Ворожея: Лёд и Пламень

В другом углу станок ткацкий заметила, подошла ближе. Полотно в нём было закреплено: белое-белое. Пригляделась, а по нему уже узоры дивные раскинуты. Разноцветные нити утка, сплетаясь с белой основной, создавали дивные картины. Вот Мара тянет руки к мужику в чёрном, так то Кощей, догадалась ведьма. А вот василиск на мосту через реку сидит. Выше увидела Макошь, нить плетущую. Жар-птицу. И даже себя со Светозаром нашла на том полотне. А как моргнула, так пропало всё, будто и не было, снова лишь белое полотно перед ней натянуто. Что это было, так и не поняла. Провела рукой, нити трогая, и будто шёпот чей услышала, от которого душу ее всю теплом обдало. Закрыла глаза, теплом этим наслаждаясь, но тут со двора шум послышался, поспешила к двери.

Во дворе тем временем Светозар тряс за плечи побледневшего от страха наместника, его пальцы впивались в шею, словно клещи. Сморщенное лицо старика исказилось от боли и ужаса, глаза безумно вращались в глазницах. Кровь из разбитого носа тонкой струйкой стекала по шее, пачкая и так грязную рубаху. Под ударами кулака князя хрустели зубы.

— Говори, гадюка! — рычал Светозар, тряся наместника, как тряпичную куклу. — Как решился на подлость чёрную, кто надоумил?

Наместник захлебывался собственным страхом, выдавливая из себя слова:

— Н-не знаю… Н-ничего не знаю… Клянусь, княже, попутали бесы, заморочили.

Светозар усилил хватку, сдавливая шею Гостомысла. Тот захрипел, его лицо стало синеть.

— Последний шанс, тварь! — прорычал будто дикий зверь Светозар. — Говори, или сдохнешь прямо здесь!

Наместник, задыхаясь, выдавил из себя:

— Обида великая взяла, княже, прости, бес попутал.

Светозар отшвырнул его в сторону, и старик ударился головой о стену, обмякнув на земле. «Мне бы сейчас нож мой острый, поплясал бы тогда Светозарушка», — подумал наместник.

Князь же широкими шагами мерял двор, сжав кулаки. «И как он только посмел, против самого князя пошёл, против земель древлянских, с богами тёмными спутался», — возмущался он про себя.

Он снова шагнул вперёд и только было собрался вернуться к наместнику, намереваясь закончить начатое, как за спиной послышался шум. Светозар резко обернулся и увидел, как наместник шарит около себя, что-то ища. Нашарил и вскочил с камнем в руке.

— Ах ты ж гадина, — вскричал князь.

Кинулся на него Гостомысл, да промазал.

Светозар заломил его руку за спину и повалил на землю, перехватив камень, занёс над головой наместника…

Но тут на шум из избы выглянула Вильфрида и охнула.

— Вы это что ж тут удумали! А ну быстро в дом оба.

Пришлось князю тащить предателя на себе. Свалил его кулем на лавку, желваки на скулах ходят, глаза огнём горят. Того гляди, опять в драку кинется. Вильфрида покачала головой: на минуту оставить нельзя, чуть не убил наместника князь.

Подошла ближе, положила руку ему на плечо, Светозар вздрогнул от её прикосновения, но будто бы затих. Так и сидел не шелохаясь, наконец ведьма заговорила.

— Не трожь ты его пока, вернёмся как, так и судить станешь, перед всем народом своим, чтоб по чести всё было, по совести, ты ж не тать какой.

Была правда в её словах: негоже ему себя вести, как разбойнику какому. Но кровь в жилах кипела, гнев выхода требовал. Вила, видя, как он весь дрожит от злобы лютой, дров наколоть попросила: труд он и злобу прогонит, и остыть время даст.

Светозар покорно вышел во двор: совсем окрутила девка, подумалось ему, как челядинец какой по её прихоти бегаю. Топор равномерно опускался на чурбаки, стоящие за домом. Наколов дров, занес охапку к печи и пошёл к лошадям, причесал их, почистил. Их гривы и хвосты были все в грязи да репехах, и князь потратил немало времени, чтобы привести их в порядок. Пока чистил да чесал, песни им пел, которые знал.

Закончив, присел у стойла и замолчал. Белая кобыла, только что вернувшаяся, положила голову ему на плечо и тихо заржала. Послышалось ему в том ржании, как она его успокаивает, просит ведьме время дать пообвыкнуться, а там, глядишь, и сладится всё у них меж собой.

Ткнувшись в тёплую лошадиную шею, Светозар наконец успокоился. Отдохнув, вернулся в избу, где хлопотала ведьма. Она что-то помешивала в горшочке на печи. Заслышав скрип двери, обернулась, и прядь тёмных волос упала ей на лоб.

— Вернулся уже?

Князь кивнул и присел на лавку, заботливо прикрытую рогожей.

— Где клинок нам сыскать-то? — задал он вопрос, так его волнующий.

— Не знаю, но где-то здесь он быть должен, — ответила девушка, разливая по мискам ароматную гороховую похлёбку с кусками мяса. — А вот где, я того не ведаю, — развела она руками и, поправив волосы, села напротив, беря кусок хлеба.

На лавке заворочался Гостомысл. Вильфрида обработала его раны, и он мирно спал, а тут голоса заслышал и проснулся. Увидев князя, задрожал от страха и неуклюже свалился на пол и забился под стол.

— Вылазь уже, не трону больше, — угрюмо буркнул Светозар.

Опасливо косясь в его сторону, наместник, будто рак из норы, выбрался обратно и сел на лавку. Всё его лицо распухло от побоев и посинело. Взяв ложку дрожащей рукой, отправил ту в рот и тут же зашипел от боли — челюсть его еле открывалась. Пришлось ему найти совсем небольшую ложечку, чтоб мог хотя бы навару похлебать.

После ужина наместника спать на печь отправили, а сами сели за столом снова и принялись думать, где им клинок сыскать. Гостомысл прикинулся, что уснул, а сам тихо лежал, слушая разговор князя с ведьмой.

— Не знаю я, где он, подсказку ты и сам слышал, но тут кругом тьма, он где угодно быть может, — говорила Вильфрида. — А всё обыскивать нам и жизни с тобой не хватит.

— Значит, что-то мы упустили с тобой, — возразил ей Светозар. — Как там было?

Ведьма помолчала и заговорила:

Отыскал ты, князь, каменья.

Применил ты все уменья.

Отыщи теперь клинок,

Чтобы он тебе помог.

Тот клинок во тьме таится.

Коли сыщешь, пригодится.

Берегись ты, князь, чего-то —

Стащит он тебя в болото.

Гостомысл несколько раз повторил стишок про себя, но так ничего и не понял. Князь, видимо, тоже.

— Во тьме, во тьме, — бормотал он. — А кто утащит-то?

Ведьма в ответ пожала плечами, да кто ж его знает, кто там должен утащить князя в болото. Долго они ещё говорили, но так и не смогли догадаться, о чём речь. Наконец наместник уснул под их бормотание, да и сам князь уже носом клевать начал. Вильфрида поднялась и предложила спать идти.

— Утро оно вечера мудренее, — проговорила девушка.