Вороны Вероники

Дженевра перешагнула порог.

Потолок был стеклянный, и комнату заливал яркий солнечный свет, преображая предметы. Виноградины на тарелке казались драгоценными камнями, а шелк сиял чистым золотом. Только Альдо Ланти был прежний. Он стоял перед мольбертом — две кисти зажаты в руке, третья в зубах — и разглядывал работу. Потом выплюнул кисть на ладонь и проворчал:

– Ужасно. Бригелла!

Он обернулся, и Дженевра смутилась, почувствовав себя нарушительницей.

– А, синьора, это вы. Подайте мне орпименто. Там, рядом с вами.

Дженевра замерла, озадаченная, оглядываясь.

– Желтая краска, - пояснил Ланти.

Только теперь Дженевра обратила внимание на второй стол. Он пребывал в изрядном беспорядке, там грудились хаотично плошки с цветным содержимым и баночки с порошками. После залитого солнцем винограда, после хрустального графина с вином, бросающего во все стороны рубиновые блики, они казались такими заурядными, такими невзрачными.

Орпименто. Желтая краска. Дженевра протянула руку к искомой плошке, и вдруг пальцы стиснули крепко, почти до боли ее запястье. Дыхание обожгло щеку и ухо.

– Осторожно. Она очень ядовита.

Дженевра ахнула.

– Ядовита?

– Как многие желтые краски, - улыбнулся Ланти, осторожно беря плошку.
– Джаллорино, рисальджалло… Увы, красота опасна.

И он окинул Дженевру таким долгим взглядом, что она покраснела. Конечно, речь шла не о ней, не о ней. Ланти уже отвернулся, занялся краской, а Дженевра все еще ощущала на себе его пристальный взгляд.

Дженевра сменила тему.

– Разве не ваш ученик должен готовить краски?

Ланти отложил стеклянную палочку, которой размешивал краску, посмотрел на Дженевру и улыбнулся.

– Мой последний ученик сбежал где-то с месяц назад. С моей любовницей, моим заказом на лик Силы в Южной церкви и лучшей моей лютней.

Несколько стремительных ударов — по-иному и не скажешь — кистью, и он прищурился, чем-то недовольный. Потом снова посмотрел на Дженевру. Что-то внутри нее сжалось под этим взглядом; сжалось болезненно, предвкушающе.

– Распустите волосы.

– Что?

– Волосы, синьора, - Ланти вновь отложил кисти и подошел к ней.
– Цвет не тот, но у ваших волос потрясающая фактура. Косу долой!

Дженевра сглотнула. Под пристальным, напряженным взглядом Ланти она подняла руки и дернула ленту. Коса, раскручиваясь, упала ей на спину. Ланти вдруг одним движением оказался позади нее. Пока он расплетал косу, Дженевра не дышала.

– Роскошные, длинные… тяжелые… - Ланти пропустил ее волосы сквозь пальцы.
– Настоящее сокровище.

Дженевра вновь сглотнула.

– Ложитесь на тот стол и свесьте голову, - приказал Ланти.

Глаза Дженевры с ужасом метнулись к широкому дубовому столу. Ланти не стал ждать, пока она послушается или, вероятнее, убежит в панике. Легко подхватив ее на руки, опустил на стол, так что голова оказалась за его краем. Волосы, должно быть, легли на пол. Дженевра зажмурилась, осознав унизительную беспомощность своего положения и близость мужчины. Палец провел по ее шее, рождая томление.

– Это презанятная поза для утех, моя дорогая, - мурлыкнул Ланти.
– Она позволяет мужчине достигнуть наслаждения желанным ему способом.

Палец провел по губам Дженевры, и в голове мелькнули смутные образы. Мелькнули — и пропали.

– Тебе не понравится, - тон сменился вдруг, став деловым. Пальцы перебирали пряди волос, путая их, переплетая, укладывая так, как ему угодно.

– Почему?
– спросила Дженевра, хотя следовало бы промолчать.

Ланти негромко рассмеялся.

– Я знаю всего нескольких женщин, кому такие игры по вкусу. В действительности же мало кому нравится, когда их используют, точно вещь. Вам, синьора, скорее понравится повелевать.

Это отчего-то смутило Дженевру сильнее, чем положение, в котором она оказалась; чем пальцы, перебирающие и перебирающие ее волосы.

– А вы?
– спросила Дженевра, не успев прикусить язык.
– Что вам нравится?

– Мне, синьора, нравятся ваши волосы, - хмыкнул Ланти, последний раз коснулся спутанных локонов и отошел.
– Замрите.

И Дженевра повиновалась.

* * *

Волосы Дженевры имели цвет карамели, перемешанной с крупицами кофе и нитями золота. Они волнами ниспадали до самого пола, и не было зрелища эротичнее. Альдо еще ощущал их упругость и вес в своих пальцах. Золотые локоны Бианки Понти-Вале, которые предстояло изобразить, вызывали отвращение. Альдо сжал губы в линию, напоминая себе: не он должен вожделеть эту девушку. Она. Вожделеть — и ненавидеть.

Он взялся за кисть.

– Синьор… - голос Дженевры прозвучал неуверенно из-за неудобного положения, а может, и еще по какой причине.
– Синьор… вы собираетесь… ко-консумировать брак?

– Сейчас?

На щеках девушки вспыхнул румянец. Странная она была, неиспорченная. На его прикосновения и похабные намеки реагировала прелестным смущением. Она была прекрасна, и Альдо пришло в голову, что он знает немало поз, которые на этом столе доставили бы удовольствия им обоим. Пальцы крепче сжали кисть.

– Вы понимаете, синьор, о чем я, - насупилась Дженевра.

– Чего вам не хватает, синьора? Вы в этом доме хозяйка. Я нашел вам служанку.

– Шлюху, - мрачно сказала Дженевра.
– Вы взяли ее, чтобы развлекаться?

– Спасибо за совет, - хмыкнул Альдо.
– Непременно воспользуюсь. У вас есть все, синьора, вы можете тратить мои деньги, и ничего мне не должны. Вам завидуют многие сидонские матроны.

– Вы проспорили?

Это прозвучало печально, тоном, полным при этом обреченной убежденности. Альдо опустил кисть и замер, разглядывая ее.

– Вы проспорили и потому женились на мне?
– спросила Дженевра. Взгляд ее снизу вверх, из уязвимого, неудобного положения был напряжен.
– Из-за этого вы, маг, вынуждены были взять меня, лишенную силы? Я понимаю, синьор, почему вы не хотите меня…

Кисть выпала и откатилась под табурет. Альдо сделал два шага, склонился, взяв Дженевру за подбородок, и накрыл ее губы. Он целовал девушку медленно, долго, наслаждаясь ее вкусом, а еще больше мыслью, насколько она неискушенна и невинна. Это — а еще та боль, что прозвучала в голосе, — наполнило Альдо нежностью. Никто, кроме него, не целовал эти губы, не подозревал об их податливости, мягкости, о сладости. Никому еще не кружил голову чистый запах вербены и лимонника. Она была чиста и невинна, и это было несправедливо. Просто непостижимо, что ее, такую юную, свежую, нежную и чувственную никто не хочет.