Вопросы
Шрифт:
– Илона… я не могу пойти к врачу – Рига узнает об этом. Он узнает и заставит меня рожать. Илона, сходи ты, я прошу тебя, пожалуйста…
– И сделать за тебя аборт?!
– Нет, ты попроси каких-то таблеток – я любые деньги заплачу. Еще только месяц, еще можно что-то сделать.
Илона вспомнила, как сама была счастлива, когда забеременела, когда Выготцеву это удалось, когда она поняла, что теперь он никуда от нее не денется, разве что – на тот свет. И как он сам был рад. Как кормил ее бананами. Сколько она бананов тогда съела! И ей больно стало за Таню.
– А… полынь ты пила? Как чай, просто. Рига
– Полынь?
Танины глаза наполнились огромными зелеными слезами.
– Я хочу быстрее избавиться от этого. Пока это еще не ребенок, пока я еще не люблю его. Иначе сердце разорвется…
– Я знаю. Завтра пойду к врачу. Не волнуйся. Просто мои пилюли могут тебе не подойти… Это опасно.
– Ничего. Не страшно. Моя жизнь – не очень большая ценность.
И тогда Илона обняла ее и заплакала. В этот момент она совсем не завидовала Тане. В комнату вбежала Маринка и замерла на пороге: женщины всхлипывали, Таня уронила голову на руки, и ее плечи вздрагивали от безудержных слез.
Маринка подошла и дернула Илону за рукав.
– Не плачь, мам, не надо.
– Правильно, – улыбнулась Илона сквозь слезы и прижала дочку к себе. – Пусть тетя Таня сама плачет.
В «Фортуне» еще длились праздники. Море стало затягивать льдом, гости фотографировались на фоне занесенного снегом побережья, Таня тоже позировала перед объективами фотоаппаратов.
– Улыбайся! Улыбайся!
Рига как-то хлебнул из ее чашки – ничего не понял. Проглотил полынь и поморщился.
– Прокис твой чай, что ли? Не отравись, смотри.
Илона принесла таблеток.
– Одну? Две? – Таня взяла в ладонь упаковку.
– Две, наверное. Хотя и от одной можно помереть.
В итоге, что-то помогло, если можно так сказать. Что-то помогло избавиться от ребенка, которого она так хотела – и так не хотела. Сначала Таня почувствовала резкую боль внизу живота и сильное сердцебиение. Подумала, что ее сердце может не справиться с тайфуном гормонов. Сразу же открылось кровотечение. Таня видела, как ее брюки заливает кровью, но продолжала сидеть за столом, не зная, как подняться при Риге. Он взглянул на нее и сам побледнел.
– Что с тобой? У тебя лицо… мокрое.
– Не только лицо.
Она встала, опершись руками о стол. Он не понял, решил, что месячные.
– Ну, вот – опять неделю без секса.
Боль не прекращалась. Таня ушла в ванную, потом легла и стала ждать. Кровь продолжала течь, словно в ее теле образовалась брешь, через которую могла вытечь вся жизнь. Она не спала до утра. На рассвете все-таки решила ехать к врачу. Но постепенно кровотечение стало уменьшаться. Стало похоже, действительно, на долгожданные критические дни, хотя боль не проходила. Таня несколько дней провела в постели, но потом поднялась. Больше ее не тошнило.
Не тошнило, но качало. От секса с Ригой она отказалась наотрез по причине плохого самочувствия, женского воспаления и мигрени. Рига смирился.
Периодически – боль возвращалась, какая-то странная, ноющая и липкая, словно Танина жизнь еще сомневалась, уходить ли ей или оставаться в ее теле. Таня цеплялась холодными руками за углы мебели, прислонялась плечом к стенам и замирала. И боль замирала. И жизнь замирала на полувздохе.
Илона смотрела на Таню с ужасом. Она никогда не
проводила над собой подобных экспериментов и видела все как-то иначе, в страшном свете кровавого риска. Видела, что Таня убивает саму себя – втайне от Риги. То есть, чтобы он не убил ее первым.– Нет, только иногда болит, – успокаивала ее Таня. – Не страшно.
Рига обнимал ее хрупкие плечи и вдыхал запах волос.
– Может, отвезти тебя к доктору?
– Нет, все нормально. Так у меня бывает – зимой. Где-то ноги застудила.
Ее болезнь все тянулась, Рига спал один и смотрел на нее сочувственно. Но ехать с ним доктору – к его доктору – она не могла. Илона приходила в гости каждый день и сидела подолгу. Думала о том, что Таня наказана за что-то, и сама наказывает себя еще больше, но какой должна была быть ее вина, чтобы собственноручно подписывать себе приговор, не могла представить.
– Давай, отвезу тебя в город, – кивнул как-то Рига Илоне. – Мне по делам надо.
– Один ездишь?
– Здесь – один могу, в столице – нет.
Она села рядом с ним в «мерс» и зажмурилась от удовольствия. В ее глазах Рига был не меньше, чем Богом. И даже дверью хлопнул – божественно!
– Ну, что, как ты?
– Потихоньку.
– Не работаешь?
– Не-а. Мне Выготцев денег нормально оставил.
По городу закружили улицами.
– Ты вообще куда едешь? – спросила Илона.
– Домой тебя везу.
– А сам?
– А что?
Еще раз окинул оценивающим взглядом ее фигуру. Искоса – нехотя, но постепенно привыкая к ее присутствию рядом.
– Появились идеи? – усмехнулся криво.
– Появились, – кивнула она.
– Или они давно были?
– И давно были.
– Я так и понял.
Рига помнил адрес. Машина уверенно двигалась к роскошным коттеджам Поля Чудес. Илона вышла и хлопнула дверцей. А он остался сидеть за рулем. Она пошла к дому, Рига смотрел ей вслед. И она поняла, что он не решится, что сейчас – в этот самый момент – он снова думает о Тане. И она опять почувствовала злость и досаду. Не хочется проводить ночи в одиночестве, когда тебе чуть-чуть, слегка, совсем немного – за тридцать. Или за тридцать пять.
Рига так и не решился. Хотел отвести душу с Илоной и вдруг понял, что эта связь не будет иметь к душе никакого отношения. Наоборот – не по душе это. Посмотрел ей вслед и поехал обратно в «Фортуну».
Таня продолжала сторониться его, ее самочувствие не улучшалось, и Риге уже казалось, что она больше притворяется, чем, действительно, страдает от мигрени, хотя лицо ее было бледным, скулы выперли, и нос заострился, как у покойницы. Тягучее и непроходящее недомогание измотало вместе с ней и Ригу.
Из гостиной послышался мужской голос, и Рига замер у двери. Подозрения почему-то возникли самые скверные, и только потом он узнал голос Руста. Узнал, но не вошел.
– Ты чего? – спросил тот перепугано. – Снова плохо?
– Да, ничего. Пройдет, – послышался откуда-то из глубины комнаты Танин голос. – Раскачало немного.
– Из окна не вывались!
Значит, она стоит у окна, понял Рига. Представил Таню, вцепившуюся руками в подоконник.
– Не вывалюсь. Грязная это смерть.