Восход Левиафана

Карн был расслаблен, он больше не дышал, не чувствовал Ра. Осталась лишь его суть, столь же обнаженная, как и приютившее ее тело, сидящее в коленопреклоненной позе посреди каменного зала. Он выплеснулся ввысь и разлился в стороны, словно поток, внезапно вырвавшийся из земных недр, опьяненный свободой и не знающий преград. Он заполнил собой каменный зал, хотел двинуться дальше, но не смог, потому что это находилось здесь. То, что было ему нужно.

Он заметался, безглазный, но видящий все и вся. Он пробежал своим неусыпным взором по каждому клинку, по каждой рукояти, а потом, когда собрался в центре зала для отчаянного рывка, неожиданно ощутил кровавую пульсацию за своей спиной. Он обернулся, хотя обернуться не мог, ведь смотрел сразу во все стороны, и сфокусировался на этой пульсации. Все растворилось в безмолвной бессмысленности. Все, кроме пульсации, которая обрела форму кроваво-огненной тени с человеческими очертаниями. Потом очертания смазались и тень стала клинком с односторонней заточкой и круглой гардой.

Карн коснулся кроваво-огненного меча своей сутью, стал его частью, растворился в нем. Призрачный огонь ворвался в его душу и в его плоть, принося первой волной безмерное наслаждение, а второй - невыразимые страдания. Он закричал и сам не услышал своего крика. Лишь что-то липкое заструилось по щекам и губам.

Карн открыл глаза. Он вновь был здесь, посреди Зала Стали. Из его глаз и носа сочилась кровь.

– Не помер?
– это был Локи. Он вновь удивительно точно копировал Песочного человека.
– Поразительно живучие создания эти смертные! Порой выживают там, где даже богу пришел бы каюк.

– Подожди, - оборвал его Эрра. Он протянул парню лоскут белой ткани.
– Карн, ты в порядке? Ты выбрал?

– В порядке, - откликнулся Карн. Он действительно чувствовал себя хорошо, не считая усталости, которая внезапно отяжелила тело, хотя он совсем недавно проснулся. Он стер с лица кровь, которая перестала идти, едва он вернулся в свое физическое тело.
– И да, я выбрал.

Он поднялся и нетвердой походкой пошел через зал. Локи и Эрра молча следили за тем, как он шлепал по каменным плитам, двигаясь в сторону западной стены. Подойдя к стене на расстояние вытянутой руки, он плавным, но быстрым движением снял с металлических крюков длинный чуть изогнутый клинок в изящных деревянных ножнах, обтянутых красной кожей. Двуручная рукоятка меча была обмотана тонким шнурком из кожи, тоже - кроваво-красным. Красным был и цвет гарды, небольшой идеально круглой, совсем не характерной для русских или европейских клинков.

– Ептыть!
– присвистнул Локи.
– Никогда б не подумал...

Эрра предпочел скрыть свои эмоции. Он подошел к Карну.

– Ты удивил нас, парень, - тихо сказал он. В его голосе слышалось замешательство.
– Ты знаешь, ЧТО это за меч?

– Да, - твердо сказал Карн, любуясь СВОИМ оружием.
– Я не знаю, как он называется. И его история мне тоже не известна. Зато я знаю его сущность, которая теперь - моя. Я знаю, кем он был НАПОЛНЕН. Я говорил с ним. Теперь он - мой.

– Это тати, в Японии его иногда называют дайто, - сказал бог войны, медленно переводя взгляд с Карна на его новый меч.
– Но тип клинка не имеет значения. Важно, что это последний сохранившийся меч Мурамасы, легендарного кузнеца Поднебесной, чей талант мог сравниться лишь с его безумием. Он заключил сделку с Хатиманом, древнеяпонским богом войны, и тот наделил его клинки великой силой, поселив в них тэнгу, могучих существ с непредсказуемым нравом. Японцы звали их демонами. Оружие Мурамасы разило без промаха, такой меч удесятерял силу воина, который держал его в руках. Но была одна проблема. Клинок, некоторое время лежавший без дела, начинал сводить с ума своего обладателя. В итоге, тот либо убивал себя, либо начинал убивать всех вокруг. Меч требовал крови, ибо лишь кровь могла насытить жестоких тэнгу. При Токугаве Иэясу злобная сущность клинков Мурамасы была раскрыта и принц приказал уничтожить мечи легендарного кузнеца. Мечи искали по всему миру на протяжении трех веков и уничтожили все, кроме одного. В этом клинке не было духа тэнгу, поэтому японские маги не смогли его найти. В нем жил сам Хоори, Огненная Тень, потомок Аматэрасу, матери всего живого. У этого меча никогда не было хозяина.

– До сего дня, - поправил его Локи.
– Думаю, это не ты выбрал его, Карн. Это он выбрал тебя.

Теперь Карн понимал, что имел ввиду Эрра, сказав «ты не готов». Как всегда, бог войны был абсолютно прав. Оружие Ахилла при всей своей мощи не шло ни в какое сравнение с последним клинком Мурамасы. Парень еще не в полной мере осознавал произошедшее, но не сомневался в том, что с этим мечом он будет сражаться гораздо эффективнее.

– Я готов, - он посмотрел на Эрру и узрел в глазах древнего бога свое отражение. Эрра видел, что Карн изменился. Да он и сам это чувствовал. К лучшему или к худшему, но теперь он другой. Он стал сильнее.

– Отлично, - кивнул бог войны.
– Скоро выступаем.

***

Грязно-коричневые холмы, до горизонта заполненные пожухлой травой и редкими скелетами облетевших деревьев, сменились сплошной стеной дремучего сосняка. Потом на смену засыпающему лесу пришли приземистые обшарпанные домики захолустного поселения, которые вскоре сменились уже знакомыми холмами. Осень брала свое, немилосердно вырывая из окружающего ландшафта воспоминания о цветущем лете.

Карн смотрел в окно мерно покачивающейся электрички и думал о том, почему все так странно в этом мире. Люди сознательно отказались от родства с природой в пользу загазованных железобетонных лабиринтов. Они сменили деревянные дома, построенные с душой, теплые, «дышащие», ЖИВЫЕ дома на пустые каменные коробки, похожие одна на другую, как шахматные клетки. И каждый теперь старался забиться поглубже, отгородившись от окружающего мира экранами мониторов, разговорами о зарплате и своей кухонной независимостью.

Все были недовольны тем, как живут. В интернет-чатах и во время застолий под аккомпанемент пьяного икания не прекращались споры о религии, истории и вездесущей политике. Кто-то кричал, что Сталин - герой. Другой с пеной у рта доказывал ему, что Джугашвили - маньяк и убийца. Кто-то был абсолютно уверен в том, что битва на Куликовом поле поставила точку на татаро-монгольском нашествии, но ему упорно возражал очередной «боксер по переписке», мол, никакого нашествия не было, школьные учебники бессовестно врут. А в соседней комнате уже едва ли не махали кулаками, ведь кому-то казалось, что Путин - чуть ли не герой, а другой все бы отдал, чтобы дать власть Жириновскому. И все всё знали лучше любого профессионального политика и партийного функционера. Все были революционерами по призванию и не забывали напомнить о своем высшем образовании (а то и двух).

Между тем дни слагались в месяцы, а месяцы в годы - и ничего не менялось. Люди только говорили и говорили, пытаясь разговорами забить зияющие пустоты в своих душах. Но разговоры у них всегда были столь же пусты.

А там, за пределами городов, запутавшихся в непролазной сети радиоволн и глупых стереотипов, стояли леса. Вековые исполины скребли небо своими раскидистыми ветвями, а у корней этих непоколебимых громад кипела жизнь. Тут было все - кров и еда, свобода и честность. Неглупый человек, имеющий пусть даже базовые навыки выживания и желание учиться, без труда сумеет прожить в одиночку в самом суровом климате. Спросите Беара Грилза, он в этом деле - мастер. А лучше Шамана, того, который хохочет.

Карн понял это абсолютно отчетливо, когда почти два года не покидал пределов города, а потом неожиданно для самого себя присоединился к компании старых друзей и пошел с ними в поход. Нормальный такой поход, через лес, вдоль речек и озер, по непролазным чащобам с тридцатикилограммовым рюкзаком за плечами и ножом на поясе. Они тогда прошли всего 33 километра, но для современного городского жителя это нехилое испытание. А для большинства - попросту невыполнимое. Как ни прискорбно.

Шли почти шесть часов, пока не достигли пункта назначения - озера идеально круглой формы, что было спрятано в глубине старого леса. Это было карстовое озеро, глубокое, без нормального спуска. Правда, народные умельцы смастерили из березовых веток несколько вполне приличных лесенок, по которым можно было довольно удобно спускаться в воду. Вроде тут даже рыба водилась, но ее никто ловил. Быть может, потому, что здесь вообще было мало людей.

И лежа на туристическом коврике подле костра, глядя в увядающую синеву вечернего неба, слушая тихий разговор своих добрый товарищей, Карн понял все. Понял, насколько ненавидит города. Насколько ему противна сама мысль о возвращении к этой повседневной суете, глупой работе, глупым устремлениям и никому не нужным амбициям.

Они готовили еду прямо на костре, заваривали в котелке иван-чай и никто слова не сказал ни о политике, ни о религии. Но им действительно было, о чем поговорить! Было о чем искренне посмеяться. Было, чему порадоваться. Они были счастливы, пусть даже не каждый понимал это. Пусть даже сам Карн понял это далеко не сразу.

А когда они шли через бурелом, сквозь заросли крапивы в человеческий рост, под палящим оком светила, без труда прогревшего воздух до тридцати градусов, им еще хватало сил на шутки. И никто не стенал, даже девчонки. Девчонки наоборот, были веселы и улыбчивы. Когда разбили лагерь, они тут же принялись за готовку, а парни в течение получаса натаскали столько дров, что в итоге даже осталось. Каждый занимался делом. Карн, например, выточил несколько осиновых кольев на случай наступления нежити, и он был безусловно убежден в том, что именно эти колья помогли им спокойно пережить ночь.