Ворожея: Лёд и Пламень

Наконец он смог подняться, сомнений в том, что он не спит, уже не оставалось, и Светозар лишь печально вздохнул, понимая, что, скорее всего, сердце его обмануло, не может быть эта ведьма его суженой. Ей вон на болоте среди нечисти самое место. Куда ей на престол древлянский.

И тут его словно осенило: а может, не в жены она ему сужена? А в услужение пойти должна, стать ведьмой княжеской, волшбу для него творить.

Зачем князю жена-ведьма? Низачем, а вот просто ворожея-чародейка пригодится. Он аж приосанился, но сердце замерло, жаль всё же, хороша ж бесова дочь, ей бы в княжьем тереме жить, но судьба, с ней не поспоришь.

Ведьма пригласила его к столу, где уже стояла миска с пирогами с капустой, с зайчатиной и лежали растягаи с рыбой. В горшочке томленая с мясом оленя репа, брусничный морс и плошка мёда рядом с нозреватыми лепешками. Кувшин простокваши. Видать, не бедствовала ворожея, но то и понятно, со всех селений окрестных к ней ходят. Покосился на упыря, который уминал кашу из большой миски, ложку в перепончатой лапе держать неудобно, так он аки пес нырял в миску мордой, домовой лениво жевал зажатый в лапке пирожок, под столом чем-то хрустел коловерша. Соседство нечисти стало уже привычным, но есть с ними за одним столом? Этого Светозар понять не мог, но жрать хотелось, а потому сел, наклал себе репы и взял растягай. Наскоро перекусив, вышел во двор. В землях дреговичей стояла жаркая весна, пахло нагретой землёй и… болотной водой. Девушка вышла следом, вынесла ухваты и стала чистить их песком.

— Ну рассказывай, кто таков? — спросила она.

Князь задумался: правду сказать или пока присмотреться и придумать что-нибудь? Решил, что пока открываться не станет, неча каждой ведьме знать, кто он такой.

Рассказал, что он древлянский — тут врать не стоило, обережные знаки на рубахе выдадут, — дружинник. В его землях зима стоит, не уходит, вот он и решил счастья тут поискать.

Шёл по лесу да услышал, как она помощи просит, но помочь не вышло.

Домовой, сидевший на завалинке с очередным пирогом, поморщился: Гранька ему уже успела донести, кто такой к ним в избу пожаловал. Но выдавать Светозара он не стал, решил поглядеть, чего тот задумал. Даже не поленился, сбегал до Водяного и тому наказал Вильфриде не говорить, кого она в избу приволокла.

Представился князь именем воеводы — Елизаром.

Ведьма задумалась: что с ним делать?

Елизар-Светозар предложил свою помощь: не хотелось ему с болота уходить, да и выяснить, где ворожея Ясиня обитает теперь, нужно было. Девушка подумала и согласилась: мужские руки в хозяйстве сгодятся.

Уже неделю жил князь в избушке на болоте. Колол дрова, даже приспособу дивную, доставшуюся от варяга, оценить успел. Воду таскал, да раскопал ещё участок земли под огород. Вечерами сидел на лавке, любовался на девушку, сидящую под лучиной с пряжей. Она ему сказки рассказывала, что знала от бабки. Иногда брала с собой в лес, познакомила с лесовичком. Дед Боровик Светозару понравился. А вот мавки хоть и не трогали, но глазами зелёными сверкали в его сторону злобно. Водяной тоже так и норовил водой окатить. Домовой старался его не замечать, а ежели приходилось, то был груб и неприветлив, как и кикимора Граня.

Единственные из домочадцев, кто его приняли, были упырь и коловерша. Последний так вообще повадился спать рядом с князем, жался тщедушным тельцем к его боку и тихо сопел, пригревшись. Поперву Светозара такое соседство даже страшило, а потом привык и даже сам звать того на ночь стал. Тишка оказался скромным, застенчивым. Чаще всего сидел в сторонке и что-то строгал ножичком, но что — никому не показывал.

Вильфрида о себе не рассказывала, а прямо спрашивать Светозар пока страшился. А как что заподозрит? Наконец решил, что надо девку в себя влюбить и потом уже вопросы всякие ей будет задавать. Он успел заметить, что девушка любит всякие красивые вещи, и решил ей фигурку из дерева вырезать. Не хотел князь даже себе признаваться, что сам-то он давно уже сердцем к ней прикипел. Но чем строгать? Топором несподручно, а ножичка небольшого у него не было, только меч да кинжал, а они не для затей приспособлены. Решил у упыря попросить.

Тишку нашёл во дворе. Тот сидел в тени поленницы и снова что-то строгал. Князь подошёл ближе и встал в сторонке.

— Тиша, — окликнул он того. — А не будет ли у тебя ещё ножичка?

Упырь оторвался от своего занятия и поднял голову с большими ушами.

— Мне очень надо, — пояснил Светозар. Упырь его ещё страшил, но уже не так, как в первые дни. Тишка широко улыбнулся клыкастой пастью и протянул небольшой нож, терявшийся на огромной перепончатой лапе.

— Держи! Но сделаешь и мне игрушку? А зачем тебе?

— Хочу Виле фигурку выстрогать, ты только ей не говори, ладно? — попросил князь. — А игрушку сделаю, какую тебе?

Тишка деловито кивнул и снова оскалился. Оказалось, он хотел получить двух медведей, что стучат молотами по наковальне, про такое диво ему Прошка рассказал, князь изготовить игрунок согласился. Ему вдруг стало интересно, что такое каждый день упырь строгает. Он попросил его показать. Тишка спрятал вторую лапу за спину и густо покраснел.

— Плохо умею, неча показывать.

— А я помогу, — неожиданно даже для самого себя предложил князь.

Упырь задумался, а потом вдруг вытащил лапу и раскрыл ладонь. Там лежал небольшой оберег — Алатырь. Мелкие детали были грубыми, местами дерево расщепилось. Его лапищами такую тонкую работу делать и правда тяжело.

— Виле делаю, но не выходит, — пожаловался он.

Князь повертел оберег и сел рядом. До вечера он помогал упырю, направлял его лапу, показывал, как тому нож сподручнее держать, и наконец оберег был готов. Тишка светился от радости и тут же побежал показывать работу хозяйке. Или не хозяйка она ему? В этом Светозар пока не разобрался. Вечерами он строгал игрушку для упыря, начать решил с нее, чтоб вопросов не было, чем он таким занят. Тишка к князю тем временем совсем прикипел и частенько сидел рядом с ним, глядя, как ловко тот ножом стружку снимает. В один из дней попросил Светозара поиграть с ним. Тот долго думал, во что, наконец вспомнил игру «Ладушки» и предложил упырю. Лапы его были слегка влажными, липкими и прохладными, но отвращения уже не вызывали, зато вызвали восторг упыря, когда их руки с мокрым хлопком соприкасались в такт стишка: «Ладушки, ладушки, где были? У бабушки! Ели там кашку. Пили простоквашку!»

Светозар читал стишок и смотрел на довольную морду упыря и думал о том, что сперва их нечистью считал, но нет, они, конечно, нечисть, но добрые, Вилу любят и даже к нему попривыкли, все, окромя домового. Даже кикимора и та приняла его после того, как он ей сеть переплел. А вот Прошка постоянно дёргал его, будто знал что такое, но не говорил. Светозар задумался, а может и знал, Водяной мог ему рассказать, что он князь.

В этот вечер он закончил игрушку для Вилы и отдал ей. Девушка долго вертела в руках искусно вырезанную совушку, каждое перо князь изобразил как живое. Захлопав в ладоши, она даже чмокнула его в щеку и тут же отскочила, зарделась вся. В груди Светозара будто пожар разгорелся, ему казалось, что он как птица какая над землёй полетел. Он осторожно взял её руку в свою и попытался притянуть девушку ближе.

— Не балуй, — небольшая ладошка упёрлась в его грудь. Вила смахнула упавшую на лицо прядь и хитро посмотрела на него из-под опущенных ресниц. Сердце князя ухнуло куда-то в пятки. «Бесова девка, но как хороша!» — подумал он и встряхнул кудрявой головой, прогоняя наваждение.

Вила присела у стола, кончики пальцев мелко подрагивали, помня его прикосновение. Как ей хотелось в тот момент кинуться ему на грудь, но что-то остановило.

Светозар сел тем временем напротив.

— А ты давно тут живёшь, так и не рассказала… — он обвёл взглядом избу.

Ведьма села поудобнее и начала говорить. Рассказала про бабку, как её Тишка нашёл и как она тут одна оказалась. Мир вокруг князя вдруг потускнел. Ведьма померла давно, а как же теперь меч сыскать? Девка про него не рассказала, значит, бабка ей на хранение не отдала его. Помрачнел Светозар. Это и Вила заметила.

— Ты чего насупился?

— Тяжело тебе одной жить, жалко стало тебя. Тебе б замуж выйти, что ль, — выкрутился он.

— Да кто ж меня с таким приданным, — она кивнула в сторону игравшей на полу в бирюльки нечисти, — возьмёт-то? Аль ты?