжиматься в кулаки. Поэтому, не успев придумать ничего умного, я рванул туда, куда глядят глаза.

Я бежал через весь аэропорт, спотыкаясь о чьи-то вещи и перелетая меж людей, лишь бы вырваться из этого душащего меня места. Я понимал, что уже весь персонал занялся моими поисками, а потому, времени было мало, чтобы хоть где-нибудь спрятаться – выйти отсюда мне точно не дадут. Я влетел в безлюдное крыло и пометавшись по коридорам вломился в какое-то служебное помещение, закрыв дверь. Тут меня точно никто не найдёт, и я пропущу самолёт – то, что нужно! Я опустился на пол и уткнулся головой в колени, размышляя о том, что мне делать дальше. Я чувствовал, как несвоевременно к моему горлу подступал ком слёз, но сейчас мне было опасно сокрушаться в истерике, потому что кто-нибудь мог меня услышать. Странно, что еще не объявили по громкой связи, что пропал мальчик и все жаждут его найти, чтобы упечь подальше, а то жить нормально мешает! Или агония пока что не подкинула в папину голову такой вариант?.. Ну ладно, подожду.

Не знаю, сколько прошло времени, но когда до меня стали доноситься голоса, то у меня уже перестала саднить щека и утихало желание показать здесь всем, кто главный. Я сдаюсь, ты победила судьба! Открывай шампанское и отмечай победу, я не буду больше мешать! Когда голоса стали громче, то я закрыл себе рот, чтобы никто не услышал моего надрывного дыхания и чертыханий себе под нос.

– Чш-ш-ш! – Совсем близко раздались шаги. – Ты слышал?.. – Да я же ничего не делал, что можно было услышать? – Он здесь… – Ну конечно, папино рентгеновское зрение уже давным-давно вычислило моё укрытие, что ж, я поднимаю белый флаг! Браво. Дверь предательски заскрипела и впустила свет, мне оставалось только лишь как ежу свернутся в клубок и выпустить иголки, чтобы от меня отстали. Но была проблема, какие бы острые иголки ёж ни выпускал, папа всегда найдёт перчатки, чтобы взять его на руки. – Ну и чего ты добился? – Я пожал плечами, всё еще пытаясь сползти под куртку для укрытия, когда папа опустился рядом на пол. – Куда делся мой жизнерадостный сын? Что за пессимист вместо него? – Я поднял на папу пустой взгляд, предпочитая молчать и дальше. – Не хочешь разговаривать? Ладно, я не заставляю, но я хочу, чтобы ты уяснил одно раз и навсегда: я никогда не прощу себе, если с тобой что-то случится, а потому, какими бы жестокими тебе не казались мои действия, они всегда направлены на то, чтобы защитить тебя, потому что ты мой единственный сын, ты слышишь, ты у меня один, и я не хочу тебя терять! Почему-то ты очень уверен, что я делаю всё наперекор тебе, что я тебя не понимаю и не уважаю, но это не так. Если бы мне было всё равно на тебя, то сейчас столько людей не ждали бы тебя там внизу, не задерживали бы рейс и не тратили на тебя своё время, этого бы просто ничего не было, и ты бы сидел в своей комнате, играя в приставку, потому что никто бы не предложил тебе поужинать и не докучал бы вопросами как прошёл твой день и чем ты хочешь заняться на выходных. Пойми, для меня ты – целый мир, который я до сих пор узнаю, и готов сделать всё, чтобы познавать этот мир и дальше, так позволь мне это, позволь мне этот мир защитить, а не бросать на произвол. Почему ты записываешь меня во враги, если мы всегда были одной командой? Я никогда не хочу тебе ничего плохого, ты для меня важнее всех!

– Ты врёшь! Вы просто хотите от меня избавиться, чтобы жить нормально со своими будущими детьми и я теперь вне игры! Я вам мешаю, я же вижу! – Краем глаза я видел, как папа переглянулся с Максом, и как последний озадаченно потёр лоб, ожидая ответа на мой бросок.

– Если бы я хотел это сделать, то сделал бы так еще тогда, когда мы только с Мартой познакомились и без твоего ведома. Как видишь, ты все еще с нами, значит я не вру!? Ты мне еще свою мать припомни, чтобы я по сравнению с ней был ещё б'oльшим тираном и деспотом. Я же такой в твоих глазах? – Я помотал головой и потупил взор, я понимал, что обидел папу, но признаваться в этом сейчас не хотел. Конечно я его таким не считаю, и я уверен, что он знает это. – Хочешь отыграть сейчас на мне свой подростковый максимализм? Извини, но время ты выбрал не самое подходящее. Этим нужно было заниматься раньше, когда тебе никто не угрожал, сейчас уже пора хотя бы на время вылезти из пелёнок, если ты хочешь спокойной жизни, а не убегать от проблем. Впрочем, ты можешь оставаться здесь сколько угодно, молчать сколько тебе влезет, если ты до сих пор не повзрослел, но я хочу, чтобы ты знал, что я рассчитывал на твоё благоразумие, но, видимо, я ошибался. Не будем тебе мешать, утопай и дальше в своих обидах! Пошли, – и папа с Максом вышли из комнаты.

Серьёзно? И это всё? Ты действительно оставишь меня здесь? Это даже как-то несправедливо! Конечно, я не хочу взрослеть, мне нравиться, когда все мои трудности решает кто-то другой, пока я занимаюсь всем чем моей душе угодно. Но я действительно не ожидал, что папа вот так просто уйдёт. Он даже не переиграл, он уничтожил противника! Я был фраппирован в самое сердце, словно на дуэли, шпагой, поразившей его навсегда. Ну уж нет, я так просто сдаваться не буду!

Я поднялся на ноги и открыл дверь, за ней никого не было и куда идти я не знал, я даже не помню, как сюда попал, все было как в безумном сне. Но если не знаешь, куда идти, то нужно идти на свет, чем я собственно и занялся, выйдя через пару минут в зону прилётов. Я остановился перед раздвижными дверьми в поисках указателей, но вместо этого мое внимание мгновение за мгновением привлекало то, как люди радуются друг другу, как они бегут навстречу, обнимаются, плачут, прыгают на месте от волнения или выпивают одну бутылку воды за другой, как держат в руках игрушки, постоянно поправляя то упавшего ухо, то кривую лапу, – мне нравилось с каким трепетом люди ждали друг друга, высматривая в толпе знакомый силуэт и как подрывались с места, понимая, что это он. Мне было так приятно на душе при виде этих эмоций, что на пару минут я даже забыл, что вообще происходит и где я, я будто смотрел кино со счастливым финалом и радовался вместе с персонажами.

– Ты должен уйти, ты всем мешаешь! – Воскликнула какая-то пожилая женщина, смотря своим морщинистым лицом на меня, вернув сознание в реальность.

– Что?

– Можно пройти? Не помещаюсь… – Я, все еще находясь в растерянности от непонимания, что из этих фраз действительно прозвучало, уступил проход, развернувшись спиной к дверям. Судя по табличке, мне стоило повернуть направо, чтобы попасть в паспортный контроль и налево, чтобы выйти отсюда.

Я завернул за угол и вдалеке увидел папин силуэт, подходящий к стеклянному лифту – я должен успеть. Мне кажется, с такой скоростью я не бегал еще никогда, дрифтуя на поворотах и еле удерживаясь на ногах я почти догнал его, оставался лишь последний рывок к лифту, двери которого стали предательски открываться. Не знаю как, но я влетел в лифт, впечатавшись в папу, все еще не открывая глаза после олимпийского прыжка. Если честно, я боялся, что меня сейчас расплющит этими дверьми, а потому на всякий случай зажмурился еще до того, как приблизился к ним. Папа обнял меня, прижимая к себе, пока я пытался не задохнуться от пробежки – спортсмен из меня так себе.