Вороны Вероники

Альдо приложил ладонь к ржавым прутьям, напитывая привратника силой. Некоторым проклятьям магия нужнее воздуха. Здоровяк за дверью шумно вздохнул; лязгнул засов.

– Проходите, синьор.

– Спасибо, Пепе.

Верзила Пепе был огромный и уродливый, и притом — с разумом ребенка. Сила Альдо была для него как лакомство. И без того широкое лицо расплылось в счастливой улыбке. Стрегово отродье. Он всегда вызывал у Альдо смесь отвращения и жалости.

– Пожалуйте вперед, синьор.

Альдо кивнул и шагнул в темноту.

Это место называли Двором Чудес. А еще — Крысиной Норой и Клоакой. Это и была клоака, оставшаяся от древнего города, давно разрушенного, лежащего на дне залива. За века тут не осталось ни нечистот, ни захоронений — коридоры и камеры использовали как свой некрополь сектанты, служители Зримого Мира. Все это ушло в прошлое, и здесь теперь жили такие, как Альдо. Проклятые. Уходили под землю те, кого обезобразила злая сила, и те, кто не мог или не желал снять проклятье. Условия бывают страшны, Альдо ли не знать. На поверхности это место считали разбойничьим притоном, и так было отчасти. Во Дворе Чудес было немало ужасного. И прекрасного тоже.

В комнатах справа и слева на соломенных тюфяках, на ворохах ткани трудились, отрабатывая еду, Чудесные шлюхи. Ослепленные, незрячие, они не могли видеть, что за уродцы используют их тело. Некоторые картинки возбуждали воображение, иные вызывали отвращение и даже ужас. Но находились ценители и такому: за ширмами и шторами часто прятались зрители. Помимо ослепленных шлюх попадались и почтенные матроны, жены аристократов и купцов. Глаза их были плотно завязаны. Не потому, что женщины могли испугаться, а чтобы не увидели лишнего. В Крысиной Норе вершились разные дела. Большая их часть должна была оставаться в тайне.

Женщины не интересовали Альдо. Он прошел мимо, спустился ниже еще на один ярус и протиснулся в узкую дверь. Проклятые уже ждали его. Каким-то образом они чувствовали его приближение, как он всегда чувствовал их присутствие.

– А-а, Ланти!
– поприветствовал Слепой, махнув сухой, длиннопалой рукой.
– С чем пожаловал?

– За малой тенью.

В углу меленько захихикал Аптекарь.

– Это сильное средство, - сказал Старуха.
– Против кого ты хочешь его использовать?

– Ланти получил заказ от Понти, мой дорогой, - сказал из темноты четвертый, безымянный. Неформальный лидер, тайный король этого места.
– И уже приобрел белладонну. Но передумал.

Альдо кивнул.

– Смерть — чересчур простое дело.

– К тому же, если твои заказчики начнут умирать, очень скоро пойдет дурная молва, - вновь захихикал весельчак-Аптекарь.

И это тоже. Хотя в действительности Альдо не знал, отчего переменил свое решение. Оно просто показалось вдруг неверным.

Темнота зашевелилась, и Безымянный вышел на свет. Уродство его было неописуемо. Что за проклятье обезобразило его, не знал никто ни во Дворе Чудес, ни за его пределами. Как неизвестно было, позабыл ли он свое имя или просто не желает называть его. «Цена избавления от моего проклятия — смерть, - вот и все, что говорил Безымянный. И уточнял: - Много смертей».

– Держи, - уродливый король проклятых протянул коробочку.
– Чистейшая киноварь. Плата обычная.

Малая тень стоила дорого, очень дорого. Но не для таких, как эти четверо проклятых. Тут была своя цена. Альдо кивнул и достал карандаш и тетрадь для эскизов.

* * *

Должно быть, Дженевра обезумела. А как иначе объяснить, почему она не бежала со всех ног, а наоборот — жадно осматривалась. А вокруг развлекались люди, используя для этого все средства. Пили, пели, совокуплялись во всех мыслимых и немыслимых позах. Танцевали; это, впрочем, тоже походило на соитие. Сперва разозлившись, теперь Дженевра радовалась, что Ланти исчез куда-то. Она не смогла бы смотреть на все это, зная, что рядом стоит кто-то знакомый. А ей — о, ужас!

– нравилось смотреть, иногда воображая себя на месте любовников, иногда ужасаясь тому, что они делают.

Ей протянули чашу с вином, Дженевра приняла, выпила и пошла дальше. Ее не трогали, ее не принуждали, она не чувствовала опасности, несмотря на немыслимое количество возбужденных людей.

Вырвалась ненадолго. Выбралась на еще одну набережную. На воде канала покачивались разноцветные фонари, где-то в глубине, под водой, кружились магические огни. Сырая прохлада остужала разгоряченные щеки.

Что она делает? Как позволила привести себя сюда? Чего она хочет?

Желания Дженевры всегда были скромны. Она понимала с обреченной ясностью, что не выйдет замуж, не познает материнства, не станет одной из почтенных городских матрон. Старых дев нигде не любят, даже в Сидонье. Особенно в Сидонье: они напоминают, что человеческая жизнь состоит не из одних только наслаждений. Дженевра смирилась со своей участью. Но все в одночасье переменилось, и чего она хотела теперь? Мужчину? Или же наоборот, чтобы ее оставили в покое?

– Погадать тебе, девочка?

Вопрос застал Дженевру врасплох. Она обернулась, борясь с легким испугом, и посмотрела на старуху в домино — вот ведь наряд на все случаи жизни! В прорезях украшенной белыми перьями маски блестели хитрые и не сказать чтобы добрые глаза. Как говорят, «у гадалки не бывает добрых намерений».

– Нет, синьора, спасибо.

Дженевра попыталась обогнуть старуху, чтобы вернуться на площадь. Совокупляющиеся пары не так смущали ее, как пугала гадалка.

Сухие узловатые пальцы, очень холодные, сжали ее руку.

– Постой, дитя.

Дженевра попыталась вырваться, но старуха держала крепко, а потом и вовсе ноги точно приросли к земле под ее внимательным взглядом. Он все шарил, шарил по лицу Дженевры, по ее телу, казалось, способный проникнуть под слои ткани и даже под кожу.

– Спасение в гибели. Будь готова шагнуть за грань, девочка, если хочешь выбраться и выжить. Болтливые надгробия немало тебе расскажут, а их мертвецы промолчат. Комната за водопадом.

Старуха вдруг моргнула и отступила, разжав пальцы. Дженевра оказалась на свободе, но отчего-то все еще не могла пошевелиться, разглядывая гадалку с испугом.

– У вас могущественные враги, девочка. Если хочешь победить, не отступай от своего. И помни, если таково желание стреги, кто-то непременно умрет.

Старуха развернулась и пошла прочь. Голос ее звучал все глуше и глуше, пока не стих совсем. Фигура в домино растворилась в сумраке. Дженевра отмерла.

Она не верила в предсказания, но в том и беда. Как только оно прозвучит, это уже не имеет значения. Услышанное почти невозможно выкинуть из головы. Дженевра часто слышала о людях, для которых произнесенное пророчество становилось погибелью. И самое ужасное: она помнила все слово в слово. Этот яд уже разъедал изнутри.