Вопросы

В палате все белое, аккуратное.

– Ты хоть помнишь что-нибудь? – интересуется Илона.

– Все помню. Почему нет? – Таня улыбнулась. – Дети как?

– Соскучились по тебе – кошмар. «Где Таня?», «Где Таня?» Завтра мы все вместе придем.

Илона умолкла. По лицу было видно, что хочет спросить Таню о чем-то, но, помня о строгом предупреждении доктора, не может решиться.

– Таня…

– Что?

– Ты Ригу видела?

– Ригу?

– Он в «Фортуне» еще. Это ведь он тебя спас, ты знаешь? Он организовал поиски.

– И зачем?

– В смысле?

– Чтобы я в дурке лечилась?

– Это не дурка. Это клиника для нервнобольных.

Таня кивнула. Взяла с тумбочки стакан сока и отпила глоток.

– Я понимаю. Я не совсем свихнулась. Просто страшно стало, когда Глеба в гробу увидела. Хороший он был парень. А они все… зачем они меня спасали? Я не хотела спасаться – честно тебе скажу. Но они меня из пожара вытащили, чтобы потом пользоваться. У них свои планы были. Меня никто не спрашивал. Просто теперь решить не могут, кому я достанусь. Вот и все.

Илона слушала едва ли не с досадой. Но Таня продолжала:

– Тогда, с Дави я поняла это. Знаешь, как я Дима любила – так, что не могла представить ни одного своего дня без него. И судьба меня отталкивала от него именно потому, что берегла меня. А я этого не понимала – шла к нему, шла, через ту площадь. Шла и шла. А Дави как… как отрезал, точнее не скажешь. Нет никакого Дима – есть только памятник герою войны… Так переболело, что уже ничего не заболит внутри. Нет ни одного чувства.

– А Рига?

– А что Рига?

– Он ради тебя здесь.

– А в столице он ради кого был? Рига – убийца. Прирожденный, хладнокровный, профессиональный убийца. Рига – орудие смерти. Конечно, смерть, по-своему, прекрасна. Даже привлекательна. Но это смерть.

Илона покачала головой, пожалев о том, что начала непростой разговор.

– Ты вообще как себя чувствуешь?

– Вообще – никак. Не чувствую себя ни живой, ни мертвой. Зависла где-то…

– А палец не болит?

– Которого нет? Иногда мне кажется, что я его чувствую, и что он болит. Но без него можно легко обойтись. Я уже привыкла.

За окном клиники – ровные, четырехугольные клумбы.

– Я не хочу оставаться одна, – сказала вдруг Илона. – Не хочу быть одна, не хочу спать одна.

Таня взглянула удивленно, потеряв нить ее мысли.

– Не знаю, как мне жить дальше, – закончила Илона совершенно неожиданно.

– А я знаю, – сказала Таня уверенно. – Вот как тогда я поняла, что нужно уходить от Выготцева, так и теперь я точно знаю, что нужно уходить. Пришло время все оставить.

– Тебе же некуда идти.

– Это не страшно. Я знаю, что в «Фортуне» мое счастье закончилось.

– Но тебя никто не отпустит!

– Я никому не принадлежу.

Илоне не хотелось спорить. В этот момент она завидовала Тане так, как не завидовала никогда в жизни – несмотря на ее нездоровье, на ее бледность и ее признания о закончившемся счастье.

Илона поморщилась. Даже слушать Таню не хотелось. Таня… не прежняя девочка-гувернантка, ублажающая старика-Выготцева. Таня – далекая-далекая, словно мираж, который качает ветром в дурманном воздухе. Не вполне материальная. Не Таня.

– Как же Дим? А, Танюха? Не любишь его больше? – спросила Илона все-таки, пытаясь понять, что же лишило ее жизни, оставив одну прозрачную оболочку на память о прежней Тане.

– Я не помню, что чувствовала к нему. И как я это чувствовала. Не помню, как целовала его и как мы занимались любовью. А раз не помню – значит, ничего и не было. Просто однажды я встретила его на площади в столице, и однажды потеряла, спустя некоторое время, здесь, на кладбище.

Илона пожала плечами. Апельсиновый сок в стакане казался ослепительно ярким рядом с бледным лицом Тани.

– Тебе надо поправляться. Не знаю, сможешь ли ты уехать из «Фортуны», но силы тебе нужны – в любом случае.

– Думаешь, я не смогу уехать? Только эта мысль и держит меня на свете…

Таня задумалась.

– Я смогу, – повторила снова. – Я смогу. Начну все заново.

Илона, наконец, нехотя кивнула.

– Ну, может.

Выйдя из палаты, в больничном коридоре нос к носу столкнулась с Ригой.

– Рига?

– Илона?

Она едва не подпрыгнула, чтобы чмокнуть его в щеку. Отвела за локоть к окну.

– Притормози, Рига. Не думаю, что сейчас она готова тебя видеть.

Он сразу понял, напрягся, взглянул из окна – вдаль – мимо всего белого света.

– Она хочет бежать. Она не в себе. Ей некуда бежать, но она мечтает об этом, – продолжала Илона. – Я бы не советовала тебе сейчас тревожить ее.

– Яблоки возьми! – Рига протянул ей пакет с фруктами, которые нес Тане, развернулся и пошел по коридору в обратную сторону.

Илона с восхищением наблюдала за его стройной, тонкой фигурой.

Спустившись на первый этаж, Рига без стука вошел в кабинет лечащего врача.

– Что скажете?

– Состояние нормализуется.

– Что?! Какого черта ты мне лапшу на уши вешаешь? Я похож на обычного, блядь, родственника? На какого-то тупого лоха?! Если она сбежит, я вас всех порешу – без всякой истории болезни!

– Она хочет бежать?

– Я – доктор?! – возмутился Рига. – По-твоему, я ее доктор?!

– Понял, понял! – тот вскочил из-за стола. – Мы увеличим дозы транквилизаторов. У нее депрессия. Ей надо успокоиться, расслабиться. Это пройдет. Вы не волнуйтесь так.

– Ты не меня лечи, а больных своих! А то я вашу дурку взорву к черту – у меня другие методы!

Доктор снова закивал. Заверил Ригу, что приложит максимум усилий.

С того дня Таня почувствовала сонную, непроходящую замедленность. Пропало желание не то что бежать, а вообще шевелить ногами и руками. Она лежала, смотрела в белый потолок и не думала ровным счетом ни о чем. Засыпала – и не видела снов. Просыпалась – и не чувствовала себя живой.

Однажды пришел Дим, но она не могла ничего ему ответить. Понимала его, но не знала, что можно сказать. Нужно было думать, а думать не хотелось, и Таня молчала. Он сидел долго. Тоже молчал, но никак не мог уйти.