Воронцов. Перезагрузка. Книга 3

— Куда прёшь, охламон? — преградила нам путь дородная Аграфена, махая на Петьку мокрым полотенцем. — Нечего мужикам тут делать!

— Так жена ж моя! — взмолился Петька, пытаясь заглянуть в окно.

— Вот именно, что твоя! — отрезала Аграфена. — Твоё дело было девять месяцев назад, теперь наше! Иди во двор и жди, как положено!

Степан с Ильёй оттащили упирающегося Петьку к завалинке соседнего дома. Я с любопытством наблюдал за происходящим. Никогда раньше не видел такой чёткой организации без всякого плана. Каждая женщина, казалось, точно знала, что делать.

Молодая Дарья пробежала мимо с охапкой чистых тряпиц.

— Хворост подкинь в печь! — крикнула ей вслед Аграфена, выливая воду из таза. — Вода остывает!

— Уже растопила! — отозвалась Дарья, исчезая за дверью.

Одна женщина, сидела на крыльце, перебирая какие-то сухие травы и что-то шепча себе под нос — не то молитву, не то заговор.

— Полынь да крапиву отставь, — командовала она молодухам, — давай чистотел да ромашку. И воды ещё вскипяти.

Каково же было моё удивление, что главной повитухой в деревне оказалась бабка Марфа. Из дома доносился её громкий, властный голос:

— Дыши глубже, Дарьюшка! Вот так, вдох-выдох! Не тужься пока, рано ещё! Держи ей плечи, Аграфена, да полотенце смочи холодной водой — лоб протирать!

Она так командовала бабским отрядом, да так уверенно и ловко, что не оставалось и тени сомнения, что та знала, что делает. Несмотря на свой возраст, двигалась быстро и решительно.

С наступлением сумерек во дворе зажгли лучины. Петька сидел на бревне, обхватив голову руками, и тихонько раскачивался из стороны в сторону. Мы с мужиками расположились рядом, изредка похлопывая его по плечу и подбадривая, как могли.

— Ничего, Пётр, — говорил Прохор, — бабы дело знают. У меня вон пятеро, и ничего, все живы-здоровы.

— Дарья крепкая, — поддакивал Степан. — Справится.

А из дома то и дело доносились крики роженицы. С каждым часом они становились всё громче и протяжнее. Женщины продолжали сновать туда-сюда. Теперь они двигались быстрее, обмениваясь короткими фразами:

— Воды ещё! Горячей!

— Чистую простынь давай!

Роды затянулись. Петька весь извёлся. К полуночи он уже не мог сидеть на месте и ходил кругами вокруг дома, то и дело останавливаясь и прислушиваясь.

— Долго что-то, — бормотал он. — Неужто неладно что?

— Всё хорошо будет, — успокаивал его Илья.

Я вглядывался в тёмное небо, усыпанное звёздами, и думал о странной силе, объединяющей этих женщин. Без лишних слов, без писаных инструкций они создали вокруг роженицы настоящий островок безопасности, делая всё необходимое с поразительной слаженностью.

К утру крики стали совсем частыми. Мы все вздрагивали от каждого. Петька окончательно потерял покой и теперь просто стоял у крыльца, вцепившись в перила так, что костяшки пальцев побелели.

— Дыши, Дарьюшка! Дыши! — доносился голос бабки Марфы. — Вижу головку! Ещё немного! Ну-ка, девки, держите крепче! Тужься! Тужься сильнее!

Роженица промучилась всю ночь — схватки затянулись до утра, но наконец всё закончилось. Первые лучи восходящего солнца коснулись крыши, когда из дома раздался пронзительный детский крик. Петька вздрогнул всем телом и подался вперёд. Мы все замерли.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась бабка Марфа. Лицо её, усталое и осунувшееся, озарилось широкой улыбкой. В руках она держала маленький свёрток, из которого доносилось сердитое попискивание.

— Ну, Пётр Семёныч, — торжественно произнесла она, — принимай наследника!

Она осторожно вынесла свёрток, в который был завёрнут новорождённый, и показала его отцу. Петька шагнул вперёд, протягивая руки. Они заметно дрожали.

— Крепкий казак вырастет, — сказала бабка Марфа, передавая ему ребёнка. — Ишь как орёт — лёгкие здоровые!

Петька взял сына, а это был мальчик, в свои ручищи — ребёнок казался крошечным — и столько было счастья в его глазах, что у меня защемило сердце. Он осторожно отогнул край пелёнки, разглядывая маленькое морщинистое личико, и вдруг улыбнулся так широко, как я ещё никогда не видел.

— Жив-здоров? — спросил он хриплым от волнения голосом. — А Дарьюшка как?

— Всё хорошо, — кивнула бабка Марфа. — Умаялась, конечно, но теперь отдыхает. Крепкая баба твоя, Пётр. С такой не пропадёшь.

Петька стоял, боясь пошевелиться, всё так же держа на руках сына. Потом поднял голову к светлеющему небу и сказал:

— Егором назову! В честь вас, Егор Андреевич!

Я замер, не зная, что ответить. Такой чести я не ожидал. Мужики заулыбались, а бабка Марфа одобрительно кивнула:

— Хорошее имя. Крепкое. Такому и жизнь будет крепкая.

Глава 5

Я объявил до обеда выходной, так как ночь была бессонной. На лицах мужиков отразилось удивление — не привыкли они к таким поблажкам, но возражать не стали. А Петьке сказал отдельно, что от работ отстраняю на пару дней, чтоб с семьей побыл, жене помог.

— Как так? — возмутился тот, отводя меня в сторону. — Дак я ж нужен здесь! А баба и так справится, не впервой ей.

Я даже остановился, разворачиваясь к нему всем корпусом. В груди вскипело раздражение — и на его непонимание, и на собственную усталость.

— Она тебе детей рожает, Пётр! — чуть ли не гаркнул я, так что мужик даже отшатнулся. — Изволь уважать и помочь! Это не просьба, это приказ.

Петька аж чуть не задохнулся от такого напора, уставившись на меня растерянными глазами.

— Егор Андреевич, дак я ж люблю её, — пробормотал он, опуская взгляд.

— Вот и люби, — сбавил я тон, видя его смущение. — И не только словами. Делом покажи. Понимаешь?

Петька на пару секунд завис, переваривая услышанное. Его лицо словно застыло, а потом что-то в нём дрогнуло. Он медленно кивнул и, буркнув: «Понял, барин», — развернулся и пошёл к своей избе, где его ждала жена с младенцем.

Я проводил его взглядом, думая о том, как непросто меняются вековые привычки. Для него забота о жене — это странность, блажь барская. А для меня… Для меня это естественно. Ещё одна пропасть между нами, ещё одно напоминание о том, насколько я здесь чужой.

Вернувшись домой, я едва осилил завтрак. Машка хлопотала вокруг, подкладывая то одно, то другое, но глаза мои слипались. Усталость навалилась каменной плитой.