Ворожея: Лёд и Пламень

Гостомысл тяжело дышал от огня, горевшего в чреслах, мысли от того путались, но обвинение, что, дескать, он просто прислужка, его обидели.

— Да я того князя могу в бараний согнуть, ежели захочу. За мной сама Мара стоит, — брякнул он.

Вила замерла, опять она. Но надо бы выведать, что известно наместнику, не просто так летавица в нём обосновалась. Эти духи завсегда выбирали души чёрные, чтобы не гнушались и силком бабу взять в момент, когда удова сила через край плещет, а значит, точно её семя разнесут, и народятся у тех баб девки — новые летавицы, которые продолжат дело своих матерей, будут искать мужиков, что за удом уследить не могут, да душой темнее ночи. Сами-то они пустые, будто бочка, не прорастает в их утробе мужское семя.

— Сама Мара, говоришь? — она изобразила интерес, подкладывая в котёл травы.

— Сама, я с ней да мечом всеми землями править стану, а ты, ежели верна мне будешь, то сможешь наследника мне подарить, баба моя так и не смогла.

Князь на печи завозился, хотелось выскочить да проткнуть сердце чёрное, ишь чего удумал. Заметила то Вильфрида, подошла к завеси.

— Сиди покуда, надо вызнать, зачем он богам, — шепнула она Светозару, злоба на него в груди ещё горела, но Мару она невзлюбила больше, из-за неё с матерью она разлучена была.

— Сына хочу, а ты девка справная, должна плодовитой быть, — Гостомысл болтал без умолку, так его эта идея захватила. — А Светозар пусть дальше суженую свою ищет, не захотел дочь мою брать, так я сам всё возьму.

— А кто ему сужена? — будто между делом спросила Вила.

— Девка из Любича, да только её волки давно сожрали, мать её у нас жила, юродивая стала опосля того, как её муж избил. Она тогда в лес сбежала с дочкой, да ту там и потеряла, мужа, навроде зарубила, а сама с глузда двинулась. Давно то было, лет ужо семнадцать как назад.

Замерло сердце Светозара, видел он ту бабу, где теперь суженую искать, точно не ведьма это. И тут его как обухом ударило, Вилу ж от матери упыри отобрали, как тут не помешаешься?

Видать, и Вильфрида поняла, что речь о ней, охнула, да руками рот прикрыла. Не уйти от судьбы, князь её суженый, но как быть, когда она его убить хочет едва видит, за обиду бабке причиненную? Приготовила тем временем отвар, теперь бы князя как вывести, а не то не ровен час на него летавица кинется. Завязала глаза Гостомыслу, будто для обряда изгнания то надо, а сама показывает Светозару, выйди, мол, из избы. Понял тот, выскользнул за дверь, присел на завалинку.

В полумраке избы Вила тем временем колдовала над котлом. В нем кипел отвар из трав: касатиков, горчанки да буркуна. Запах был резкий и горький, заполнявший всю избу.

Гостомысла Тишка уже поклал на лавку, да привязал покрепче, его тело сотрясалось от озноба, чуял дух запах отвара, пытался освободить тело, им захваченное. Его глаза были закрыты, а лицо искажено гримасой боли.

Ведьма взяла горшок с кипящим отваром и поставила остужаться.

Как только он остыл, осторожно она начала ему на голову лить, приговаривая слова волшбы, но так тихо, что не разобрать было.

Отвар шипел и испускал пар, касаясь кожи наместника. Тот застонал и забился в корчах. Вильфрида продолжала лить отвар, пока мужчина не обмяк и перестал двигаться. Наступила тишина. Вдруг его тело изогнулось дугой, все кости выворачивая. «Ааааа!» — закричал наместник пронзительно, будто выпь какая. Он заметался по лавке, летавица искала выхода.

И снова зашевелились губы ведьмы, полились слова волшбы, словно ручей.

Долго Вила билась с нечистью, но наконец удалось изгнать её. Глубоко она засела в душе Гостомысла, никак отпускать не хотела. По телу мужчины катились крупные капли пота, ногти были сорваны в кровь, так сильно он лавку царапал, пытаясь от пут освободиться.

Но наконец затих, уснул. Грудь его мерно вздымалась, веки мелко подрагивали, а тело было холодно как лёд. «Как бы не помер», — мелькнуло в голове ведьмы.

Светозара в избу так и не пустили, больно уж он рвался зарубить Гостомысла прямо там. Но кто знает, может, не его то мысли были, а одержимостью ведомый чёрное супротив своего князя задумал.

Лишь через сутки в себя пришёл Гостомысл, открыл глаза и мутным взглядом обвёл избу. Не чуял в себе более желания на всё кидаться да яриться, да и силы возвращались. Выпил, что ему поднесла ведьма. А через час решил во двор выйти. Отворил дверь, от света яркого зажмурился и тут же от удара в скулу обратно в избу влетел, аж в глазах потемнело. Головой приложился об лавку так, что искры посыпались. Чует, тащит его кто-то наружу, будто куль с мукой.

Открыл глаза, а перед ним, широко расставив ноги, князь Светозар стоит, меч на него направил.

— В рог, значит, бараний согнешь? — сталью зазвенел голос княжий. — Землями моими править станешь?

Заметались мысли, будто птицы, что ответить, как извернуться, а изнутри словно кто шепчет: вызови на бой, вызови, заруби прямо тут и станешь сам князем. А и правда, чего бы не зарубить, вон и меч у лавки стоит, хороший, крепкий клинок, стали дамасской, на Руси таких не делают.

Бросился наместник к нему, схватил. И встал напротив Светозара, готовится к бою.

Но не торопится князь первым напасть, стоит, мечом помахивает. Первым ринулся Гостомысл, замахнулся тяжёлым мечом, но увернулся Светозар от удара.

Еле успел наместник удар его ответный отбить, зазвенели клинки, встретившись, заскользил меч князя по тяжёлому клинку. Разошлись, наместник тяжело дышал: давно не бился, да и годы своё брали, брюхо, за годы жизни спокойной отожранное, мешалось.

Начал теперь он вокруг князя кружить, а тот не спешит, примеряется.

Взмахнул, словно снизу достать хочет, но едва Гостомысл меч подставил, как ему ногой в пузо и прилетело. Откинуло к стене. Тяжело ему бой даётся, а голос всё зудит: «Убей да убей», — спасу нет. Да и сам понимает, теперь в ноги с повинной не кинешься.

А тут ещё и Домовой на плетне сидит, потешается, язвительно бормочет, дескать: «Куда ты, боров, полез, изрубят тебя сейчас, как капусту по осени».

Злоба лютая глаза ему застила, зарычал да напролом бросился, а князь возьми да отступи, будто баран в плетень башкой втемяшился и застрял посреди прутьев, насилу вырвался.

Размахнулся, наискосок мечом вдарил, но ловко уклонился Светозар от удара, усмехнулся насмешливо и в ответ мечом махнул. Перед лицом наместника сталь прозвенела. Отшатнулся Гостомысл, чуть не оступился, в ответ выпад сделал, глухо зазвенел его меч, встретив клинок князя, аж искры во все стороны полетели.

Пот градом по лицу уже катится, глаза застит, а отступиться никак, наступает Светозар, меч всё чаще звенит. Гостомысл наступать опять стал, осыпая князя градом ударов. Но Светозар легко отбивал выпады наместника и наносил свои, постепенно загоняя противника в угол.

Гостомысл тяжело дышал. Одышка мешала ему двигаться, а лишний вес сковывал движения. Светозар заметил слабость наместника и усилил натиск. Он наносил удар за ударом. Отступал тот, пытаясь уклониться от них.

В один момент он оступился и упал на колено. Князь тут же воспользовался его промашкой и замахнулся для решающего удара. Но будто сама Макошь отвела руку князя в сторону. Меч Светозара скользнул по плечу наместника, нанеся лишь неглубокую рану.